Будда: Пустота Сердца - Бхагаван Раджниш

Человек сказал: «В чем же дело?»

«Проблема в том, что я узнаю себя по моей чалме, моему халату, моим сапогам. Если я буду обнаженным утром, кто будет решать, кто есть кто? Ты обнаженный, я обнаженный. Ни я не знаю, кто я есть, ни ты не знаешь».

Человек сказал: «Да, проблема действительно большая! Но надо найти какое-то решение, потому что я должен поспать».

И он нашел маленькую игрушку, которую какой-то ребенок, должно быть, оставил до того, как они заняли комнату. Он взял игрушку и сказал: «Давай сделаем так: я привяжу ее к твоей ноге, и ты будешь знать, что ты человек с игрушкой». Насреддин сказал: «Ты гений! Я уже думал, что умру этой ночью, задохнувшись в этом халате и сапогах». Итак, он все снял, и человек привязал игрушку к его ноге. Насреддин немедленно захрапел.

А потом человеку в голову пришла идея… «Посмотрим, что будет». И он отвязал игрушку, привязал к своей ноге и лег спать. А наутро была паника! Насреддин выбежал из номера, собрался весь отель.

Менеджер спросил: «В чем дело?»

Он ответил: «Причина очень метафизична. Когда я засыпал, я думал, что я человек с игрушкой. Конечно, я не человек с игрушкой, она у моего соседа. Проблема вот в чем, если я не Насреддин, то кто же я? Конечно, я не Насреддин, потому что у меня была игрушка, это был мой символ».

Соседа Насреддина разбудили и спросили: «Ты знаешь, кто ты?» Он ответил: «Я знаю только, что я — человек с игрушкой».

Насреддин сказал: «Я говорил тебе заранее, что это породит проблемы! Теперь всю мою жизнь я буду жить, не зная, кто я. Хорошо, ты Насреддин — а кто же я?»

Мы можем посмеяться, но это показывает, как мы знаем себя. В чем заключена ваша личность? Просто в определенном лице, которое меняется. К счастью, оно не меняется скачками — оно не знает о внезапном просветлении, оно знает только постепенное. Оно продолжает меняться, но очень постепенно, поэтому вы не чувствуете, что это другое лицо.

Когда вы ложитесь спать, у вас одно лицо, когда вы встаете утром — уже другое. Но поскольку изменения происходят постепенно, вы их не замечаете. В противном случае все меняется: растут ваши усы, растет ваша борода, ваше лицо стареет. Все в вас находится в постоянном движении — но очень постепенном, поэтому кажется почти застывшим. Иначе вы не имели бы никакой индивидуальности. Если бы все менялось так быстро, то вы бы ложились спать и утром, просыпаясь, обнаруживали бы чье-то другое лицо… Вы смотрите в зеркало — «Мой бог, это никогда не было моим лицом!» Или вы были мужчиной, а сейчас вы женщина…

Природа сделала так, что все меняется очень медленно, но изменение происходит, вам необходимо об этом помнить, и вы можете чувствовать эти изменения только, если вы знаете с чем-то внутри вас, что не изменяется. Через неизменное вы увидите изменения.

Этот свидетель — единственный неизменный элемент во всем существовании. И когда вы стали свидетелем, и в вас возникла огромная ясность, даже небольшие изменения заметны, они отражаются. Вы не заботитесь ни о каких изменениях, но ваше зеркало продолжает отражать, как вы стареете, как вы движетесь от жизни к смерти, от смерти в другую утробу. Ваше зеркало в своей ясности позволит вам понять, что вы река, а не бак с водой, где ничего не движется.

Маниша, хорошие привычки должны воспитываться; вы должны принуждать себя к их выполнению. Это просто тонкая пленка — небольшая царапина, и вы забудете свои хорошие привычки и выйдет наружу ваш естественный ответ. А ваш естественный ответ будет варварским, потому что вы никогда не выходили за ваше варварство.

Медитация для меня — это единственная цивилизация, единственная культура, единственная религия. Она уводит вас за пределы всего, выше облаков, и вы можете видеть все в вас с птичьего полета. Вам не нужно что-нибудь повторять; теперь вы можете быть первоначальным, ответственным. И для меня единственное хорошее в существовании: отвечать осознанно, реагировать спонтанно, не через цивилизацию.

Я слышал о человеке, который был такой несдержанный в гневе, что убил своего сына, когда тот его ослушался. И из-за него жена прыгнула в колодец, потому что она пыталась защитить сына. Собралась вся деревня, и ему было очень стыдно. Ему было настолько стыдно, что он сказал: «Я решил отречься от мира. Я собираюсь стать святым». В это время в городе был джайнский монах. Этот человек пришел к монаху, и монах сказал: «Это очень трудный путь».

