Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы) - Иван Майский

В дни тред-юнионистских встреч в нашем коттедже Тиллет был на положении ветерана английского рабочего движения. Он по-прежнему считался лидером транспортников и пользовался большим уважением, но непосредственно делами своего союза не занимался, он энергично поддерживал идею сближения ВЦСПС с Генсоветом. Тиллет был частым гостем на наших вечеринках и всегда вносил много веселья и оживления. Этот высокий, плечистый, худощавый человек с темными волосами и блестящими глазами был солон какого-то внутреннего огня, который заражал других. Он много пил, но никогда не терял головы. Только лицо краснело и глаза разгорались. Тиллет любил петь, и моя жена, которая тоже любила и умела петь, была его постоянной партнершей. Тиллет выучил ее петь забавную английскую песенку «Clementine» («Клементина»), а жена обучила его популярной тогда в СССР песне о Красной Армии. Правда, Тиллет безбожно коверкал русские слова, во зато чувства и экспрессии в его исполнении было больше, чем достаточно. Иногда на Тиллета находило озорное настроение, тогда он начинал дразнить гостей, рассказывать смешные истории и вспоминать свои стычки с другими лидерами рабочего движения.

Подчас эти эскапады принимали уж слишком острый характер, но ему все прощалось: ведь это был Тиллет.

Однажды Тиллет привел с собой голландца Эдо Фимена. Это был высокий, мускулистый человек, с румяным лицом, тоже транспортник, как и Тиллет. Они были друзья, и Тиллету, видимо, хотелось похвастаться своим товарищем. Фимен играл видную роль в Амстердамском Интернационале, но в противоположность секретарю последнего Удегесту, весьма антисоветски настроенному, он занимал чрезвычайно левые позиции. За ужином между нашими гостями разгорелся спор. Кто-то из присутствовавших англичан заговорил о мощи британского тред-юнионизма и в доказательство привел тот факт, что как раз летом 1925 г. правительство вынуждено было удовлетворить требования горняков (подробнее об этом ниже). Хикс, несколько подвыпивший, презрительно махнул рукой и воскликнул:

— Что правительство? Мы теперь получим от правительства все, что захотим.

Фимен, молча слушавший происходивший разговор, вдруг оживился и решительно воскликнул:

— Не согласен!

— Как не согласен? — задиристо реагировал Тиллет.

— А так, не согласен, — еще решительнее заявил Фимен. — Вы думаете, если Болдуин уступил горнякам, то вы уже стали хозяевами положения… Осторожнее на поворотах!.. Я не думаю умалять силу тред-юнионизма, она, к счастью, есть и служит английскому рабочему. Но взгляните на мировую ситуацию, кто ее определяет?.. Простите, дорогие товарищи, мировую ситуацию для нас, для рабочих, определяет Советский Союз!.. О, если бы Советский Союз вдруг внезапно исчез, как все сразу перевернулось бы в мире! Те самые предприниматели, которые сейчас вежливо с нами разговаривают и идут нам на уступки, немедленно же изгнали бы нас из своих приемных и так затянули бы на нашей шее петлю, что мы только-только не задохнулись бы!.. И уступки Болдуина вашим горнякам в последнем счете тоже объясняются наличием на земном шаре Советского Союза… Капиталисты боятся его… Ведь это соблазн для всех рабочих мира… Пример того, что могут сделать рабочие, если они всерьез рассердятся… Нет, нет, — думают капиталисты, — не надо доводить рабочих до крайности, как это было в России, будем лучше вежливы и любезны, пойдем им на частичные уступки… Вот что происходит сейчас в мире! И каждый рабочий, даже самый темный рабочий глубоко заинтересован из своих личных материальных соображений в том, чтобы Советский Союз существовал и успешно развивался… Я совершенно уверен, что любой западный рабочий согласился бы на треть понизить свой уровень жизни, если бы такой ценой он мог стать хозяином своего государства.

Слова Фимена звучали почти вдохновенно. Англичане молчали, видимо, не вполне соглашались. Потом Хикс довольно долго говорил о том, что он полностью признает значение Советского Союза для пролетариата, но не хочет все-таки умалять роль собственных усилий британского рабочего класса.

Я считал более тактичным не принимать участия в этой дискуссии, раз голландец так хорошо сказал все, что мог бы сказать я. Я заметил, однако, что тред-юнионистские лидеры уходили с нашего вечера в несколько ином настроении, чем были раньше. Впрочем, как показало дальнейшее, слова Фимена задели их не очень глубоко.

Но если зимой 1925/26 г. наши отношения с тред-юнионистами были близки, дружественны и теплы, то несколько иначе дело обстояло с политическими вождями из лейбористского лагеря. Разумеется, полпредство имело постоянный контакт с лейбористскими депутатами парламента, но это был в основном деловой контакт и осуществлялся он, главным образом через Англо-русский парламентский комитет. Изредка устраивались встречи с отдельными депутатами или группами депутатов и работниками полпредства где-либо в ресторане за столом ленча или обеда. Это имело свое значение и несколько «утепляло» отношения между полпредством и лейбористскими политиками. Однако ничего подобного близкому личному общению, как то практиковалось на Бичвуд-авеню, тут не было. Поэтому в отношениях между полпредством и политическим крылом рабочего движения все время ощущалась известная прохлада.

Среди лейбористских политиков в вопросе об отношении к полпредству тоже имелась известная дифференциация. Верхушка партии соблюдала большую сдержанность и даже не всегда появлялась на наших официальных дипломатических приемах. Особенно игнорировали полпредство Макдональд и Филипп Сноуден, бывшие премьер и министр финансов лейбористского правительства, две самые крупные фигуры тогдашнего лейбористского мира.

Летом 1925 г. я сделал попытку несколько растопить лед в отношениях между нами. В годы эмиграции оба они были моими близкими личными знакомыми. Теперь, апеллируя к прошлому, я написал им дружественные письма и выразил желание с ними повидаться. И что же? Сноуден ответил мне теплым письмом и обещал известить меня о дне встречи, я тщетно прождал такого извещения два года и покинул Англию, так и не увидев его. Макдональд поступил проще и грубее: его секретарша сообщила мне, что бывший премьер сейчас слишком занят и не может найти времени для того, чтобы принять меня.

Весьма характерно, что в те дни в полпредстве не появлялись такие люди, как Понсонби, который, как заместитель Макдональда по Форин оффис, вел с советской делегации в 1924 г. все основные переговоры, и что к нам ни разу не заглянули такие люди, как супруги Вебб, написавшие в 30-е годы свою известную книгу «Советский коммунизм» — очень дружественное нам произведение. Зато я хорошо помню, что в те дни в стенах посольства бывала Клэр Шеридан, молодой скульптор, в 1920 г., преодолевая всяческие трудности, приехавшая в Москву для того, чтобы сделать статую В.И.Ленина. И она ее сделала. Шеридан была Кузиной Черчилля, но резко расходилась с ним в отношении к России — и тогда, когда она решилась на поездку в Москву, и позднее, когда она посещала советское полпредство в Лондоне. Из лейбористов-политиков, которые в 1925-1927 гг. стояли ближе к полпредству, мне вспоминаются только Артур Гендереон и Джордж Леисбери.