Подростки бессмертны - Мария Романова

На все эти аттестаты мне было глубоко плевать. Но, чтобы утешить маму, я пообещала все сдать.

— Да че ты панику наводишь, все я сдам, — уверяла я, даже не сомневаясь в своих способностях.

— Мы с папой вот что решили, — неуверенно продолжала мама. — Гулять ты теперь не будешь. Я тебя буду отводить в школу и домой, а папа после работы — в художку.

Такая унизительная перспектива меня просто взбесила. Я билась в истериках, от души проклинала родителей, но спорить было бесполезно. Как я не старалась переубедить маму, прибегая и к угрозам, и к мольбам — она была непреклонна.

Папа соорудил мощную щеколду на дверь со внутренней стороны — специально выточил ее на своем заводе, которая фиксировалась навесным замком. Конечно, ключ мне не выдали, превратив собственный дом в тюрьму.

Меня заставили помыться и зачесать ирокез, чтобы бритые виски не так бросались в глаза.

Уже на следующий день я обреченно брела в школу, сопровождаемая бдительной мамой. Мой внешний вид без всех этих железок, ирокеза и черной подводки для глаз казался мне просто омерзительным. А это унижение — ходить за ручку с родителями? Мама ждала меня в холле все уроки. Если с ней я еще предпринимала какие-то попытки вырваться (которые сразу пресекались, она мертвой хваткой цеплялась за меня, готовая биться насмерть. Ну не драться же с ней? Даже для меня было немыслимо поднять руку на маму), то с папой это было вообще бесполезно. Он сильнее все-таки.

Помню, как одним холодным вечером он вел меня в художку, путь пролегал через высокий мост над городской рекой. Я было хотела сигануть вниз, но он вовремя спохватился и успел одернуть. С тех пор он водил меня, держа за шиворот.

— Тамара Львовна, ну почему у меня родаки такие звери? — плакала я в классе художки, сидя на полу, прислонившись к стене, — ну почему они ничего не понимают? Ведь нельзя же так с человеком, я ведь не их собственность!

Мудрая преподавательница лишь гладила меня по голове — она никогда никого не осуждала.

— Ты потерпи немного, все наладится. Всегда все бывает только хорошо, все в этой жизни происходит только к лучшему, ты поверь, — утешала она.

Так я сидела в своем заточении, лишь изредка навещаемая Василисой, которая неизменно пыталась подбодрить меня и успокоить родителей.

Это унижение было невыносимо. И вот в один из дней я все же решилась на дерзкий побег — первый настоящий побег из дома.

16

Накануне побега мне приснился неприятный сон — давно забытая сцена из раннего детства.

Мне семь лет, мама встречает меня из школы.

— Ну что, ты сегодня пятерки получила? Тебя учительница похвалила? — с горящими глазами, полными нетерпеливого ожидания, спросила она.

— Нет, сегодня оценок не ставили, — виновато ответила я, глядя на свои сандалики.

— Ну хоть похвалили? — я отрицательно покачала головой.

Мама разочарованно отвернулась, и я молча побрела за ней домой, отчаянно жалея, что не смогла ее порадовать. Она вообще хвалила меня только за пятерки, в остальное же время была довольно холодна или же наказывала магнитофонным шнуром за какие-нибудь детские капризы. Она вообще довольно сдержанная в эмоциях женщина, неласковая. Ну не то, что грубая (наоборот, обычно разговаривает со всеми доброжелательно и даже кажется приятной женщиной), просто никогда лишний раз не обнимет, не приласкает (и папа, как я позже поняла, сильно страдал от недостатка любви и внимания, которого стало еще меньше с появлением детей, отчего и бывали у него редкие вспышки гнева). И я была готова таскать ей эти пятерки ведрами, лишь бы она меня любила.

Потом другая сцена. У нас гости, какой-то праздник. Мама гордо показывает за столом мои грамоты и рисунки, хвастаясь успехами дочери, искренне считая достижения своими собственными. А я почему-то сгораю от стыда под одобрительными взглядами взрослых, чувствуя себя музейным экспонатом.

— Вот, Антоша, смотри какая девочка хорошая, и маму слушается, и учится хорошо, — назидательно говорит тетя Наташа своему хулигану-сыну.

Мама в этот момент просто расцветает от гордости, а Антоша гневно смотрит на меня.

Я проснулась с неприятным ощущением, как будто меня обманули в чем-то. Тут же поплыла череда других воспоминаний.

Я в третьем классе, новая школа, ребята не спешат со мной дружить. И ненавистный танцевальный, где на меня вечно орут из-за скромных успехов. Мама привела меня зареванную домой и сразу стала жаловаться папе:

— Что она сегодня устроила! Такую истерику закатила, не хотела в танцевальный идти! Опозорила меня перед всеми родителями, ты бы видел, как она брыкалась и вопила!

