Sто причин убить босса - Макс Нарышкин

Но едва я прихватил взглядом первые две строчки текста, который заполнял шестой лист до середины листа, мне показалось, что я ошибся. Встряхнув лист, а заодно и промигавшись, я начал шестой лист сначала и дочитал до конца.

Еще пять или семь минут я сидел с закрытыми глазами. Я не могу сказать точно сколько, потому что в темноте люди, склонные к мерному образу жизни, считают полторы минуты за две. Один монах, просидевший в пещере тридцать один день, заявил при расконсервировании, что пробыл в заточении двадцать два дня.

Я привычно поискал рукой слева от себя ручку чашки с кофе, вспомнил, что кофе сегодня — не мой напиток, и во второй раз прочел то, что заставило онеметь кончики моих пальцев пять или семь минут назад…

Браться за дело нужно только по зрелом размышлении.

Я в том золотом возрасте, когда выпитая вечером бутылка финской водки еще не в состоянии показать мне в зеркале на следующее утро, как я буду выглядеть через десять лет. Моя печень, мозг и желудок еще поют в унисон, и эти песни похожи на гимны. Подчеркивая статус независимого, свободного от случайных встреч человека, я вышел из дома без портфеля. Впервые за пять последних лет, кажется. Зрелое размышление, о котором было упомянуто, привело меня к мысли, что все на этом свете делается в угоду людям положительным. Кому, как не мне, господь мог послать в корзине черновичок Белан?

Доехав до офиса «Вижуэл», я вошел в помещение и сразу почувствовал себя в роли человека, воспоминания о котором еще не затихли под сводами, и теперь они гуляют эхом профессиональных некрологов по коридорам. На лица ребятишек, сталкивающихся со мной в лифте и на этажах, было страшно смотреть. Так выглядели бы они, встретившись с покойником.

Единственная, в чьих глазах я заметил радость, была та самая девчушка, которую мы с Лебедевым с беспощадностью мудаков разыграли в лифте. За все время я встречал ее еще дважды. Перед тем самым роковым отъездом в «Адидас» по поручению Рогулина я выходил из кабинета и едва не сбил ее с ног. Кипа бумаг разлетелась по ковровой дорожке коридора косяком чаек, девочка тихо вскрикнула и ринулась на пол. Место этим бумагам скорее всего в туалете или на складе, это какая-нибудь беспонтовая переписка с магазинами, но девочке сказали, что это важно, и когда важные бумаги упали на пол, она едва не потеряла сознание от ужаса.

— Я вам помогу, — сказал я, ринувшись на пол вслед за ней и стукнулся с ней лбами. На чокание бокалами это было не похоже, скорее, родился тот звук, с которым вагоны входят в сцепку. Ее это невероятно смутило, меня рассмешило. Такие контакты рядового персонала с руководящим составом происходят редко, и девчушка окончательно растерялась.

— Надеюсь, вы это сделали не для того, чтобы поменяться со мною мозгами, — неожиданно для меня сказала она, и теперь я растерялся.

— Вы полагаете, — немного замедлив сбор макулатуры, заметил я, — что это для меня могло оказаться выгодным?

Она стояла на коленях и собирала хлам, низко склонив голову. В таком положении женщины для мужчины появляется шанс рассмотреть ее более глубже. Одевалась она всегда немного непохоже на других. Вот и сейчас, рассматривая ее фиолетовый бюстгальтер под розовой кофточкой и узкую синюю юбку, поднявшуюся оттого, что она стояла на коленях, я пытался угадать, зачем она так одевается. Вызов ли это корпоративной системе, чьи представители идентифицируют друг друга по дресс-кодам, или просто безвкусица. Фиолетовый бюстгальтер, розовая кофточка и синяя юбка — глаза бы не смотрели, но мне почему-то нравилось стоять рядом с ней на коленях и заниматься ее работой. Тонкий аромат духов, не тех, что по сто долларов за унцию, а тех, что из Кракова, по сходной цене, удивительно органично сочетался с этим бюстгальтером и юбкой, золотистыми волосами и глазами цвета травы, покрытой росой. Полный комплект противоречий, которые непременно хочется уладить. В общем мы собрали бумаги и она ушла.

