Газета Завтра 972 (26 2012) - Газета Завтра Газета

Свою рецензию критик озаглавил так: "На той войне, которая была..." Это цитата из стихотворения помянутого Юрия Белаша. Я знал Белаша со студенческих лет. Потом мы вместе работали в "Молодой гвардии". Он писал пьесы, которые никто не ставил, окончил аспирантуру, которая была ему совершенно не нужна, занимался редактированием... И вдруг в 1967 году, когда уже подкатывало под пятьдесят, начал писать стихи. Намного перекрыл, так сказать, "рекорд" Ивана Козлова (1779-1849), начавшего писать стихи, когда в сорок лет ослеп ("Вечерний звон" и др.). Писал Белаш о войне, и это было очень талантливо, интересно, но, может быть, порой с перебором.

А.Турков цитирует его строки:

Я был на той войне, которая была, 

А не на той, что сочинили после.

Это, мол, относится и к новой книге Гранина. Он, пишет критик, "употребил тот же глагол — "сочинили". И что же у Гранина в его картине той "несочиненной" войны, "которая была"? Отчасти мы это уже видели. Но прежде всего — "настоящий страх, страх жутчайший настиг меня", говорит его герой. Да что ж тут нового, небывалого? Многие писали о страхе на войне. Чего стоит хотя бы сцена из неоконченного романа Шолохова "Они сражались за родину", где в отчаянный момент боя Лопахин вдруг начинает креститься и лепетать с детства забытые слова молитвы. А знаменитое четверостишье сандружинницы Друниной?

Я только раз видала рукопашный.

Раз наяву. А сколько раз во сне!

Кто говорит, что на войне не страшно,

Тот ничего не знает о войне. 

Странно выглядят писатель и критик, которые спустя семьдесят лет после войны вдруг заговорили о страхе как о чем-то, что кто-то утаивал, а вот они объявили. Но у Белаша, как и у многих других писателей, не только страх, есть у него стихи и о его преодолении:

       Я не помню, было ли мне страшно.

       Только помню — если был когда я

       в этой жизни счастлив без остатка,

       то тогда лишь — после штыковой, 

       когда пальцы так дрожали,

       что не мог свернуть я самокрутку.

       Женя Дягилев мне сунул в рот свою... 

Чем ещё новеньким порадовал писатель критика, что открыл? Пожалуйста: "То была первая бомбёжка, самолёты пикировали один за другим, заходили на цель, а целью был я". Ну, это опять о страхе. Да, бывает такое ощущение под бомбёжкой и под обстрелом. Об этом есть хотя бы у Окуджавы в его повести "Будь здоров, школяр!", очень выразительно написал Семён Гудзенко:

         Мне кажется, что я — магнит,

         Что я притягиваю мины.

         Разрыв. И лейтенант хрипит,

         И значит, смерть проходит мимо. 

Всё? Нет, вот ещё одно художественное открытие: "В огромном синем небе не было ни одного нашего самолёта, с земли не били зенитки, ни одного выстрела". Да, бывали такие скорбные обстоятельства. И многократно описаны. Загляните хотя бы в военные дневники Симонова. Вот что он видел в те дни под Бобруйском: "На наших глазах прошло десятка полтора ТБ-3 без сопровождения истребителей. Машины шли тихо, медленно... И здесь я стал свидетелем картины, которую никогда не забуду. На протяжении десяти минут я видел, как "мессершмитты" один за другим сбили шесть наших ТБ-3... Не проехали ещё и километра, как совсем близко, прямо над нами, "мессершмитт" сбил ещё один — седьмой ТБ-3. Во время этого боя лётчик-капитан, мой попутчик, вскочил в кузове машины и ругался страшными словами, махал руками, и слёзы текли у него по лицу. Я плакал до этого, когда видел, как горели те первые шесть самолётов. А сейчас плакать уже не мог и просто отвернулся, чтобы не видеть, как немец будет кончать этот седьмой самолёт". Там, под Бобруйском, Симонов и завещал развеять свой прах...

 А спрашиваю вас, горбачёвский Герой Гранин, и вас, путинский лауреат Турков, это — сочиненная война? Молчат лауреаты.

 Но их любимый персонаж продолжает: "Я мчался, словно по пятам за мной гнались. Ни разу не оглянулся, смотрел только на впереди бегущих, обгоняя одного за другим... Я что-то орал, кому-то грозил..." Ну, это уже паника. Паникёров пристреливали на месте. Вот опять Белаш:

         Немцы встали в атаку...

         Он не выдержал — и побежал.

  — Стой, зараза! — сержант закричал,

         угрожающе клацнув затвором,

  и винтовку к плечу приподнял.

        — Стой! Кому говорю!

