Золото гномов - Дуглас Брайан

- Три богини судьбы смотрят на тебя, Сфандра, три богини - старшие сестры Алат, готовые повиноваться ее слову. Черная богиня Мэнат, неотвратимость смерти. И белая богиня, неумолимость течения времени, Замэнат. А третья, Зират, желтолицая, воля и каприз. В честь четырех сестер их отец, Безымянный Бог, создал лютню. Только он дал ей еще и пятую струну - душу...

Стало очень тихо, и в этой тяжелой, тревожной тишине Сфандра почти против своей воли спросила:

- Где душа?

Ей казалось, что она утратила тело и летит куда-то. Словно издалека донесся до нее пронзительный смех жрицы.

- Ты! - крикнула она. - Душа храма - человек, преклоняющий колена! Человек, которому нужно божество! Смиренный и униженный перед высшими сила

ми! А у них, - она резко выбросила вперед руку, указывая на изваяния, нет души. Они убили Безымянного Бога, своего отца, потому что он был слишком велик и слишком бескорыстен. И они записали на стенах свой погребальный плач по отцу, Сфандра, чтобы подобные тебе, придя сюда, рыдали над его гибелью вместо них...

Светлое детское лицо Алат сияло над синим камнем. Беспощадное детское лицо. И Сфандра уже знала, что никогда не сможет протянуть руку и взять синий камень, отобрать его у богини.

Высоким голосом, в котором звенела медь, жрица начала читать погребальный плач. Сфандра почти не разбирала слов, и только звук этого ледяного голоса завораживал ее.

Голос отзвенел, и сразу же стихли струны. Два окна закрылись, и теперь в лучах света стояли только веселая Алат и жрица в струящемся алом шелке, словно охваченная огнем. Губы ее стали совсем черными, глаза смотрели и не видели. Сфандра стиснула зубы так, что заныли скулы. В ушах гремела тишина - бешено стучала кровь, и уходило, уходило эхо грохочущих струн.

Глухой грудной голос произнес:

- Жертва. Алат ждет.

- Но у меня нет ничего, - еле слышно ответила Сфандра.

Тот же голос отозвался:

- Отдай ей свои серьги.

Девушка повиновалась. Золотые диски исчезли в складках одеяния жрицы. Затем она сказала:

- Человек может дать богине свою кровь или свое слово.

Кто это говорит, в полусне подумала Сфандра. Губы жрицы были плотно сжаты. Но у девушки больше не было своей воли. Она протянула руки, подставляя под жертвенный нож свои вены. Из другого угла кто-то нараспев произносит:

- Прежде, чем отдать свою кровь, пусть отдаст свое слово.

И сразу ожили и зашумели те, кто сидел вдоль стен, повторяя глухими подземными голосами:

- Слово! Слово! Пусть отдаст слово!

- Слово! - пронзительно вскрикнула жрица. Сфандра смотрела на нее, не отрываясь. Она подалась вперед, стиснула на поясе руки. Она не понимала. Дым пропитал ее легкие, затуманил глаза. Кровь шумит, как водопад. Светлое безжалостное лицо с раскосыми глазами оживает, пухлые губы вот-вот дрогнут в усмешке.

- Скажи слово, - требовательно повторила жрица. - Слово, любое, первое попавшееся.

Сфандра набрала в грудь отравленного воздуха и поняла, что никак не может решиться. Ее сотрясала дрожь.

- Говори, не думай! - Лицо жрицы пылало яростью. - Слово! Говори!

Теряя силы, Сфандра выкрикнула:

- Алазат!

Она видела только луч света и страстное лицо в этом луче: черные глаза, огромные, ввалившиеся, горящие; темный, скорбный рот. И если бы из луча ей крикнул медный голос: "умри!", она бы умерла. Не понадобилось бы резать вены и обмазывать кровью ноги и руки девочки из алебастра. Сфандра просто опустилась бы на пол и перестала дышать...