Во второй раз я увидел ее вчера, когда в состоянии, близком к бешенству, заметил эту девицу, прогуливающуюся неподалеку от офиса «Ребуса» с собакой. Я сидел за рулем «мерина», молотил руль, а она шла мимо по газону, не замечая меня. Вместе со странной манерой одеваться она обладала еще одной странностью — любить собаку, на которую мне, например, смотреть тошно. У каждого животного есть свои прототипы — уменьшенные в проекции копии. У жирафа есть окапи, у лошади — пони, у слона — Чебурашка, а у свиньи — французский бульдог. Эти хрюкающие кривоногие мрази (я о бульдогах) выводят меня из себя, и несмотря на то что у меня нет никаких особых причин их невзлюбить, я их ненавижу из-за одной только манеры вести себя в собачьем обществе, что бульдожка тут же и продемонстрировала. Девочка, имя которой я до сих пор не знаю, шла по газону с этим недоделанным бульдогом, и тот лаял на прогуливающегося неподалеку немецкого дога истеричным кашлем туберкулезника, несомненно собираясь намять тому догу бока. Когда догу это занудство надоело и он крупной рысью побежал в сторону хама, мразь тотчас запросилась на руки девочке. Вот за это, вот именно за это, и еще, наверное, из-за тысячи причин, которые есть, но о которых я не знаю, я их и ненавижу! Догу приказали вернуться, и он ушел, обоссав напоследок куст на глазах, если так можно назвать похожие на поросячий анус щели обидчика.

И вот сейчас я встретил ее в третий раз. Следуя по коридору к лифту мимо одного из кабинетов на первом этаже, я краем глаза тут же уловил в его глубине легкий диссонанс. Что-то оранжево-сиреневое стояло у окна и выделялось на общем фоне костюмных тканей, как волнистый попугайчик, присевший на ветку с воробьями. «Привет», — машинально и мысленно поздоровался я с девчушкой, даже не повернув головы.

У лифта, заметив меня, Аня Стефановская, менеджер отдела по арт-проектам, и Раечка Чельникова, менеджер отдела Лебедева, вдруг изменили свои планы и двинулись наверх способом, который не противен только сантехникам и прочей челяди. Измена сверкнула и в их взглядах, когда они поняли, с кем вместе им придется медленно возноситься на этаж выше. Десять секунд стоять в замкнутом пространстве с Медведевым и не обмолвиться при этом словечком, как раньше, — это идиотками нужно быть, однако даже если и стать таковыми, то выйти из лифта придется вместе с Медведевым, а каждый знает, что быть с Медведевым в замкнутом пространстве десять секунд и не обмолвиться при этом словечком — это идиотизм, поверить в который трудно. Заговорить со мной — еще хуже. И хотя я не совсем понимаю, почему бы бесталанным телкам со мной не поболтать, они на это никогда больше не пойдут, поскольку связь с Медведевым отныне — преступна. Это как если добровольно заразиться ВИЧ-инфекцией и начать разносить ее по компании. Быть уволенному по надуманным основаниям только потому, что ты добр с Медведевым, никому не хочется, и две не самые красивые девушки «Вижуэл», стуча каблуками, поперлись по лестнице. Разве это не идиотизм?

Мила встретила меня неоднозначно. Сначала в глазах ее сверкнула радость, но потом, когда первый импульс затух, пришел второй — ее глаза стали хотя и виновато сияющими, но все равно холодными.

— Слушаю вас, — сказала мне девочка, у которой, со слов Щура, лежит больная раком мать и которую я устроил на высокооплачиваемую работу.

— Скажите, Мила, у себя ли находится президент компании «Вижуэл» Рогулин Георгий Алексеевич?

— У вас назначено?

Мила знает, что на эту работу благодаря участию своего друга Щура устроил ее я. Это Евгений Иванович Медведев, введя в эйчар мимо очереди на эту должность в несколько сот претендентов, дал ей возможность зарабатывать две тысячи долларов в месяц, что, несомненно, должно было самым положительным образом повлиять как на рацион ее питания, так и на качество лечения ее матери.

— Нет, к сожалению, но мне кажется, если вы передадите ему, что я пришел по важному для него вопросу, он меня примет без записи.

Благие намерения Милы вошли в противоречия с корпоративной дисциплиной. Я знаю, что она и впустить меня не может, и не впустить для нее — сукой оказаться.

Шагнув к ней, я потрепал ее за щеку и шепнул:

— Кричи.

Она уставилась на меня диким взглядом округлившихся глаз.

— Громко кричи и беги за мной.

— Туда нельзя! — сообразив, что к чему, крикнула она.

— Для этой компании ты кричишь слишком тихо, — подмигнув, подсказал я и двинулся к двери Рогулина.

— Туда нельзя! Вернитесь немедленно!.. — прогрохотало мне в спину, когда я обнаружил в кабинете Рогулина с телефонной трубкой в руке.

— Я перезвоню, — сказал он кому-то, увидев меня, и положил трубу на рычаги.

— Ей со мной не справиться, — ткнул я пальцем за спину. — Не прошло и суток, как мои бывшие секретари вынимают ножи при встрече со мною. По взгляду Рогулина я понял, что поведение Милы ему понравилось, и рассмеялся. — Я на минуту, Георгий, всего на минуту.