Воспоминания. Время. Люди. Власть. Книга 2 - Никита Хрущев

При обсуждении текста декларации возникли разногласия, хотя уже другие, и с китайцами. Тогда они казались нам незначительными. Но, как показали дальнейшие события, имели под собой глубокую основу. При подготовке проекта декларации наша делегация по поручению Президиума ЦК КПСС внесла предложение исключить из текста все упоминания о лидерстве КПСС в мировом коммунистическом движении. Я считал, что после разоблачения ошибок Сталина подобные положения, да еще записанные в международной декларации, могут быть восприняты как попытка возвращения к сталинским методам руководства коммунистическим движением, попытка возвращения нашей партии к тому, чтобы утвердить гегемонию над другими братскими партиями. Это могло быть воспринято как стремление пересмотреть новые взаимоотношения коммунистических партий разных стран, основывавшиеся теперь на принципах равноправного сотрудничества.

Почти все представители братских партий правильно поняли наше предложение и согласились с ним. Неожиданно стали возражать как раз китайцы. Они заявили, что КПСС реально возглавляет мировое коммунистическое движение и что это должно быть отмечено в документах совещания; необходимо иметь лидера, который направлял бы политику всех коммунистических и рабочих партий в борьбе против империализма. Мы не смогли согласиться с этим, тем более что предполагали (а последующие события подтвердили наше мнение), что это делается неспроста. Если все другие партии признают за одной роль лидера, то лидера можно ведь и заменить. Сегодня – один, завтра – другой. Мы считали, что китайцы готовят себе почву для будущих притязаний на такую роль. Поэтому мы поблагодарили китайских товарищей за признание заслуг КПСС перед мировым коммунистическим движением, но твердо сказали, что выступаем против подобной записи. Другие партии вновь согласились с нами. На этом обсуждение текста закончилось. Однако данный инцидент свидетельствует о том, что нынешняя политика КПК не возникла вдруг и на пустом месте, а исподволь готовилась ею уже давно.

Во время работы совещания у нас состоялись встречи со многими делегациями или даже со всеми. Много беседовал я с Мао и его товарищами, которые с ним прибыли. Эти беседы выглядели как самые дружественные и приятные. Мао, между прочим, при личных встречах давал характеристики членам Политбюро ЦК КПК. Меня его характеристики насторожили. О большинстве своих товарищей он говорил в мрачных тонах или даже, я бы сказал, грязно. Он все красил в черный цвет. О Лю Шаоци я сейчас не могу дословно повторить сказанное им: Мао отзывался о нем очень плохо, приводя какие-то «факты» в доказательство. Чжоу Эньлаю он тоже дал отрицательную характеристику. Даже о старом товарище Чжу Дэ[38] говорил гадости. Казалось бы, Чжу Дэ – больше воин, чем политик, к тому же хороший воин, беззаветно сражавшийся за дело рабочих и крестьян Китая и оказавшийся хорошим коммунистом. Но нет! Столь же плохо характеризовал Мао и всех других, кроме Дэн Сяопина, который уже тогда был генеральным секретарем ЦК компартии Китая. Мао показал на него: «Вот этот маленький (мы с Мао беседовали во время приема, сидя отдельно) – очень умный человек, очень перспективен». И он на все лады расхваливал мне Дэна как будущего руководителя всего Китая и его компартии.

Дэна я почти не знал до той встречи. До победы Китайской революции его имя не фигурировало у нас в газетах. Зато имя Чжу Дэ гремело с самого начала гражданской войны в Китае. Полковник Чжу перешел на сторону Коммунистической партии и возглавил вооруженную борьбу против Чан Кайши. Он одним из первых старых кадровых офицеров китайской буржуазной армии поднял знамя борьбы за дело народа. Я помнил и имя Гао Гана, тоже представителя прежней боевой гвардии, которая воевала за идеи Коммунистической партии. Конечно, в то время уже не было Гао Гана, и о нем не могла идти речь во время нашего совещания. А Мао задним числом характеризовал его как самого плохого человека. Когда он давал такие характеристики людям из своего окружения, то невольно я сравнивал его со Сталиным.

Сталин тоже характеризовал таким же образом всех близких. Не знаю, кого он выделял в лучшую сторону. Причем он не только давал скверные характеристики, но и физически уничтожал тех людей, с которыми работал. Из тех, с кем он оставался рядом после смерти Ленина, большинства уже не было в живых. Тут сквозили нотки, сближающие Мао со Сталиным. Я увидел здесь какое-то родство их душ, правда, далекое. Тогда я не мог себе и представить, какими красками расцветится потом характер Мао и к какой трагедии он приведет свой народ.