        Без разбора

        трус, охваченный страхом, скакал,

        и оборванный хлястик шинели,

        словно заячий хвост, трепетал.

        — Ах, дурак! Ах, болван! Неужели? —

        помкомвзвода чуть слышно сказал

        и, привычно поставив прицел,

        взял на мушку мелькавшую цель.

        Хлопнул выстрел — бежавший упал.

        Немцы были уже в ста шагах... 

 А у Гранина конец сюжета такой: "Последнее, что я видел, это как Подрезов стоял во весь рост в окопе, стрелял и матерился. Выжить он не мог. Да он и не хотел выжить, это я знаю точно, ему обрыдла такая война, бегство..." Точность знания об этом человеке здесь весьма сомнительна. Но допустим, что так. Однако что было бы, если и другим не хотелось бы выжить в ту отчаянную пору войны? К счастью, почти всем хотелось выжить и в самом начале войны, и в самом конце, как честно писал Белаш:

     Мы знали, что умрём мы не в постели.

     И потому — судьбе наперекор —

     мы так остервенело жить хотели,

     как никогда до этих пор.

Но, увы, но, к счастью, при этом случалось и так:

     Мы могли отойти: командиров там не было.

     Мы могли отойти: слишком много врагов.

     Мы могли отойти: нас ведь было лишь четверо.

     Мы могли отойти — и никто бы нас не упрекнул.

     Мы могли отойти, но остались в окопах навеки.

     Мы могли отойти, но теперь мы зарыты в земле.

     Мы могли отойти, но теперь наши матери плачут.

     Мы могли отойти — только мы не смогли отойти:

     за спиною Россия была.   

И тут возникает желание узнать, кто же именно "сочинил" ту фальшивую, ложную картину войны. Всегда осмотрительный критик ни одного имени не называет. И мы вынуждены спросить в лоб: Шолохов "сочинил" войну в помянутом романе "Они сражались за родину"? Алексей Толстой — в "Рассказах Ивана Сударева" и "Русском характере"? Леонов — в "Нашествии" и "Взятии Великошумска"? Эренбург — в публицистике и в романе "Буря"? Симонов — в повести "Дни и ночи" и таких, например, стихах, как "Жди меня" или —

       Опять мы отходим, товарищ. 

       Опять проиграли мы бой.

       Кровавое солнце позора

       Заходит у нас за спиной...

Твардовский — в "Василии Тёркине" и в стихах "Я знаю, никакой моей вины"? Некрасов — в повести "В окопах Сталинграда"? Фадеев — в "Молодой гвардии"? Или пустую фантазию придумал Щипачёв о сброшенном немцами по приказу генерала памятнике Ленина в небольшом городке?

         А утром этот самый генерал

         Взглянул в окно и задрожал от страха: 

         Как прежде в сквере памятник стоял,

         Незримой силой поднятый из праха. 

 Может, врали Корнейчук в пьесе "Фронт", Довженко — в "Отступнике"? Леонид Соболев в "Морской душе" и в "Зелёном луче"? Гудзенко вот в этих строках?-

         Когда идут на смерть — поют,

         А перед этим можно плакать.

         Ведь самый страшный час в бою -

         Час ожидания атаки...

         А после — вам сказать о том? — 

         Глушили водку ледяную

         И выковыривал ножом

         Из под ногтей я кровь чужую. 

А Светлов в стихотворении "Итальянец" и в поэме "Лиза Чайкина"? Или не прав был Пастернак в стихотворении "Смерть сапёра", как и в других стихах о войне?

        Жить и сгорать у всех в обычае.

        Но жизнь тогда лишь обессмертишь,

        Когда ей к свету и величию

        Своею жертвой путь прочертишь.

Или он же в стихах о Ленинграде?

         Как он велик! Какой бессмертный жребий!

         Как входит в цепь легенд его звено! 

         Всё, что возможно на земле и в небе

         Им вынесено и совершено.

А Василий Гроссман в романе "Народ бессмертен"? Или притворялась Ольга Берггольц в стихах, написанных в блокадном Ленинграде:

        Мы предощущали полыханье

        Этого трагического дня.

        Он пришёл. Вот жизнь моя, дыханье.

        Родина! Возьми их у меня...

Или она выдумала это?

        Сто двадцать пять блокадных грамм

        С огнём и кровью пополам.

Или лгала Алигер в поэме "Зоя", Бек в "Волоколамском шоссе", Муса Джалиль в "Маобитской тетради", Ванда Василевская в "Радуге" и в "Непокорённых"? Да не лицемерил ли Антокольский в поэме "Сын", лауреат Турков?

       Прощай...Поезда не приходят оттуда.

       Прощай...Самолёты туда не летают.

       Прощай... Никакого не сбудется чуда,

       А сны только снятся нам, снятся и тают.