Дворец Малинового Солнца - Иннокентий Сергеев

"...Я чувствовал себя опустошённым, и одновременно странное спокойствие вдруг овладело мной. Я пытался думать о печальной участи моего друга и той участи, которая уготована мне самому, но мысли эти не вызывали у меня больше никаких чувств - так буря, исчерпав свою силу, сменяется вдруг полным штилем, и море становится ровным и тихим,- и это не было безразличием или затмением, нет это было совсем иное, новое ощущение, я словно бы видел себя со стороны, не чувствуя себя больше пленником своих мыслей и своей судьбы. Я вернулся в зал, где пир, подобный пиру Трималхиона, а впрочем, такой же, как и всегда, продолжался, но голоса не звучали в моих ушах раздельно и лишь обозначали праздник, как бой часов обозначает время, но было ли за этим что-то, или часы стояли, я не смог бы ответить себе, да и не спрашивал себя об этом. Где-то играли скрипки, и женщины пели. Королева была на своём месте на возвышении. - - Не сводя с неё глаз, я опустился на ложе. - - Она повернула голову, наши взгляды встретились, и мне показалось, что она едва заметно улыбнулась и кивнула мне, а потом она поднялась и ушла из зала. Через некоторое время ко мне приблизился человек и, опустившись рядом со мной, склонился к моему уху и прошептал: "Я буду ждать вас у дверей зала. Вы должны уйти незаметно". Сказав это, он поднялся на ноги и ушёл. Подождав минуту или две, я встал и последовал за ним..."

"...Первое, что я увидел, был свет, такой сильный, что я зажмурился и, защищаясь от него, закрыл руками лицо, когда же я отнял их, на моих глазах были слёзы - я понял, что это. Я бросился к окнам, но не добежав, замер на месте и долго смотрел, а сердце моё хотело вырваться из груди. Это был закат. Я плакал. Я рывком распахнул окно, и прохладный ветер объял меня, и я открыл ему губы и пил его, душа моя исполнилась ликования, я был близок к экстазу. И вдруг я услышал как будто чей-то шёпот, тихий, он словно бы доносился издалека. Я прислушался. Шёпот послышался снова, и я быстро обернулся, однако же никого не увидел. Я подумал, что должно быть, мне это почудилось, но едва я отвернулся к окну, как в третий раз услышал шёпот и вдруг ясно понял, что он обращён ко мне и, повинуясь ему, повернулся лицом к залу. И тогда я увидел Королеву. Я сделал к ней шаг или два и остановился. Она приблизилась. Мы стояли и смотрели в глаза друг другу,- оказалось, что она почти на голову ниже меня,- но вот она потянулась ко мне, я подался ей навстречу и принял её в свои объятья, и мы слились воедино в страстном поцелуе..."

"...Спальня представляла собой небольшую комнату с двумя высокими окнами, посреди которой, занимая большую её часть, возвышалась внушительных размеров кровать, к которой от самых дверей вели несколько довольно крутых ступеней. Стены комнаты были покрыты росписями, изображавшими любовные сцены, несколько неярких светильников, располагавшихся на них, почти не давали света, так что спальня была погружена в полумрак, и только со стороны изголовья на расстоянии вытянутой руки от кровати в стенах были сделаны неглубокие ниши, в которых стояли зажжённые свечи, над самим же изголовьем висело большое овальное зеркало в массивной, украшенной искусной резьбой и покрытой позолотой раме. Потолок спальни не был виден за балдахином из полупрозрачного газа. В последующие ночи и дни мы редко бывали в этой спальне, по-видимому, Юлии она не особенно нравилась и в тот вечер была выбрана лишь потому, что находилась ближе других..."

"...Она уснула, а я лежал и смотрел на неё, преисполненный нежности и любви. Она повернулась ко мне во сне и обняла меня, и осторожно, чтобы не разбудить её, я прикоснулся к её лицу губами и закрыл глаза, но сон ещё долго не шёл ко мне, и когда я наконец уснул, окна уже наполнились бледным светом утренних сумерек..."