Мао спрашивал меня, как идут у нас дела. Я ему рассказывал, что дела у нас идут хорошо, работаем мы дружно. Но сказал также, что среди наших товарищей поговаривают, что следует заменить товарища Булганина и передвинуть его на другой пост, а председателем Совета Министров выдвинуть нового человека, поскольку товарищи не удовлетворены работой Булганина. Я это сказал ему потому, что считал: будет нехорошо, если после отъезда Мао у нас начнутся какие-то перестановки, о которых мы его не проинформировали. Он мог подумать, что мы что-то скрываем. И я ему рассказал откровенно и искренне о наших внутрипартийных вопросах, об отношениях среди членов руководства. «Кого же у вас думают выдвинуть взамен?» – «Мы еще ничего не решили. Но я, хотя еще и не твердо, буду предлагать товарища Косыгина»[39]. – «А кто такой Косыгин?» Я ему рассказал о Косыгине. «Вы меня познакомьте с ним!» Я познакомил их, и они удалились поговорить в какой-то уголок. Мне было приятно, что Мао хочет познакомиться с человеком, который станет возглавлять правительство СССР. Я расценил это как желание и в дальнейшем укреплять хорошие отношения между нашими государствами и нашими партиями.

Совещание закончилось. Китайцы уехали. Но много раз после него с официальными визитами или инкогнито к нам приезжал Чжоу Эньлай. И всегда его приезды оказывались приятными. Мы хорошо сошлись с ним, сами очень хорошо к нему относились, и эти встречи доставляли нам радость. Он информировал нас о положении дел в Китае, и мы были довольны, что все у них идет как надо. К тому времени в Китае закончилась коллективизация деревни. Она прошла успешно, и мы были просто в восторге от этого. Когда я лично, бывало, думал о перестройке сельского хозяйства на социалистический лад, то заранее представлял себе те невероятные трудности, которые ждут каждого, кто возьмется за такое дело. Я-то знал, как тяжело проходила она у нас. Китай же был еще более бедной и разоренной страной, чем Россия, не имел почти никакой техники, везде господствовал ручной труд с сохой и лопатой. Не каждое тамошнее хозяйство имело плуг. Как проводить коллективизацию в таких условиях?

Ленин говорил, что объединение крестьян в кооперативы возможно только на базе механизации: если бы у нас было 100 тысяч тракторов, писал он, то крестьянин сказал бы, что он выступает за коммунию. В Китае же не только тракторов, керосина и кадров, а даже плугов почти не имелось. Но, несмотря на большие трудности, китайцы справились с коллективизацией. Видимо, это объяснялось небольшой их требовательностью: они довольствовались малым, и, когда объединяли свои нищенские средства производства, это сразу дало им возможность лучше обрабатывать землю и больше извлекать выгод из вложенного труда, лучше обеспечивать крестьян. Мы радовались этому успеху компартии Китая.

Я уже говорил о китайской промышленности. С нашей помощью они строили тракторный и автомобильный заводы, оборонные заводы по производству артиллерии, вооружения, самолетов. Мы гордились этим, и нам было приятно оказывать помощь Китаю, а Китай соответственно платил нам вниманием и дружбой. Так что внешне отношения были предельно хорошими. При встречах членов руководства мы говорили буквально обо всем, и хорошем, и плохом, что встречалось у нас, ничего не скрывая. Много шутили, смеялись.

Помню, когда были мы в Китае и ездили по стране, то видели примитивную организацию земляных работ, основанную на ручном труде, без механизации. Китайцы стояли цепью и передавали из рук в руки корзины, наполненные землей. Получился своеобразный конвейер. Некоторые тащили корзинки на плечах или спине. Наши доморощенные остряки придумали (не знаю, кому из наших принадлежит авторство этого выражения), что перед нами китайский шагающий экскаватор. Довольно метко, я бы сказал, брошено было сравнение. Как-то за общим обедом мы много шутили, а китайцы любят шутки и сами были часто их инициаторами. Тут я им и рассказал, как, на наш взгляд, в Китае работают эти шагающие экскаваторы. Они хохотали. Но я потом подумал: как бы это не обидело их, ведь китайцы очень обидчивы. Нет, они правильно поняли шутку и не обиделись. Или же обиделись, но не подали вида. Они хорошо умеют маскироваться, это тоже их особенность. Умеют носить на лице маску, которая не выражает их истинного отношения к делу, их чувств.