Жажда мести - Владимир Никонорович Мирнев

— Дальше, — торопливо спросила она.

— Дальше был милиционер, машина «Скорая помощь» и — вот эта палата. Не беспокойся. Температура нормальная, слегка только тошнит. Хотел позвонить тебе, но не смог встать.

— Я тебя ждала до девяти, потом пошла в общежитие, поняла, что что-то случилось. Я все узнала. Отсюда позвонили. Это очень серьезно, случайностей не бывает.

— Но…

— Я знаю, что говорю, — оборвала она. — Если что-то тебе покажется подозрительным, тут же звони мне. Вот я тебе тут принесла икру, колбасу и помидоры. Помни, я тебя люблю. Мне кажется, что я виновата во всем. Ты бы жил спокойно, тебя, такого красивого, любили бы девочки, а тут появилась я, и начались беды. Если что со мной случится, если я умру, то помни, что никогда, никого, кроме тебя, я даже в мыслях не любила.

— Скажи мне, Люда, что может случиться?

— Знай, этот человек способен на все!

Волгин недоверчиво улыбнулся, до конца, конечно, не понимая значения ее слов.

— Что ты имеешь в виду под этим «все»? — спросил он, пошевеливая пальцами правой руки, затянутой в гипс. — Этот человек, твой муж?

— Ты не знаешь этой системы. Он мог не исполнять, но направить, придумать. Звони мне утром, когда он уйдет, — сказала она ласково. — Часов в девять-десять, можно и в двенадцать, но не вечером. Он приходит рано.

Они поцеловались, и она уже во дворе больницы оглянулась и долго, не видя его в окне, махала рукой.

XIV

Он смотрел на нее в окно, и нежное чувство, похожее на жалость, овладело им. Она махала рукой, и он догадывался, что она не видит его. Она ушла, но остался запах ее духов, — тонкий, нежный. Он понимал, что не может жить без этой женщины. После сессии надо перевестись на вечернее отделение, работать, они будут снимать квартиру, только бы избавиться от этого унизительного положения.

Через неделю Волгин выписался. Началась сессия. Он сдал все экзамены «на отлично». Январь запомнился как особенно яркий период из взаимоотношений. Они приходили в большую квартиру ее родителей, когда те уезжали на дачу, и оставались ночевать. Их переполняла нежность, они не могли наговориться.

Однажды к ним в гости приехала Галина Брежнева с молодым высоким, хорошо одетым чернявым человеком, пили вино. Галина, смеясь, предложила Самсоновой поменяться молодыми людьми. Людмила вызвала Брежневу в другую комнату на минутку. Прощаясь, Галина долго трясла в своей руке руку Волгина, глядя ему в глаза.

— Она на тебя глаз положила.

— На меня? — удивился Волгин, и даже поперхнулся от неожиданности. — Не надо так шутить.

— Знаешь, я не шучу. Каждой женщине нравится определенный тип мужчин. В данном случае ты подпадаешь под ее вкус, я ее знаю. В этом ничего плохого. — Она осеклась и попросила его зайти в ванную и открыла оба крана. — Это знакомство необходимо, чтобы прекратили за тобой следить органы. Галя эти шуточки не любит, она это мигом прекратит, не потерпит, чтобы следили за ее хорошими знакомыми.

— За мной?

— Именно. — Она приложила палец к губам, показывая на льющуюся воду и на потолок.

По последним четвергам каждого месяца Самсонова устраивала стирку, и они не встречались. Он обычно уходил в этот день в библиотеку. Она заканчивала стирку около двенадцати вечера. Свинцов наконец решился поговорить с ней, остановился в коридоре, напротив двери в кухню, где жена делала бутерброды.

— Люда, нам стоило бы поговорить. — Он чувствовал, что не знает, с чего начать разговор. После их разлада он стал даже немного робким.

— О чем? — спросила она. — В чем дело? — Ее голос был дерзок.

— Я уезжаю на две недели.

— Уезжай.

— Приеду, разберемся с нашими делами, — пробубнил он уныло.

* * *

Свинцов собирался в командировку. Список группы поименно, отправлявшейся на международную конференцию в Швецию, он получил. Против некоторых фамилий уже стояли галочки — эти товарищи заслуживали более тщательного наблюдения. Он был официальным членом делегации, гордился своей работой: он отвечал за безопасность советских граждан за рубежом!

Еще за неделю до отъезда в Ленинград, откуда самолет должен был лететь в Швецию, Свинцов еще раз внимательно изучил личные дела делегации, их фотографии, характеристики, автобиографии, прозвонил все первые отделы, к которым они были прикреплены по работе — академики, журналисты, партийные деятели. Двадцатого марта вылетели в Ленинград, там провели совещание, о чем пресса широко оповестила.

* * *

На следующие утро после отъезда Свинцова Самсонова проснулась одна в квартире с радостным ощущением полноты счастья. Так было всегда после его отъезда. Но только теперь Самсонова в полную меру поняла — это ощущение и есть настоящая ее жизнь. Каждой клеткой своего здорового организма чувствовала эту радость свободы. Людмила сбросила одеяло, и лежала безмятежно глядя в потолок. У нее было ощущение, что жизнь только что началась. Было девять утра, и в квартиру проникал ранний утренний свет.

Самсонова убралась в квартире, потом сбегала в магазин и купила там икры, сыров, фруктов и красной рыбы. Она знала, что Волгин любит рыбу, еще купила большой букет белых роз. Ровно в двенадцать пятнадцать раздался звонок. Голос его будто пробирался сквозь заснеженное пространство города, она сначала не могла понять, что он говорит, но потом поняла: он осилит еще две лекции и только потом освободится. Она попросила: «Приезжай, я не могу ждать!». Выходя из университета Волгин как нарочно в коридоре встретил Козобкину.

До Пушкинской площади он добежал за какие-то две-три минуты. Когда она открыла дверь, он сразу обнял ее.

— Что случилось? Вдруг приглашаешь к себе?

— Просто хотела тебя видеть, вот и попросила сразу приехать. Кого-нибудь видел из наших там, на кафедре?

— Козобкину.

— Эту выдру видеть не могу, сует свое рыльце во все дырки. Радостная ходит, на меня написала анонимку, стерва! Она писала, сверили шрифт машинки с нашей кафедры.

Волгин даже рот раскрыл от удивления.

— Ладно, садись, кушать будем, — предложила она, снимая со стоявших на столе тарелок салфетки. Роскошный ужин с коньяком Людмила завершила вкуснейшим борщом. Волгин совсем разомлел от вкусной еды и от близости любимой женщины.

Незаметно они оказались в постели. Когда наконец откинулись в изнеможении на подушки, Людмила сказала:

— Мы с тобой теперь не просто влюбленные, а гораздо больше. Я беременна.

— Ты? — от удивления он даже привстал на постели. — Господи, какая ты изумительная! — Он бросился ее целовать.

— Знай, я сама этого хотела.

— Людмила, молчи, — прошептал он ласково.

— Даже если ты меня разлюбишь, я теперь счастлива буду до конца жизни.

— Я никогда тебя не оставлю,