"...Я спросил, могу ли я присутствовать с ней на пиру, и секунду или две поколебавшись, она ответила: "Нет. Но тебя ждёт кое-что получше". Я был заинтригован и с нетерпением ждал её возвращения, фантазируя, что за подарок она приготовила для меня, когда же она вернулась, я стал всячески выказывать своё нетерпение. - Что с тобой?- спросила она. - Я жду обещанного подарка,- сказал я. Она рассмеялась. - Нет-нет,- сказала она.- Для него время ещё не пришло. Сыграй для меня что-нибудь. Я послушно подошёл к клавесину и, сев за клавиши, стал играть. Она слушала, потом приказала принести вино и ужин, предназначавшийся для меня. Сама она ничего не ела и только пригубила бокал. - Что это за мелодия?- спросила она.- Я никогда прежде её не слышала. - Я сочинил её только что,- сказал я.- Это почти импровизация. - Это так просто, сочинять музыку? - Иногда мне кажется, я и не сочиняю её вовсе, а лишь подбираю ноты, чтобы воплотить её в них... - Сочиняй для меня музыку,- сказала она.- И пусть она всегда будет новой. - Музыка не умеет стареть,- сказал я. Мы продолжали разговаривать, и она между прочим спросила меня, вполне ли я освоился здесь, в этом дворце. - Или ты хочешь вернуться? Нет, конечно же, нет, ни в коем случае я не хотел бы вернуться, если только она сама не прогонит меня, я мечтал бы остаток своей жизни провести здесь, с ней вместе. - Можешь считать, что мечта твоя осуществилась,- сказала она.- И иная судьба для тебя невозможна..."

"...Отныне мне был закрыт путь вниз, где пировали они, мотыльки в гостиной небес, оторванные и отрешённые от земных дел и тревог, спешащие упиться земными наслаждениями. - - Порой я испытывал странную грусть, причиной которой было не желание вернуться, которого у меня никогда не возникало, а скорее, сознание того, что отныне такое возвращение для меня невозможно. Я выходил на крышу нижних палат и, подойдя к её краю, стоял, созерцая внутренний двор. - - Для этих прогулок я обычно выбирал сумерки или поздний вечер, когда меня едва ли можно было хорошо разглядеть снизу, если бы чей-нибудь случайный взгляд остановился на моей фигуре, неподвижно застывшей высоко на краю крыши дворца, вернее, той его части, которую они только и знали, полагая, что она единственно и составляет дворец. - Скоро ты привыкнешь к этому, как привыкла к этому я. У нас нет другой жизни, и нам некуда больше вернуться,- сказала Юлия и добавила: "Но ведь это же и прекрасно". В ответ я стал уверять её в том, что счастлив с ней и не помышляю ни о чём другом, тем более, о том чтобы вернуться к тем, кто остались внизу, и когда бы насильно был принуждён это сделать, то полагал бы это опалой и ссылкой, и это стало бы для меня несчастием столь полным, что едва ли я смог бы пережить его. И я говорил искренне - ничто не страшило меня кроме разлуки с моей Королевой, разлуки, которую она обещала мне невозможной..."

"...я трепетал при одной мысли о том, какой высоты удалось достичь этой женщине. Она была достойна и большего, когда бы только могло быть что-то больше, чем то, чем она обладала теперь - на всей земле нет такого правителя и не было никогда прежде, сколько ни возводилось дворцов и крепостей, сколько ни строилось городов, сколько ни собиралось армий и ни велось войн, не было в мире правителя, чья власть могла бы хоть сколько-нибудь сравниться с её властью. Она достигла того, о чём лишь мечтали правители величайших империй - бессмертия. - - Это не более чем игра? Но что есть вся жизнь, которой живут люди? Они домогаются почестей и наград, ищут богатства и власти, плетут интриги, устраивают заговоры, перевороты, возносятся и падают, и ничья жизнь не длится долго. Лишь Королева бессмертна. Наблюдая игру актёров, она остаётся выше игры, ведь это её театр, и она всесильна в своём дворце. Кто во всём мире мог бы сравниться с ней? Среди людей нет таких, она несравненна. Кто распределяет роли между актёрами на сцене мира?.. Ослепительная мысль поразила меня в самое сердце души, и я упал на колени..."