Как я стал кинозвездой - Хаим Оливер

— До-лой Эн-чо! До-лой пре-да-те-ля! — скандировали девчонки.

Чей-то тяжелый портфель обрушился на Милену, она запустила в мальчишек на последней парте пакетом с бутербродами, ей ответили залпом из бумажных фантиков с боеголовками из жевательной резинки. Девчонки открыли стрельбу картечью из карандашей и ручек, и через пять минут весь класс был втянут в побоище. В воздухе летали футляры от готовален, тетради, ластики, даже булочки и бублики, которые мы покупаем в буфете на завтрак.

Я стоял у двери, вытирал лицо и, как дурак, наблюдал за ходом сражения — ведь у меня не было под рукой никакого оружия, да и, по правде говоря, я слегка растерялся от неожиданной атаки.

И вдруг в класс вошел Черный Компьютер. Увидав меня перепачканным с ног до головы вонючим красным помидором, он просто остолбенел. Сражение мгновенно прекратилось, но пол по-прежнему был завален портфелями, карандашами, булками, бумажными фантиками и прочими боеприпасами.

Черный Компьютер долго стоял не шевелясь, переводя взгляд с меня на ребят, на заваленный боеприпасами пол, и печально качал головой, словно видел перед собой не школьников, а несмышленышей — поросят, обожающих валяться в грязи… Потом он шагнул вперед, пнул ногой чей-то портфель и сказал:

— А я-то думал, что вы образумились. Неужели опять звать директора, пересаживать вас, переводить некоторых в параллельные классы?

Женское царство подняло писк:

— Это все из-за Энчо! Это он виноват! Он предатель!

Не пищала только Милена с третьей парты. Она сидела тихо и смирно, похожая на святых с тех икон, которые мы видели в Рильском монастыре, когда ездили туда всем классом на экскурсию. Но я-то прекрасно знал, что главный организатор сегодняшнего нападения — Милена, и никто другой: это была месть за мой вчерашний разрыв с «Колокольчиками».

Черный Компьютер громко вздохнул и сказал:

— Уберите поскорей в классе. А ты, Энчо, поди умойся.

Я вымыл в туалете лицо и руки, но пятна на рубашке и штанах так и остались.

Когда я вернулся, в классе все уже было убрано, следы от помидорной гранаты вытерты, ребята сидели тихо-тихо, ожидая, что Черный Компьютер начнет нас отчитывать, но он не сделал этого. Он вообще никогда не ругает нас. Он только печальным голосом попросил:

— Объясните, пожалуйста, что же, в сущности, произошло, почему вы превратили класс в Ватерлоо?

Все молчали. Он продолжал:

— Впрочем, кто из вас знает, что такое Ватерлоо и где оно находится? По-моему, это входит в программу седьмого класса. Тот, кто ответит, получит в четверти шестерку по труду, хотя этот вопрос и не связан впрямую с моим предметом.

Я молчал: у меня по истории двойка и, хоть убей, понятия не имею о Ватерлоо. Но многие подняли руку, выше всех — Кики Детектив, который, не дожидаясь приглашения, быстро отчеканил:

— Ватерлоо — местность в Бельгии, где французский император Наполеон Первый был разбит англичанами. С того дня Наполеон перестал быть императором, его заточили на острове Святой Елены, где он и умер.

Я знаю, что Кики каждый день читает толстенные энциклопедии и выучил в алфавитном порядке всех великих исторических деятелей. А я только таскаю энциклопедии на голове, чтобы выработать воздушную походку…

— Отлично, Кирилл! — похвалил Черный Компьютер. — Будем надеяться, что сегодняшнее ваше сражение — последнее, иначе возникнет необходимость заточить какого-нибудь местного Наполеона за пределами школы. Но объясните мне все-таки, из-за чего вспыхнула война.

Тут встала Милена с первой парты — коротышка с голубыми глазками, которая тайно красит губы, — и заявила:

— Мы наказали Маринова за предательство. А мальчишки стали его защищать, хотя он этого не заслуживает.

— И кого же предал Энчо Маринов? — спросил Черный Компьютер.

Ответить ему никто не ответил, но все головы повернулись к Милене с третьей парты. И она стала такой же красной, как тот помидор, которым в меня запустили.

— Я вижу, никто не желает мне сказать, кого же предал Энчо, — продолжал Черный Компьютер. — Быть может, он скажет мне это сам. Энчо, зайди после урока в учительскую.

И начал урок, но я почти ни словечка не услышал, хотя он рассказывал о том, как труд превратил обезьянью лапу в человеческую руку, а человеческая рука в свою очередь способствовала развитию человеческого мозга.

После урока я пошел в учительскую. Когда я проходил мимо Милены, она прошипела:

— Только посмей выдать меня!

