Та, которой не должно быть… - Лариса Соболева

– Есть еще двое, я недавно вышла на их людей.

Ого! Похоже, она отсеивала кандидатов, значит…

– Ты что, втайне от меня вела поиски убийц?

– Почему втайне? – хохотнула Жанна. – Ты на работе, а я… я немножко трудилась над этим вопросом. К счастью, водительское удостоверение мне выдали до того, как посадили в психушку, и пока не отобрали. А папину машину я знаю назубок.

Он расстроился и не скрывал этого:

– Могла мне сказать… А если б с тобой случилась беда? Обо мне даже не подумала!

– Как раз о тебе думала. Я оставляла записку, куда уезжала, а на диктофоне есть поэтапная запись моих поисков, ты бы обнаружил. Поверь, мне удалось очень много интересного накопать.

– Так, идем домой, – решительно открыл дверцу Володя. – Я припрятал бутылку коньяка, сейчас под рюмку ты мне все выложишь. Все!

7

Утром после душа Алла придирчиво изучала свое отражение в зеркале. Это изобретение не имеет жалости. Как и его изобретатель, который, подозревала она, ненавидел женщин, поэтому дал им в руки кусок горькой правды – зеркало. А правда в том, что, если б она не холила себя, стремясь к эталону и контролируя в зеркале успехи, Геной не завладела бы безумная идея срочно пожениться.

– Извращенец, – со слезой в голосе произнесла она, имея в виду Заварова, и громко крикнула: – Федор, я кому сказала? А ну, вставай!

Пришлепало чадо с закрытыми глазами и в трусах, Алла уступила ему ванную, ушла готовить завтрак. На уютной кухне она сделала многослойные бутерброды с мясом, сыром и салатом, как любит сын. По шуму в ванной догадалась, что чадо моет тело, слава богу, не пришлось заставлять. Как большинство мужчин, Федор не любил там задерживаться, пришел на кухню босой, оставляя мокрые потеки на полу, и сразу сунул бутерброд в рот. Стоя с торчащим изо рта бутербродом, сынок налил себе растворимого кофе, плеснул молока в чашку, расплескав и молоко и кофе, за что получил от мрачной в это утро матери замечание:

– Поаккуратней нельзя?

В ответ сыночек небрежно кивнул, дав понять: услышал, что равносильно одновременно и извинению, но не соизволил вытереть пол и столешницу. Для этого есть маня-ма-мам, которая сегодня не настроена поддерживать в доме порядок, потому не кинулась елозить тряпкой. Она пила нормальный кофе – смолотый в кофемолке и сваренный в турке.

Федор уселся на стул, пережевывая кусок и запивая его кофе, отхлебывал и глотал громко, как неандерталец, не имеющий понятия о нормах поведения за столом. Одновременно очистил яйцо и целиком отправил его в рот, не заботясь об эстетичности данного процесса, взялся чистить второе. Федька получился – загляденье, только облагородить его не удалось. Как не родной! Будто его в роддоме подменили. Однако внешне он похож на маму, ну и чуть-чуть на козла папу, который бросил их, испугавшись трудностей, когда родился сын. Второе яйцо залетело в рот, щеки отвратительно раздулись.

– Ты опять пришел за полночь, – упрекнула она его.

– Маня, – замычало чадо, беря третье яйцо, – я даже по всем западным меркам совершеннолетний.

– Вы до тридцати инфантилы, некоторые умудряются не взрослеть и позже. – И без перехода мать выпалила: – Заваров хочет, чтоб я вышла за него замуж.

Смазливая мордаха, груда бицепсов и отсутствие мозгов – это ее сын. Не стоило надеяться, что он предложит чисто мужской ход, который поможет красиво увильнуть от бракосочетания.

– Клево! – выразил он, как она и предполагала, восторг.

– Что клево-то?

Федор не почувствовал распада внутри матери, для этого нужно хоть немного обладать чуткостью, а у мускулов одни рефлексы. Отсюда он объяснил значение слова «клево» со свойственным современной молодежи рационализмом:

– Ты была его конкуренткой, а станешь женой. Клево!

– У тебя мания величия, если считаешь меня его конкуренткой. Значит, сынок, ты за то, чтоб мама сдалась Заварову в рабство. А если я не хочу?

Сынуля беспомощно заморгал красивыми и туповатыми глазенками с густыми ресницами, кажется, понял: маня-то недовольна. Много ли найдется деток, которые не забьются в приступе истерии, когда родитель решается на безответственный шаг и обзаводится второй половиной, чтоб остаток дней провести в идиллическом раю? Федя исключение. А беспомощность вызвана совершенно диким заявлением матери, которая посмела «не хотеть замуж».

– Маня, ты че? – протянул он. По мере того как сын складывал слова в короткие предложения, росло и его возмущение. – Это ж Заваров, ма! Он же сила! Не, ты че! Любая девчонка младше меня готова на все для него…

– Ради него, ты хотел сказать? – поправила она, усмехнувшись. Наверное, усмешка получилась горькой, Федя и этого не заметил. – Но я не девчонка.

