Легионер. Пять лет во Французском Иностранном легионе - Саймон Мюррей

Сержанты не ослабляют давления. Бесконечные проверки, бесконечные чистки оружия и имущества, натирание полов и уборка туалетов, вслед за чем непременные наказания и дополнительная работа. Но мы начинаем походить на ту роту, которая была здесь до нас и произвела на нас большое впечатление в день нашего приезда. Наш взвод становится единой командой, хотя в личных отношениях все держатся по-прежнему довольно замкнуто. А в роте многие до сих пор остаются незнакомы друг с другом.

Де Грааф поквитался-таки сегодня с Мальцем. Не знаю, с чего у них началось, но неожиданно они стали орать друг на друга и сцепились. Остальные не вмешивались. Де Грааф невысокого роста, но плотно сложен, к тому же он чувствовал, что правда на его стороне. Он пнул Мальца в пах, тот повалился на колени, и де Грааф кончил дело ударом в челюсть. Не всем присутствующим это понравилось, однако никто не тронулся с места. Я поставил де Граафу пару кружек пива в нашем фойе как спортсмену, победившему в соревнованиях. Бедняга де Грааф признался мне, что очень тоскует по дому и хочет сбежать, однако не думаю, что он на это решится. Он сказал, что его родители написали мадам де Голль, попросив ее похлопотать о том, чтобы его отпустили. Пустой номер.

Крепелли в последнее время несколько поостыл и однажды даже разговорился и рассказал нам о своем доме. Его мать завела маленький бордель в Южной Италии. По его словам, дело это прибыльное, и он собирается в будущем прибрать его к рукам. Завидное наследство, что и говорить.

Лейтенант Отар уговаривает меня пойти добровольцем в один из парашютно-десантных полков. Но их постоянно кидают не только с самолетов, но и во всех остальных смыслах, и меня не тянет на героические поступки. Отару моя позиция не нравится, и боюсь, отказ обойдется мне боком.

Нас подняли по тревоге. Два дня назад были сожжены дотла три французские фермы, и теперь наши взводы по очереди патрулируют окрестные холмы. Время от времени мы возвращаемся, чтобы поспать, но как-то так получается, что нас опять отправляют в дозор, прежде чем я успеваю уснуть.

В три часа ночи, когда мы собирались совершить очередной променад, Отар вызвал меня в кабинет дежурного и дал мне на подпись бланк заявления о принятии в парашютно-десантный полк. Я заартачился было, но, после того как он намекнул, что я просто боюсь (что было правдой), я сдался и подписал заявление. Все это меня не радует, так как я плохо переношу высоту. Нет справедливости в этом мире — или это только здесь так происходит?

Первый этап начальной подготовки позади. Были проведены экзамены, на которых проверялось все, что мы должны были выучить за прошедшие недели. Экзамены сдали. Иначе и не могло быть; это плохо отразилось бы на настроении сержантского состава. Теперь нас на несколько дней отправляют на побережье, чтобы проветрить наши мозги.

Мы живем в лагере возле маленькой рыбацкой деревушки Сассель на берегу Средиземного моря. Эта деревушка — излюбленное место отдыха богатых французских колонистов, ле колон. Два года назад на Сассель напали феллахи и убили семьдесят с лишним французов. Теперь рядом с деревней устроен лагерь Иностранного легиона, и французы считают, что могут провести здесь уик-энд в безопасности.

Наши палатки, растянувшиеся бесконечной линией на дюнах вдоль берега, — зрелище поистине уникальное. Жара несносная, у всех хроническое несварение желудка, полчища мух не дают ни минуты покоя, и тем не менее по сравнению с Маскарой все это вполне терпимо. За порядком следят уже не так строго, и поведение сержантов наводит на мысль, что они, возможно, все-таки тоже люди.

Пару раз я заходил по вечерам в деревню. Там чувствуешь себя почти как штатский. Что это значит, может понять лишь тот, кто провел несколько месяцев в легионе.

Я довольно близко сошелся с венгром по фамилии Д'Эглиз. Хороший парень. Более флегматичный, чем большинство его соотечественников, по преимуществу амбициозных и вспыльчивых, но вполне может постоять за себя, если его достанут.

Сегодня сидел несколько часов на береговых скалах, загорал и смотрел на море.

Вспомнил свое плавание в Южную Америку на корабле «Сент-Арванс», которое я предпринял, когда окончил школу и бредил морем. Я устроился помощником кока на камбуз и часто, сидя на палубе, чистил картошку и любовался вечным колыханием океана.

В Марселе я тоже смотрел однажды на море и пытался представить себе, что со мной будет через полгода.

И вот полгода прошло. Я всегда считал, что воображение у меня развито хорошо, — так говорил наш учитель истории. Мы оба ошибались.

Сейчас вечер, солнце село — как всегда, очень быстро. Большой оранжевый шар медленно опускается за горизонт, и вдруг — раз! — и нет его, и сразу наступает темнота. Слышнее становятся звуки, нарушающие тишину. Из палаток доносится отдаленное пение, сливающееся с плеском волн, гонимых морским бризом, который почему-то тоже становится заметен только после того, как солнце исчезает. Я люблю эти вечера: можно спокойно посидеть, погрузившись в свои мысли и вглядываясь в бесконечную черноту моря. А можно, наоборот, пошуметь с ребятами в фойе, распевая песни и попивая пиво.

Я играю в шахматы под руководством Д'Эглиза, настоящего гроссмейстера. Он повсюду таскает с собой маленькую шахматную доску и устраивается с ней прямо на песке, как только предоставляется такая возможность.

Сегодня я подрался-таки с Отто Шмидтом. Он хотел пролезть без очереди за водой. Я полчаса простоял на изнуряющей жаре, а вода, похоже, кончалась. Мне не хватало только втиснувшегося передо мной Отто, чтобы терпение мое лопнуло. Это напоминало тот давний случай в поезде Париж-Марсель. Я развернул Отто лицом к себе и сильно ударил его в грудь, подставив сзади ногу, так что он шлепнулся на спину. К сожалению, я ударил его недостаточно сильно: он тут же вскочил и ринулся на меня, как разъяренный носорог. Он с размаху ударил меня, и мы, сцепившись, стали кататься по земле и молотить друг друга руками и ногами. Мне удалось взять в замок его бычью шею (было такое ощущение, будто я обнимаю бочонок с маслом), и я повис на ней мертвой хваткой, в то время как Отто катался и брыкался и колотил меня локтями по животу — типичная схватка мангуста и кобры. Я знал, что, если я отпущу ублюдка, мне конец, так что продолжал сжимать его шею, пока Отто не выдохся и его исполинские силы не стали ослабевать.

Вокруг нас собралась толпа, и, когда Шмидт затих, кто-то оттащил меня от него. В первый момент я испугался, потому что Отто лежал неподвижно с багровым лицом. Однако, после того как ему вылили на голову ведро столь драгоценной воды, он пришел в себя. Де Грааф тоже наблюдал эту сцену, и для него это был лучший момент за все время службы в легионе. Вечером мы отпраздновали это событие в фойе, подняв тост за то, чтобы типы, подобные Отто Шмидту и Мальцу, были осуждены на вечные муки. Надеюсь, теперь проблем с их стороны будет меньше. Единственное, что плохо, — я получил довольно глубокую рану на ноге, а все раны здесь, благодаря мухам, гноятся, так что в ближайшем будущем можно ожидать осложнения.