День вампира (сборник) - Олег Дивов

Мало того, что он провалил ответственную задачу стороннего наблюдателя, еще и ружье бросил.

И на дальнейшую судьбу зверя Лузгину сейчас было категорически наплевать.

Хотя, судя по доносящимся со двора звукам, стоило бы этим озаботиться. Там кое-кого забивали – ой, не как кабанчика из анекдота, а конкретно, до состояния домашней колбасы. Мясо в кишки заколачивали.

Испытывая жуткий стыд и почему-то редкостное облегчение, Лузгин добежал до крана, разделся, отмылся, кое-как вычистил штаны, трусы зашвырнул в ночь, прикурил сигарету и постарался успокоиться. Его трясло. Надо было немедленно возвращаться, но делать этого не хотелось совершенно, и сил хватило лишь на то, чтобы пойти назад раздумчивым неспешным шагом.

На совхозном дворе блеяло, мычало, выло – и смачно, с оттягом, било твердым по твердому, но живому.

Материлось еще. Радостно, звонко, душевно, как обычно русский крестьянин восхищается собственной работой, которую сделал хорошо.

Сам двор со стороны выглядел фантастически – длинное грязно-белое здание, из которого вверх уходит даже не столб, а параллелепипед электрического света.

И били там, и били – и били, и били.

– Рррр-а-а-а!!! – кричал зверь почти человеческим голосом. – А-а-а!!! У-у-у!!! Гррр… Ы-ы-ы!!!

Судя по всему, он уже на отдельные удары не реагировал, а просто орал в предсмертной тоске. Потому что когда тебя забивают, в некий момент приходит осознание – забивают к чертям собачьим или поразвлекутся да бросят. Зверь, похоже, решил, что уж его-то, ясен пень, на хрен забьют.

– А ты бы раньше подумал! – грозно заявил Лузгин, появляясь в воротах эдаким героем-победителем: руки в карманах, сигарета к губе прилипла. Заявил, глянул на зверя – и опешил.

Желудок прыгнул к самому горлу. Сигарета выпала изо рта. Лузгин поперхнулся, закашлялся…

Его стошнило.

Витя нашел Лузгина у подножия водонапорной башни. Тот нервно курил, в промежутках между затяжками тихо подвывая от жалости к себе.

Витя дышал, казалось, чистым самогоном. Лузгин тяжело сглотнул.

«Он, наверное, этой гадостью еще и кончает», – пришла в голову безумная мысль.

– Жахни, – предложил Витя, протягивая бутылку.

– На х… й!!! – заорал Лузгин, вскакивая и отпрыгивая назад.

– Чего-то ты, Андрюха, сегодня расстроивши, – миролюбиво заключил Витя. – Прямо с самого утра. Ну, ладно. Это… Будешь тут куковать или ко мне пойдешь? Все одно концерт закончивши.

– Концерт… – буркнул Лузгин, затаптывая сигарету. – Шоу уродов. Славный парень Андрюха и его дрессированные внутренности… Из чего ты свое пойло гонишь, дядь Вить?

– Как из чего? Из меда, конечно. У меня же пчелы, забыл?

– Уфф… Ну, вы как там вообще?

– Да ничего, – уклончиво ответил Витя.

– Скотину по домам сейчас?

– Не-а, темно. До утра оставим. Зверя оттащим подальше, чтобы не вонял. Привяжем, вон, прямо к водокачке.

– Было бы чего привязывать…

– Так он живой, зверь-то.

Лузгин вытаращил глаза и шумно рыгнул. Снова зашевелился желудок, слава богу, пустой – только одарил ночь сивушным факелом.

– Он дышит, зараза, – пояснил Витя. – Вломили мы ему знатно, убить могли, а он дышит. Образина, мать его.

– Не то слово, дядь Вить. Чудовище, блин. Я уже жалею, что уговорил вас поймать его.