– А я про что! Девчонки из-за него готовы ребра друг другу переломать, а ты – не хочу! Да тебе свезло, как… как не знаю кому. Маня, у него же бабла… Не, я не понял, ты отказала ему? Ему?!

– Ха-ха-ха-ха… – разразилась коротким, как предложения сына, хохотом мать. – М-да. Ты, сынок, не пропадешь, у тебя талант сводни. Но при этом имеешь один недостаток: разговариваешь, как жлоб. А ведь в институте типа учишься.

– Не обо мне сейчас речь!

– И о тебе, – грубо перебила его Алла. – Где шатаешься ночами? А с дочкой Заварова у тебя что? Для тех, кто не в курсе: она несовершеннолетняя.

Кажется, он намеревался нахамить матери и ждал лишь паузы, когда можно заявить во всеуслышание свои права. Детки сейчас смелые, независимые, так и зачесалась рука заехать по независимости ниже поясницы армейским ремнем. Феде тоже «свезло», потому что в прихожей раздался звонок. Иначе Алла, едва сынок открыл бы рот, заехала б ему по лбу – до того разозлилась. Встречать раннего гостя Федька не пошел – зачем, когда для этого есть маня?

Распахнув дверь, Алла попятилась – ее потеснило чудо-юдо. А как еще назвать персону, разрисованную и облаченную в абстрактном стиле? Одежда всех цветов радуги и производных оттенков свисала лохмотьями, перчатки без пальцев, наколенники, на тонкой шее болтался шарф из цветных полос, пирсинг, спутанные волосы, которые расчесывали (может быть) неделю назад, физиономия раскрашена… В общем, сплошной перформанс вошел!

– Драсьте, – поздоровалась Майка, после заорала, будто находилась в поле на расстоянии километра от объекта: – Фе-дя!.. Федь! Я пришла!

Она пришла. И все, будьте добры, замрите, да хоть зачахните на корню. Папина дочка. Правда, папа организован, умеет быть иногда воспитанным, в этом смысле дочь… перформанс. Но хватка, напор, самооценка – папины.

– Я ща! – проскакал на одной ноге Федор из кухни к своей комнате. Он натягивал плавки, одновременно придерживая полотенце, чтоб не упало с бедер.

– Ты не готов?! – возмутилась Майка, двинув к нему, но мама перегородила собой дорогу:

– Пойдем, напою тебя чаем.

– Не хочу, – отмахнулась Майка. – Федь! Почему трубу не брал?

– В ванной был, не слышал.

– Я во дворе тебя дождусь, а? Там пацаны наши.

– Ага! – откликнулся тот.

Не успела Майка захлопнуть дверь, как выбежал сынок, абы как запихивая в сумку вещи:

– Маня, выходи замуж и требуй подарок – тачку.

– У меня есть.

– У меня нет! Будешь ездить на новой, крутой, а мне отдашь свою. Вернусь поздно, пока.

– Надеюсь, ты в институт?.. – погналась за ним Алла. – Имей в виду, за оценки во время сессии из принципа не стану платить. Ты меня слышишь?

А он, схватив мотоциклетные шлемы, уже был внизу и оттуда, задрав голову, весело подмигнул матери. Помчался, как шлейф, за юбкой! Была бы юбка, а то ведь одно предположение. Ни девочка, ни мальчик, ни тем более женщина, лишь в имени заложено, что это она, а не оно. Не хотелось думать, что Федька подменяет любовь страстью к деньгам. В его возрасте положено влюбляться, разочаровываться, страдать, совершать безумные поступки и все это – с честностью и прямотой, в пылу юношеской естественности. Если же дело обстоит иначе… мальчик не представляет, какая ломка его ждет, пожалуй, похуже наркотической.

Алла вернулась в квартиру, скользнула взглядом по стенам и… чуть не разрыдалась. Стены-то любимые, в них она чувствовала себя защищенной. Алла обожала свою квартирку из трех маленьких комнат, где по большому счету развернуться негде, зато заработанную собственными руками, плечами, ногами, нервами и, конечно, головой!

Звонок… Она ушла в другую комнату, чтоб не слышать, ибо звонил Гена. Но вернулась. Интересно, какого черта ему надо, если до пятницы разрешил думать?

– Здравствуй, Алла, – нежно сказал он в трубку. – Когда сможешь подъехать в салон «Магдалина» и выбрать платье?

– Надеюсь, не подвенечное?

– Для торжественных случаев.

– Когда скажешь, тогда и подъеду.

– Сегодня в четыре.

– Ой, Гена, сегодня не могу. – К счастью, нашелся способ избежать примерки. – Тетку запланировала навестить в соседнем городе, к этому часу не вернусь. Давай в понедельник?