7. ВОСПОМИНАНИЕ

Минуло несколько часов. Алвари начал проявлять признаки беспокойства. Он расхаживал взад-вперед по площади и успел уже повздорить с двумя водоносами, которые простодушно потешались над его заносчивостью, не соответствующей столь малому росту. Конан кусал губы, но не вмешивался. Склочный карлик в конце концов не слишком-то привлекал к себе внимание. Уродцам положено иметь дурной нрав, это только работает на их образ.

- Должно быть, хозяин плохо кормит тебя, вот ты и не вырос, - заметил под конец один из водоносов, чем окончательно вывел гнома из себя.

- Хозяин, смотри ты! - взревел Алвари. - Кто мой хозяин, этот верзила? Да будет тебе известно, у меня нет никакого хозяина, кроме несчастливой судьбы, забросившей меня в эту проклятую богами землю...

От хохота водонос чуть не выронил кожаное ведро.

- Ладно злиться, коротышка, - сказал он напоследок дружески и сунул Алвари горстку фиников. - Лучше подкрепись, да не раздувайся так, а то лопнешь.

Алвари плюнул, однако финики взял, после чего сел в пыль возле колодца и мрачно уставился в землю перед собой.

- Уже полдень, - сказал он. - Что ж нам, так и сидеть тут в ожидании, пока казаки проспятся и отыщут нас прямо возле храма?

Конан не ответил. И тут дверь бесшумно распахнулась и появился жрец с девушкой на руках. Она лежала, запрокинув голову, словно подставляя горло под жертвенный нож. Конан вскочил. Жрец стоял на ступеньках, не двигаясь и не произнося ни слова. Когда варвар подбежал к нему, он передал ему Сфандру и исчез за дверью.

Алвари подошел, с любопытством глянул на Сфандру. Шершавой короткопалой рукой коснулся жилки на шее.

- Живая, - сказал он.

- Убери лапы, ты ее придушишь, - сердито сказал Конан.

- Куда мы теперь с этим трупом? - спросил бессердечный Алвари. - Они обкурили ее какой-то отравой. Смотри, во что она превратилась. Не наболтала бы там лишнего, в храме. Язык у женщин без костей, а доверять им тайну - все равно что рассказать ее целому свету.

- В лавку, к старику, - решил Конан. - Думаю, он поставит ее на ноги.

- Обуза, - пробубнил Алвари. - Эх, бросить бы ее здесь и позабыть...

Конан только яростно глянул на него и почти бегом отправился к знакомому дому с низкой дверью.

Но когда они подошли к лавке старика, им открылась страшная картина. Дверь, сорванная с петель, валялась в пыли. Рассыпанные бусы усеяли дорогу перед домом. В пыли остались кровавые пятна и обрывок кожи с волосами. Глиняные и фарфоровые черепки валялись повсюду, и в некоторых остались капельки крови. Судя по множеству следов, оставленных копытами лошадей, здесь побывал отряд человек в десять - пятнадцать.

- Казаки! - с ужасом и отвращением произнес Алвари.

С девушкой на руках Конан бросился в лавку и чуть не споткнулся о тело старика, распростертое на пороге. Он уложил Сфандру на тощие ковры, сваленные кучей возле печки, и наклонился над стариком, переворачивая его на спину. Старик был мертв, Конан понял это сразу, до того, как коснулся еще теплого тела. Казаки побывали здесь совсем недавно. Наверняка сейчас они уже возле храма Алат.

Ругаясь сквозь зубы, Конан прошел во вторую комнату лавчонки. Глинобитные стены были забрызганы кровью, в нескольких местах остались пятна, как будто кто-то хватался за них окровавленными руками. Под ногами хрустели черепки и разбитые раковины. Под коврами Конан нашел труп казака - дюжего широколицего детины. Тонкий нож попал ему прямо в сердце. Второй корчился у стены с распоротым животом, и Конан без всякой жалости добил его. Он был страшно зол на казаков из-за старика. Третий, с легкой раной, притаился за дверью и прыгнул на Конана, когда тот оказался рядом. Но шорох выдал его, и варвар успел отпрыгнуть. К тому же, его противник был ранен в правую руку, так что с ним долго возиться не пришлось. Конан обезоружил его коротким, точным ударом, после чего придавил к стене и поднес меч к его горлу.