– Ерунда, привыкнем, – оптимистично заявил Витя. – Ты Ваню Русского помнишь? А Гошку? Тоже были… красавцы редкие. Я однажды на Гошку бревно уронил – бум его в канаву, а он там спавши. Рожу высунувши – ну, думаю, привет, уважаемый Кондратий. Ей-ей, чуть не помер.

– Бабушка рассказывала, – вспомнил Лузгин, хватаясь за малейшую возможность говорить не о звере. – Просыпается однажды на рассвете с ощущением, что в доме кто-то лишний. Открывает глаза, а перед ее кроватью стоит на коленях мужик с искаженным лицом. Она ему – Гошенька, бедный, что с тобой случилось? А он ей – тетка Нина, дай рубль! М-да… Привыкнем, говоришь? Ваня с Гошкой люди были. А эта нечисть – что она? Сказать? А? Объяснить тебе, чего нас от нее колбасит? Проклятье, да я хоть сейчас пойду и отстрелю ему башку! Привыкнем…

– Лучше осиновый кол в сердце, – посоветовал Витя.

Зрение Лузгина адаптировалось к темноте, и он хорошо видел, какое у собеседника выражение лица. Серьезнее некуда. Интонации-то Витины были всегда чуть дурашливые, не поймешь, шутит или как.

– Это вервольф, – сказал Лузгин. – Знаешь слово?

– Знаю.

– Оборотень. Ты мог представить, что они бывают?

– Влегкую.

– Дядя Витя, не валяй дурака! Ну чего ты…

– Андрюха, мы люди деревенские, темные, суеверные, с любой херней готовы согласиться – догадываешься, почему? А с волками рядом живем. С медведями. Видим разное, чуем всякое. Не боимся его обычно. Мы привыкши. Если кто ночью вокруг дома ходит – собака лает, и я с ружьем на улицу. Потому что мой дом. Но место-то общее, и наше, и ихнее. Мы хозяева, и они, в общем, тоже хозяева. Вот. Этот зверь, он – другой. Он не отсюда, я думаю. Издалека пришодце.

– Перестань называть его зверем, дядь Вить. У него должно быть человеческое имя. И фамилия. Я одного не понимаю – какого черта он бегает в шкуре и всех жрет, ведь полнолуние давно прошло! Или это какой-то ненормальный оборотень, или мы о них ни черта не знаем. Ох… Вот же угораздило!

Подошел Муромский. Собственное ружье висело у него на плече, под мышкой торчала лузгинская помповуха.

– Ну что, засранец! – весело сказал он. – С боевым крещением!

– О-о… – простонал Лузгин, отворачиваясь.

– Не ссы, Андрюха, бывает, – утешил его Витя. – Нас однажды минометами накрывши – целый взвод в штаны наклавши. Дружно.

– Ты же не воевал! – усомнился Муромский.

– А в Советской Армии воевать не надо было, чтобы снаряд на башку упал. Сам не помнишь? Американцы и те до сих пор по своим долбят, чего уж про нас-то…

– Это да, согласен. Андрей, держи ружье, и правда, не ссы. Дело житейское. Все перепугались. Чуть насмерть зверя не забили со страху. Насилу я прекратил это безобразие. Главное, людей оттаскиваю, а сам так бы и треснул гада лишний раз ломом по морде. Но крепкий он, сука! Думаю, у него все кости целы. Разве что пара ребер того. Его пулей надо в голову.

– Серебряной, – подсказал Витя.

– И обычная сойдет. Но мысль твою я улавливаю. Андрей, что скажешь? Вервольф?

Лузгин молча кивнул.

– Фантастика, – сказал Муромский. – Прямо кино. Был американский оборотень в Лондоне, а теперь русский в Зашишевье. Вот этого говна нам для полного счастья не хватало. Ведь не поверит никто! И вообще – ну, поймали. И что теперь с ним делать? И что сделают за это с нами? Он же, сука, наверняка секретный! Думаешь, он сам по себе зародился? Щас!