Когда молчат кузнечики (СИ) - Камиль

   Он никогда не думал, что секс может быть чем-то иным, чем получение удовольствия для собственной разрядки. Он знал, как ласкать женщин, и многие женщины ласкали его. Но всё это было так бесцветно. Риому каждое движение наполнял такими красками, что было просто странно, что Лейд не кончил до того, как его одежда улетела на траву. Ледяной воздух обжигал пылающую кожу, делая ощущения невероятными. Риому не давал ему замёрзнуть, растирая, разминая, лаская каждый миллиметр его кожи, неуловимо ускользая из его рук, каждый раз, когда асин пытался стянуть с него одежду. Ему хотелось видеть его, вернуть ему хотя бы тень собственного удовольствия, но по какой-то причине Риому уклонялся от его ласк, перехватывая его ладони до тех пор, пока асин не сдался, устав бороться с этим непонятным упрямством. Думать над причиной этого странного поведения было абсолютно невозможно, потому что в мозгах образовался восхитительный пустой звон, постепенно перешедший в барабанную дробь, когда Риому принялся уже не ласкать, а садировать его языком, не забывая награждать лёгким укусом при переходе на каждую новую точку рубежа. Когда он добрался до истекающей головки и ну абсолютно по-сволочному пропустил главное блюдо, нахально уходя на бедро, Лейд чуть не убил подлую скотину пяткой.

   Увидев выражение его лица, Риому прыснул, а затем начал откровенно ржать, подтверждая давший трещину вердикт, что принц редкостный ублюдок.

   Асин окаменел лицом, мысленно выругался, пытаясь сесть, и растерялся, осознав, что хохочущий Риому внезапно стиснул его, прижимая к себе, зарываясь лицом в его шею, целуя, целуя, целуя…

   В лицо, губы, подбородок, скулу, горло. Вплетаясь пальцами в короткий ёжик волос на голове, превращая их в воронье гнездо. Губами стирая невольно причиненную обиду, стараясь не смеяться, но неуловимо вздрагивающие плечи выдавали его с головой. Но невозможно было противостоять этой безудержной, пугающей ласке. Лейд тонул в ней, не понимал её, задыхался от этого наполняющего чувства, которое разрывало его изнутри, потому что, кажется, это было то, что он не мог вынести, и если бы не сумасшедшее возбуждение, которое требовало разрядки, он бы вскочил и убежал, даже если после этого обрубил бы собственные ноги за то, что предали его и позволили уйти от такого.

   Словно понимая его состояние, Риому больше не смеялся. Он был удивительно серьезен, и лишь лёгкая магнетическая улыбка, продолжающая блуждать на изломанных губах, никуда не желала исчезать.

   С этой лёгкой странной улыбкой, Риому оказался сидящим за его спиной, целуя шею, бродя губами вдоль косточек позвоночника, лаская живот и ствол мечтающего взорваться члена. Но каждый раз, предвосхищая этот момент, Риому находил какую-то скрытую точку, одно нажатие на которую позволяло продолжать эту пытку вновь и вновь.

   И когда Лейд был готов умолять, он развернул асина к себе лицом, посмотрел странным взглядом и решительно надавил на его затылок, опуская голову вниз. Осознав, что Риому желает получить от него, Лейд напрягся, не уверенный, что готов ублажать его так. Риому раскинул ноги, продолжая выжидательно давить на его неуловимо сопротивляющийся затылок. Они встретились глазами.

   Риому облизнул губы и чуть прикрыл веки, в которых сейчас читалась просьба и, одновременно, нечто неуловимое, дающее понять, что если Лейд откажется, то заканчивать ему придётся самому. В какой-то момент асин готов был поступить именно так. С неуловимым вздохом Риому скользнул вниз, поднимая Лейда, притягивая его к себе, чтобы найти его губы.

   - Тебе не кажется, что это было нечестно? - шепнул он со смешком и, не дав сообразить, опрокинул асина на траву, накрывая взрывом невероятных ощущений, от которых перехватило дыхание, и небо внезапно упало вниз, став всего лишь точкой, сосредоточенной во вселенной чужого рта, который, в отличие от него, оказался более милосерден.

   Когда Риому опустился на него, Лейду показалось, что время остановилось. Они выпали из пространства, потому что в этой реальности, в этом мире не могло произойти ничего подобного.

   Стремительно надрывались цирикию, вплетая стоны сверчков в чужое надрывное дыхание, обрываясь на миг, вибрируя единой нотой блаженства и распадаясь на тысячи утончённых звуков. Почему раньше он никогда не замечал, как прекрасны могут быть эти песни, тая в себе тысячный неуловимый смысл?

   Они взлетали и падали в бесконечность. Каждый звук отдавался в груди, становясь огнём пульса, взрывом в ушах. Движение, бесконечное как сама вечность, на пике которой сосредоточены жизнь и смерть. Стремительный круг. Вверх и вниз, в слиянии инь и янь. Красное над головой, жёлтое на земле. Роскошный водопад волос на алебастрово-бледной коже, стекающий по сползающему с плеча кимоно, бесконечно белому, сложному, как лепестки хризантемы. Надрывная свирель.

   Раз, ещё раз. Вверх, вниз. Верх, вниз. Невозможно оторвать взгляд от застывшего лица, покрытого жемчугом пота. Риому двигался на нём, горячий, восхитительно тесный. От наслаждения хотелось кричать. Он не кричал, потому что асин должен уметь сдерживать эмоции. Поцелуй, спасающий собственные прикушенные до крови губы. Укус. Ещё один.

   О, ками, он же сме ётся. Смеётся даже сейчас.

   Впиться в чужие губы, смять, чтобы стереть эту бесконечную победную ухмылку.

   Сорванный стон. Языки сплетаются, словно совокупляющиеся змеи. Они и есть змеи. Движение бёдер Риому, танцующего бесконечный танец на кончике его пылающего хвоста.

   Кажется, цирикию сошли с ума, пытаясь петь для них свою гармонию.

   На краю сознания, на грани мира, в отсутствии звука, рождая блаженство. Раз за разом. В ослепительном сиянии ледяного неба над головой, в отражении пылающих глаз.

   « Ну скажи мне, что я урод,»- сказали они. Если бы Риому мог мыслить, они непременно сказали бы так.

   « Ты бог...»

   Но в такой момент слепых зрачков, расширенных от страсти, невозможно ничего понять. Движение навстречу друг другу. Слияние кожей. Скользить по бедрам непрекращающейся судорогой ладоней, вцепиться в чужие пальцы в приближающейся агонии, не отпускать, стиснуть до боли.

   Снова движение. Вверх, вниз. Круг.

   Инь и янь, меняющие цвета с алого на золотистый, с жёлтого на красный. Не имеет значения, в чём выражена противоположность, если она стремится стать единой.

   Агатово-чёрные волосы, превратившиеся в оживших змей, белоснежная маска лица и движение, новое движение, родившееся в широко распахнутых глазах. Быстрее. Ещё быстрее. Мир сменяется ночью и днём, рассыпаясь частичками мелькающих всполохов. Алое и золотое, чёрное и белое, инь и янь в бесконечном нарастающем круговороте ритма. Вверх и вниз. Убивая. Наслаждение, которое невозможно выдержать. Вверх и вниз. Быстрее. Ещё быстрее. Стать движением, частью чужой вселенной, отражением собственной белой вспышки на дне распахнутых глаз, которые приближаются, приближаются так неотвратимо близко, чтобы поглотить... крик...