Шикша (СИ) - А. Фонд

лиственниц окружала лагерь. С одной стороны, зиял обрыв, который заканчивался отвесными скалами по-рериховски неимоверно красивых расцветок. На дне обрыва бесновалась и шумела узкая речушка. Со стороны лагеря, с видом на обрыв, стоял длинный деревянный стол и несколько грубо сколоченных лавок, под стационарным навесом. Я подошла ближе. На верхней части навеса была приколочена табличка. Я прочитала надпись вслух:

— "Лабораторно-смотровая площадка".

— Ага, бухаем мы тут, когда мошки мало, — я вздрогнула, не заметив, как сзади подошел Митька.

Он держал в каждой руке по ведру с водой.

— Мы же план стационарной базы "наверху" согласовываем, — пояснил он, — ну, не напишешь же ты "место для распития спиртных напитков". Начальство может понять неправильно. А так у нас — "лабораторно-смотровая площадка". Всё, как и положено. Если какая-то проверка приедет — придраться не к чему.

— И что, в такую глушь разве приезжает начальство? — удивилась я.

— При мне раза два так было, — кивнул Митька неодобрительно.

— А зачем… — начала формулировать вопрос я, но от столовки раздался возмущенный окрик Аннушки:

— Митька, ты где там ходишь?! Я что, должна воду полдня ждать?!

— Несу! Несу, моя хорошая! Всё только для тебя! — дурашливо завопил Митька на весь лагерь, подмигнул мне и торопливо потащил ведра с водой на кухню.

Я закрыла глаза, глубоко-глубоко вдохнула таёжный воздух, благоухающий багульником и хвоей, и улыбнулась: хорошо-то как!

А к обеду вернулась Нина Васильевна. И была она очень-очень злая.

Главной претензией, которой она таки вынесла мозг Бармалею было то, что она, бедняжка, в поте лица работает, а я — в лагере "прохлаждаюсь". Нину Васильевну аж колбасило от такой социальной несправедливости.

— И до каких это пор, — разорялась за обедом она, жуя ландорик, — все эти лаборанты и уборщицы будут бездельничать, а мы будем за них всю работу делать?!

В общем, при поддержке "дона Педро" они таки укачали Бармалея и теперь сразу после обеда мне предстоял поход на дальний участок проводить какие-то ботанические работы.

После обеда и так пасмурное небо затянуло еще больше. Периодически срывался острый, насыщенный мелкодисперсной водянистой пылью, ветер. Потянуло запахом прелых листьев, сырой земли и грибов. У края обрыва, почти касаясь влажной травы, в стремительных пике замелькали туда-сюда крикливые мелкие птички. Но ухудшающаяся прямо на глазах погода не стала причиной не ходить на дальний участок рвать, мать её, траву. Во всяком случае, так считала Нина Васильевна.

Этот разговор состоялся после обеда, в столовке. Аннушка как раз собирала грязную посуду со стола, я ей помогала, Нина Васильевна поедала конфеты, Валерка с усатым черноволосым мужиком (имя его я не запомнила) делали из табака и клочков газеты самокрутки, когда в столовку вошел Бармалей с ворохом бумажек в руках. Пристроившись с чистого краю стола, он развернул небольшой лист с топографической картой, выполненной от руки на кальке, и внимательно на него уставился, периодически сверяясь с другим таким же листом, где была нанесена карта побольше с какими-то отметками (мне с другого краю стола было плохо видно, да и Бармалей сел так, чтобы никому ничего особо видно не было).

Минут пять в столовке была тишина, нарушаемая лишь звоном тарелок, шелестом бумаги Бармалея и шебаршением ветра о тент палатки, которую он явно решил проверить на прочность.

— Иван Карлович, пока Горелова будет укосы брать, я в камералке поработаю, реестр составлю, — ласково прощебетала Нина Васильевна, воодушевленная тем, что её работу сделают другие. — Если хотите, могу и для ваших образцов этикетки заполнить.

— Да у меня там шесть образцов всего, ерунда, — отмахнулся Бармалей, рассматривая что-то на карте и недовольно при этом хмурясь.

— Иван Карлович, а Горелова что, одна туда должна идти? — тут же влезла в разговор Аннушка.

— А её что, за ручку водить надо? — неодобрительно поджала губы Нина Васильевна.

— За ручку не надо, — сердито отрезала Аннушка и развернулась к Бармалею, — Иван Карлович, послушайте, Зоя же ничего не помнит! Как она сама дорогу туда найдет? И главное — как она методику этих ваших укосов соблюдать будет, если ей память отшибло?

Повисла недобрая тишина.

— Или правильность методики значения больше не имеет? — с триумфальным видом взглянула Аннушка на Нину Васильевну и, не удержавшись, расплылась в широкой ехидной ухмылке, чем заставила ту аж подскочить и зашипеть от злости.

— Мда, — задумчиво пробормотал Бармалей, не отрываясь от карты, на которой он теперь что-то аккуратно вымерял линейкой и записывал в маленький полевой блокнотик цифры столбиком, — Анна Петровна права, самой ей туда идти никак нельзя…

Он с досадой покачал головой, перемерял еще раз, сердито вычеркнул предыдущую запись, записал всё заново и поднял тяжелый взгляд на нас:

— Нина Васильевна, я думаю, вам нужно вместе сходить на тот участок и вместе поработать, — угрюмо продолжил Бармалей, раздраженно постукивая карандашом по столешнице, — вдвоем вы справитесь быстрее, а по возвращению Горелова поможет вам камералить. Под вашим непосредственным руководством, так сказать.

Нину Васильевну аж передёрнуло, но у нее хватило ума промолчать. Бармалей счел вопрос решенным и опять принялся что-то писать в своём блокноте. Все молчали, было лишь слышно, как Валерка отрывает от газеты листочки и шелестит бумажками от конфет Нина Васильевна.

— Втроем, — вдруг буркнула неугомонная Аннушка.

— Простите, что? — Бармалей аж от своей карты оторвался, с недоумением взглянув на нее.

— Втроем они пойдут, говорю, — повторила Аннушка будничным тоном и с грохотом водрузила еще одну стопку грязных тарелок в ведро.

— Эммм… не понял, — брови Бармалея взметнулись вверх, — вы тоже хотите пойти туда, Анна Петровна? А как же наш ужин?

— Митька пойдет, — как ни в чём не бывало сообщила Аннушка и принялась собирать пустые стаканы со стола.

— А он там зачем мне нужен? — возмутилась Нина Васильевна, нахмурив лоб, отчего стала похожа на сову.

— Сколько тебе укосов надо отобрать? — спокойно парировала Аннушка и смахнула тряпкой крошки со стола.

— Какое твое дело? — огрызнулась Нина Васильевна, настроение которой стремительно портилось.

— Еще раз спрашиваю, сколько укосов? — повторила Аннушка таким тоном, что никто больше огрызаться не рискнул.

— Девять. Три площадки по три повторности, — поморщилась Нина Васильевна и потянулась к вазочке с конфетами. — Для статистической обработки.

— Во-о-от, — подняла