Разговор с Черным Компьютером был недолгим. Прежде всего он попросил меня показать руки.

— Что это значит? — спросил он, увидев мои пораненные пальцы. — Что случилось с божественной человеческой рукой, способствовавшей развитию мозга хомо сапиенс, а хомо сапиенс по латыни означает «человек разумный».

Я молчал. Мне совершенно не хотелось говорить ему про гитару и Маэстро. Да и мозг у меня, наверно, пострадал от этих проклятых волдырей на руках…

— Так кого же ты предал? — продолжал он меня расспрашивать.

Я по-прежнему молчал. Только сопел, как поврежденный токарный станок. Хоть позавчера я и открыл ему кое-какие мои секреты, не мог же я рассказать ему о том, что познакомился в Софии с девочкой, которую зовут Росица, что у нее бархатистые карие глаза, что я постоянно думаю о ней и, наверно, из-за нее порвал с «Колокольчиками», потому что хочу вместе с ней сниматься в кино.

Черный Компьютер перешел на шепот, и глаза у него теперь не горели, как при сорока двух градусах по Цельсию, а, наоборот, были погасшие и печальные.

— Энчо, я не собираюсь клещами вытягивать из тебя правду. Не знаю, совершил ты предательство или нет. Но если окажется, что совершил, мне будет бесконечно больно. Потому что — запомни это хорошенько — Машина создается только чистыми руками. Мошенничество бесплодно, в особенности если человек стремится к Идеалу, к Перпетуум мобиле… То же самое в искусстве. Художник должен иметь чистые руки, иначе на сцене, на экране, в книге вылезет наружу фальшь. Порядочность по отношению к себе и к другим требование номер один на любом поприще. — И, помолчав, добавил: — Почему ты не откроешь мне, что тебя мучает?

Я уже готов был признаться ему в моих душевных терзаниях, но его вдруг забила дрожь, и он стал судорожно глотать свои таблетки. Я хотел чем-то помочь, но он движением руки отослал меня.

Я ушел. Даже не сказав до свиданья.

Мне было жутко не по себе. И не выходили из головы слова о чистых руках.

5. Второй день подготовки. Ромео и Джульетта

Когда я пришел домой, мама встретила меня с таким восторгом, что даже не заметила помидорных пятен на рубахе и штанах. Она велела мне встать на весы, которые специально привезла с папиного склада. Я весил пятьдесят два восемьсот, для моего роста многовато… Мама записала в тетрадку: «28 апреля. Орфей — 52.800».

— С сегодняшнего дня начинаем вести дневник, — объявила она. — Будем подробно записывать все стороны нашей творческой и технической подготовки, чтобы, если потребуется, вносить необходимые поправки и дополнения.

Начала она эти дополнения с того, что заставила меня пятьдесят раз прыгать через веревочку и, лежа на полу, двадцать раз коснуться ногами головы. После чего взгромоздила мне на голову энциклопедии и велела спуститься на первый этаж и подняться назад — привратница, завидев такое, решила, что я спятил…

Когда я наконец сел обедать, то готов был, кажется, слопать целого барашка, но вместо барашка Лорелея положила мне в тарелку ложку шпината с творогом и пол-ломтика хлеба. Я жалобно застонал…

— Тебе нельзя переедать, — сказала она в ответ на мои стоны. — С набитым желудком актерского мастерства не усвоишь…

— Актерского мастерства? — изумился я.

— Да. — Мама многозначительно усмехнулась. — Потерпи, скоро увидишь.

И я увидел.

В два часа раздался звонок в дверь. Лорелея всплеснула руками, воскликнула: «Это он!» — кинулась открывать и через минуту ввела в комнату еще одного незнакомца.

Должен вам сказать, что я редко у кого видел такой огромный живот и такие красные щеки. Человек этот напоминал огромную, толстенную бочку. Начал он с того, что так хлопнул меня по спине, что у меня перехватило дыхание.

— A-а, вон он, юный гений, о котором шла речь! — заухал он, как контрабас. — Замечательно! Давай знакомиться. Иван Иванов, но все меня зовут Фальстафом, ха-ха, из-за моего брюха, а также потому, что Фальстаф — лучшая моя роль. Меня даже в Софии помнят, я там двадцать восемь лет назад был на гастролях. Известно тебе, кто такой Фальстаф? Симпатичнейший из шекспировских героев, а Шекспир величайший из всех драматургов…

Он бы, наверно, еще долго распространялся на эту тему, но мама прервала его монолог.

— Энчо, — с чарующей улыбкой сказала она, — товарищ Фальстаф — заслуженный артист, он согласился ради тебя три раза в неделю приезжать из Стара Загоры. Будь прилежен и послушен. Он не дает уроков кому попало.