Я — врата. Биография (Избранные беседы, том VI) - Бхагван Раджниш

«Дело в том, что те, кто знали меня с детства, никогда не поверили, что религия и я могут быть вместе. Это было бы против всех ожиданий, ведь то, что они называли или считали религией, было как раз тем, против чего я так боролся.

То, чему они поклонялись, я называл чепухой. Тот, кого они называли саньясином, для меня был ни кем иным как беглецом от жизни. Их писания, перед которыми они почтительно склонялись, для меня были просто обычными книгами, на которые я мог положить ноги. То, что они считали несомненным, я подвергал сомнению и подозрению. Их бог, их душа, их спасение — все это было предметом шуток и насмешек».

Хотя Раджнеш и продолжал, учась в высшей школе, проявлять интерес к социализму, он стал все больше и больше критиковать его. Где-то в 1950 году, как вспоминает его друг Гулаббхай, он начал фактически критиковать таких знаменитых лидеров индийской социалистической партии, как Джайя Пракаш Парайян. Раджнеш даже как-то раз посетил в качестве наблюдателя национальный избирательный митинг социалистической партии, устроенный в Панчмархи. Митинг принес ему полное разочарование.

Кроме того, если не обращать внимания на чтение Раджнешем Маркса и социалистической литературы и на его участие в организациях, мы увидим, что его поиск оставался исключительно духовным. Духовный поиск все время был встречным течением во всей его активности. Это показывает, что разочарование в Марксе и социалистических идеях привело его к более ясному пониманию своего собственного пути и предназначения. Ему стало совершенно ясно, что корни человеческих бед и несчастий скрыты не в социальных и политических системах, — их источник в чем-то другом. Раджнеш понял, что только революция в сознании, но не в политике может принести мир и счастье. Другой давний друг Бхагавана, Шиям Сони, рассказывает:

«Когда мы еще учились в высшей школе, как-то в полнолуние нас, несколько человек, сидело на берегу реки. Время подошло к одиннадцати часам, вокруг было так спокойно и мирно. Внезапно Раджнеш нарушил молчание и сказал, что он точно играл в области религии — и нигде больше. Его место было в религии. Я разделил и понял его чувство, но не мог поверить этому, так как в последнее время он просто с головой ушел в коммунизм. Я недолго ждал: вскоре после той ночи я стал замечать, что все, кроме религии, стало тотально бессодержательным для него».

Этот переход в Раджнеше от увлечения коммунизмом и социализмом к религии и духовности произошел между 1945 и 1950 годами.

Несмотря на свою внешнюю активность и увлеченность идеями, он оставался очень любящим и почтительным членом своей семьи. Однако он не колебался, когда надо было искренне выразить свои взгляды, и всегда оставался твердым в своих решениях. Следующий инцидент между Раджнешем и его отцом — яркая тому иллюстрация.

Когда Раджнеш был молодым, ему очень нравилось носить длинные волосы, такие длинные, что покупатели часто спрашивали его отца, Дада, мальчик или девочка Раджнеш. Это каждый раз вынуждало Дада давать объяснения, что Раджнеш был действительно мальчиком. Покупатели всегда удивлялись, видя мальчика с такими длинными волосами. Наконец Дада попросил Раджнеша подстричься; когда же тот отказался, отец шлепнул Раджнеша — хотя и не очень сильно. Это было впервые, чтобы Дада ударил Раджнеша, он почувствовал себя так нехорошо, что извинился перед сыном. Тем не менее, Раджнеш ушел и побрил голову. Увидя его бритую голову, Дада был шокирован, потому что, согласно индийскому обычаю, сыну полагается брить себе голову только в случае смерти отца. Раджнеш попросил Дада выбрать: отрастить волосы снова, или же оставить голову бритой. Дада разрешил ему отрастить волосы: он выбрал меньшее зло и предпочел длинную прическу сына впечатлению, что он уже умер! После этого Дада стало ясно, что он уже не может навязать свою волю сыну.

В шестнадцать лет Раджнеша постиг еще один глубокий удар, когда его подружка детства Шаши умерла от тифа. Она жила около того старого храма, где Раджнеш «умирал» в четырнадцать лет. Она была на два года моложе Раджнеша, а ее отец был врачом. Шаши очень сильно любила Раджнеша и всякий раз, когда Раджнеш приходил в храм медитировать, наблюдала за ним из своего сада или из окна. Часто она шла следом за ним к храму, что иногда надоедало юноше, так как он по своему обыкновению хотел остаться один. Раджнеш просил одного из своих друзей постеречь дверь храма, чтобы Шаши не мешала ему во время медитации. Несмотря на это, Шаши знала, что Раджнеш тоже очень любит ее. Он любовно называл ее Гадийя и с благодарностью принимал пищу, которую она приносила ему после медитации.

Когда Шаши умирала, Раджнеш был с ней. Смерть была предопределена, но таким же определенным было желание Шаши вернуться к своему любимому и заботиться о нем. Она обещала ему вернуться. Он также обещал Шаши, что будет звать ее и вернет назад. Девушка взяла с Раджнеша обещание, что он никогда не примет другую женщину и никогда не женится. Она не хотела покидать его — она никогда не хотела покидать его.

Один из ближайших друзей Бхагавана рассказал мне, что после смерти Шаши Раджнеш стал еще более сдержанным и обособленным: много дней подряд он вообще ни с кем не разговаривал. «Я не помню, — говорил Бхагаван, — … чтобы я культивировал какую-то дружбу, хотя было много людей, хотевших стать моими друзьями. Многие хотели завязать со мной дружбу, потому что невозможно было относиться ко мне, как к врагу. Но я не могу сказать, что тянулся к дружбе с кем-либо. Это не значит, что я не ценил дружбы. Если кто-то относился дружески ко мне, я от всего сердца принимал это. Но даже после этого не мог стать другом в обычном смысле; я всегда оставался в стороне».

Это сохраняло ему свободу, то есть возможность быть самим собой.

«Ни с одним из моих учителей, ни с одним из товарищей-студентов, ни с кем-либо другим не смог я установить такой дружеской связи, что вытащила бы меня или разрушила бы мое бытие на острове. Друзья появлялись и… оставались со мной. Я встречал в жизни много людей и имел много друзей. Но с моей стороны не было ничего такого, что могло бы сделать меня зависимым от них или заставило бы меня помнить их. Я могу жить с любым, но и в толпе, и в обществе, с другом ли, в интимной ли обстановке — я остаюсь одиноким. Никто не касается меня: я остаюсь неприкосновенным».

Одиночество, охватившее сознание Раджнеша со времени смерти его дедушки, заключалось в основном в состоянии уединения, состоянии самоосуществления: оно имело очень позитивное качество. «Причина несчастья лежит в нашей привязанности к другим, — объясняет Раджнеш, — … в ожидании кого-то, в надежде получить счастье от кого-то другого. В действительности вы никогда не получите счастья, но надежда всегда остается. И стоит этой надежде появиться, как она порождает фрустрацию. Таким образом, в самом первом переживании — смерть дедушки — я настолько разочаровался во всем остальном, что уже и не пытался снова… поэтому я никогда не был несчастен. И я начал познавать новый вид счастья: не зависящий ни от кого».