— Ну разве можно так себя вести, маму изводить, — осуждающе говорит мне папа, — придется наказывать, — и он разочарованно вздохнул.

— Папочка, ну не надо, я больше не буду! — умоляю я.

А папиной тяжелой руки я боялась еще больше, чем маминого шнура. После нескольких шлепков ремнем по попе (даже не знаю, что хуже — физическая боль или бессильное унижение) меня, зареванную, отправляют в свою комнату, откуда я краем уха слышу их разговор.

— Слушай, ну может не надо ее во все эти кружки пихать? Может, пусть живет себе спокойно, как все дети? — засомневался папа.

— Как не надо? Чтоб она потом наркоманкой выросла или продавщицей работала? — возмущается мама, — потом еще спасибо скажет, для ее же пользы все. Меня вот если б родители развивали в свое время, я бы совсем другим человеком была сейчас, а они мной вообще не занимались, — мама, будучи когда-то способной девочкой, но не сумевшая реализовать свой потенциал, тоже таила обиду на своих родителей, которым было совсем не до воспитания. И папа, как всегда, не стал спорить с мудрой мамой, которая всегда умела настоять на своем.

От всех этих воспоминаний я возненавидела родителей еще больше, жалея маленькую девочку, которой была когда-то. «Я лучше сдохну в подворотне, чем позволю вам и дальше над собой издеваться», — думала я.

По дороге в школу мама пыталась завести со мной разговор, я же молча ее бойкотировала. План побега был прост, теперь осталось уговорить бывшую подругу Олю, чтобы помогла мне.

— Оля, ну пожалуйста, ну сделай, что я прошу, — умоляла я на перемене пай-девочку, отличницу и гордость школы, которая никак не хотела поддаваться уговорам.

— Да меня же мама убьет! — негодовала она, а мама у нее была действительно строгой и жестокой, еще хуже моей, — да и вообще, ты же только хуже сделаешь, и куда ты вообще пойдешь, что с тобой будет?

— Слушай, Оль, я все равно сбегу. Или так — или на тот свет, — угрожала я своим самоубийством.

После долгих уговоров она наконец сдалась, и мы пошли в туалет меняться одеждой. Оля, которую мама всегда хорошо и стильно одевала в секонде, брезгливо натягивала мои джинсы и кофту, одежка явно была ей маловата. Еще удалось уломать троечника-одноклассника (соседа по парте, с которым у нас сложились приятельские отношения) одолжить мне бейсболку. Также Оля вручила мне свой цветастый пуховичок, взяв его из раздевалки.

В этом прикиде (просто ужасном, по моим представлениям), оставив школьные принадлежности в классе, в сопровождении нескольких хулиганов, направляющихся покурить на улицу, мне и удалось проскользнуть мимо бдительной мамы, которая несла караул в холле. Как билось мое сердце, как я боялась, что план провалится! Но план сработал.

Оказавшись на улице, я побежала со всех ног, пока коленки не стали подкашиваться. Куда идти, я пока не придумала, и решила отправиться к своей собутыльнице Эльзе.

— Ну можно я до библиотеки доеду, ну пожалуйста! — уговаривала я неповоротливую пожилую кондукторшу.

Та проворчала что-то, но выгонять из троллейбуса не стала.

Эльза оказалась дома, она прогуливала техникум.

— О, какие люди! Давно тебя не видно, че на тусовку не ходишь? И че это за прикид у тебя? — удивилась она моему нежданному визиту.

— Да предки дома заперли, а я сбежала, можно у тебя перекантоваться? — спросила я, все еще дрожа от волнения после своего дерзкого побега.

— Но только пока мама не придет, она ругаться будет, — ответила Эльза.

Мы тупо сидели у нее дома, поедая бутерброды с колбасой, она рассказывала новые сплетни. Соваться на тусовку было рискованно — там меня сразу вычислят родители, а они уже наверняка скоро начнут поиски, обнаружив пропажу. Да и вообще лучше, чтобы поменьше людей знало, где я нахожусь.

За полчаса до возвращения мамы Эльза выставила меня за порог. Так я и осталась у нее в подъезде этажом выше, не зная, куда идти. Там же и заночевала.

Ступеньки были холодными и жесткими, и я тщетно старалась найти удобное положение, свернувшись клубочком. Удалось даже задремать — это был короткий тревожный сон, я вздрагивала от каждого шороха. А вдруг наркоманы придут? А если меня кто-нибудь выгонит отсюда, куда я пойду? Пару раз в подъезд украдкой выглядывала Эльза — передавала мне бутерброды. Как я ей завидовала в тот момент! Лежит в своей уютной постельке, а у меня тут зуб на зуб не попадает от холода.