Сфера разума - Семен Слепынин

— Не говори о нем. Мне страшно и стыдно за себя. Как он посмотрел на меня! С каким омерзением!

— А ведь ты должен на нем вернуться. Но конь не подпустит чужака с гадкой душонкой… Ты не обижаешься?

— Нет, нет! Валяй. Продукты вашей цивилизации ко многому приучили. От них я слышал и не такое. Кстати, Шопенгауэра я здесь так и не встретил. Говорят, он не материализовался.

— Тоскуешь по своему любимцу? — насмешливо спросил он. — Еще увидишь в своей новой жизни. А сейчас вспомни наши тренировки и приведи свою психику в особое состояние.

— Состояние альфа-ритма? Помню.

— Перед этим отрешись от внешнего мира, забудь о нем.

Легко сказать — забудь. За окном послышался шум, в кустах заскакали тени, душу опять оледенил страх. Кто там еще? Неужели им мало вампира? Но тени улеглись, тихо и мирно сияла луна.

Страх отступил, и взамен вновь заерзало злое чувство. Змей-искуситель! Соблазнил меня «магией приключений». Да будь она проклята, такая «магия»!

Конечно, я свалял дурака, согласившись на авантюру. Но отступать уже некуда. Я вздохнул, сел за стол и… взялся за перо. Попробую вспомнить, с чего все началось. Привычная писательская работа лучше всего поможет отрешиться от окружающего. И… Попробую писать на немецком языке. Его здесь никто не знает.

Через полчаса, в половине первого ночи, я окончательно сбросил напряжение, лег и на удивление легко ушел в особое, наиболее спокойное состояние духа, состояние альфа-ритма. Незаметно и тихо погрузился в удивительный сон…

Это был сон-пробуждение! Надо мной склонилось лицо в сиянии утренних лучей, и я воскликнул:

— Мама!

— Вася проснулся! — засмеялась мама. — Смотрите! Засоня Василь встает…

Все… Кратковременная вспышка во мраке. Ни с чем не связанная картина, клочок жизни, выхваченный из небытия. Что было со мной до этого? Что после? Лучик вспыхнул и погас.

И снова пробуждение… Снова утро, но уже другое. Мне уже года два. На ярко освещенной стене прыгают, скачут тени. «Воробьи!» — рассмеялся я и вскочил на ноги… И опять мгла забвения, но уже тонкая, как кисея. Кажется, я бегу босиком по мягкой траве, и сзади меня кто-то окликает… Но почему меня зовут Василь? И почему могу летать в воздухе, как птица?

Эти вопросы — словно камни, брошенные в озеро и возмутившие его чистую гладь. Картины раннего детства, как отражения в воде, колыхались, дрожали и, затуманившись, исчезли совсем… Откуда-то издали, из неведомых глубин поднялся тихий, но встревоженный голос:

— В чем дело? Ты прервал сеанс…

— Не понимаю… Кто там родился? Кто малютка Василь? Я?

— Ты, конечно. Может, подключение твоей нервной цепи было неполным?.. Нет, нет! Не думай о подключении! Я не так выразился. Это не иллюзия, а твоя новая жизнь. Может быть, единственная и что ни на есть настоящая…

Странно все это, настолько необычно, что сейчас, когда пишу эти строки, не знаю, как и поступить. А не лучше ли, пока не привыкну, смотреть на себя, на нового себя как бы со стороны? Да, так лучше. Буду писать о себе… то есть о Василе — как о другом лице.

… И снова из самых глухих пластов жизни, из самого раннего детства выступают следы. Вижу блеск весеннего ручейка, слышу шум половодья… Потом, кажется, лето. Сладкий шелест листвы, солнечные блики…

Нет, так не годится. Все это вспыхивающие и тут же гаснущие искорки жизни, капризы неопределившегося бытия. Начну с того времени, когда мне… Когда Василю было четыре или пять лет. Картины тех лет текут в моей памяти связно и последовательно. И начну непременно с утра — с порога, за которым каждый раз по-новому открывался мир. Помню, отчетливо помню, с каким радостным, с каким солнечным ощущением жизни Василь пробуждался по утрам!

Пастушья свирель

Не то, что мните вы, природа:

Не слепок, не бездушный лик -

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык…

По утрам его будили воробьи. Звонко перекликаясь, они скакали на завалинке, с пушинками в клювах взлетали под крышу. Василь с улыбкой следил, как на ярко освещенной стене комнаты мелькают их тени. Сегодня у воробьев особенно шумно: начало весны, надо готовить гнезда.

Но вот луч солнца коснулся дверного косяка, и Василь вздохнул — пора вставать. Иначе невидимый Красавчик будет ворчать и браниться. Василь вскочил, принял лучевой душ, брызнувший с потолка, оделся и выбежал в соседнюю комнату. На столе его ждали вкусные хрустящие булочки и кружка молока. Это Красавчик постарался, но сам он уже исчез.

«А как увидеть папу?» Едва успел подумать Василь, а экран тут как тут — возник неведомо откуда и засветился в темном углу.

— Внеземная станция! — воскликнул Василь, увидев папу среди решетчатых сооружений. — Внеземная!

— Верно! — улыбнулся папа. — Сегодня я далеко. Жди только к вечеру и поступай, как хочешь. Мама, конечно, сердиться будет, но мы как-нибудь стерпим.

И папа заговорщически подмигнул. Мигнул и экран, погас и растаял. Будто и не было его.

Василь знал, что его отца, немало испытавшего в Дальнем Космосе, считают человеком волевым и суровым. Но Василь не чувствовал этой суровости. Отец всячески баловал своего единственного сына и давал ему полную свободу.

И Василь беззастенчиво пользовался ею. Миновав сенки, он босиком (видела бы мама!) выбежал на крыльцо. Нагретые солнцем доски приятно щекотали ступни ног. Но Василь нежился недолго. Он решил походить на папу и закалять волю.

Спрыгнув с крыльца, Василь с замиранием сердца помчался по снегу, еще белевшему в низинках, по холодным льдистым лужам. Потом сел на сухой пригорок, где уже золотились цветы мать-и-мачехи. Снова, как и вчера, обнаружил на ногах носки и греющие туфельки. «Кто-то опять постарался», — подумал мальчик. Но кто? Взрослые эту невидимую няньку называют Сферой Разума, иногда — Памятью.

Говорят, что их село — чуть ли не единственное на всей планете — целиком взято из Памяти, из какого-то далекого девятнадцатого века. С пригорка далеко видны уходящие ряды хат. Все они нарядно белые, под соломенными крышами. Яблони и вишни в садах стояли еще с голыми ветками, но уже вовсю сочился запах набухающих почек.

Из соседней хаты выскочили братья-близнецы, одногодки Василя.

— Сюда! Ко мне! — кричал им Василь.

Под пригорком, звеня льдинками, искрился под солнцем ручей. Ребята пускали по нему сухие прошлогодние листья-кораблики, а на быстрине долго мастерили водяную мельницу.

Незаметно текли минуты и часы, солнце уже припекало вовсю. Пора обедать! — вспомнил Василь. Он снял туфельки и носки, отбросил их в сторону. Не коснувшись земли, они вдруг пропали, ушли обратно в Память.