Человек ответил: «Нет ничего трудного для меня. Пойми, я убил своего ребенка, из-за меня моя жена прыгнула в колодец. Неужели ты думаешь, что для меня осталось что-то трудное?»

Джайнский монах сказал: «Тебе придется ходить обнаженным».

Человек немедленно сбросил свою одежду; даже монах был удивлен и шокирован. Но он не понял, что это был тоже просто гнев. Итак, монах его инициировал, и он стал известным. Ему дали имя Шантидас, это значит «слуга спокойствия».

Через двадцать лет… он был в Нью-Дели. Один из его друзей из той же деревни, случайно тоже оказался в Нью-Дели и подумал: «Интересно посмотреть, насколько продвинулся Шантидас». И он пошел посмотреть — там была огромная толпа почитателей. Шантидас взглянул… и он его узнал, но ничем не показал этого. Человек его положения не может узнать крестьянина, хотя они и были друзьями. Тот человек сразу же понял: «Ничего не изменилось, потому что он посмотрел на меня, как будто не узнал, но на самом деле он меня узнал. Я увидел это по его лицу».

Итак, человек подошел ближе и спросил: «Я хочу задать простой вопрос. Как тебя зовут?»

Это привело Шантидаса в сильное раздражение. Он сказал: «Ты что, не читаешь газет? Вся столица знает меня. Мое имя Муни Шантидас».

Человек сказал: «У меня очень слабая память. Не можешь ли ты повторить?»

Это было уж слишком. Он ответил: «Я уже сказал тебе! Я повторю, но запомни, если ты меня спросишь еще раз… Ты меня прекрасно знаешь. Мое имя Муни Шантидас».

Человек сказал: «Еще раз».

Шантидас схватил свой посох и сказал: «Еще раз и я убью тебя!»

Человек сказал: «Зачем делать такую большую работу. Я хотел просто выяснить, изменился ли ты».

Двадцать лет воспитания всех добродетелей, а потом небольшой конфликт, и проявился прежний человек. Вся наша мораль, все наше воспитание искусственно. А я интересуюсь не искусственным воспитанием, а революцией, радикальной, которая возникает из вашей медитации.

Пока мы не вошли в медитацию… Вы пойдете в далекое пространство внутри себя. Идите веселыми и смеющимися. Я ненавижу серьезность — я говорю серьезно! Я хочу, чтобы мои будды танцевали, и пели, и радовались. Я хочу, чтобы мои будды не были мраморными статуями, а были живущими, дышащими, любящими.

Падди и Симас сидят в баре пивной Пиклд Президент. Падди рассказывает Симасу о своей недавней поездке в Америку.

«Ты знаешь, — говорит Падди, — этого парня Рональда Рейгана, президента Америки?»

«Да, — отвечает Симас, почесывая голову. — Это старый козел со своей подружкой шимпанзе, правильно?»

«Да, — говорит Падди. — А его офис находится в таком месте, которое называется Белый Дом».

«В самом деле? — говорит Симас. — Это похоже на пивную Белый Дом?»

«Возможно, — отвечает Падди, — но в офисе на его столе есть кнопка. Ему достаточно нажать на нее и — бум! — весь мир взлетит на воздух!»

«Мне это совсем не нравится, — говорит Симас, заказывая еще пива. — Мой дед моложе, чем этот Рональд Рейган, а мы не позволяем ему нажимать кнопки даже на телевизоре».

Папа-поляк обнаруживает, что его католическая империя разрушается. Он приказывает всем исследователям Ватикана попытаться найти средство от этого грядущего бедствия.

Однажды кардинал Катзасс стремительно врывается в папскую резиденцию.

«Я нашел! Я нашел! — пронзительно кричит Катзасс. — В одном из старых манускриптов говорится, что Бог оставил последнее послание на маленькой планетке, на краю вселенной, которая называется Истерия».

В отчаяньи Папа-поляк опустошает сейф Банко Ватикане и дает деньги русским, чтобы они построили ракету, которая доставила бы его на Истерию.

После недель тренировки Папа-поляк, кардинал Катзасс и пилот-шимпанзе отрываются от Земли и мчатся через пространство к далекой планете.

Несколькими световыми годами позже они приземляются в крошечном космопорте в середине пустыни на Истерии, и польский папа наконец-то касается всеми своими членами тамошней грязи. На указателе написано: «Последнее послание Бога — сорок миль».

Во всем облачении, со своим пастушеским посохом, остроконечной шапкой и в космическом костюме, Папа-поляк тащится по пустыне. Кардинал Катзасс, пока они идут, машет кадильницей.

Через десять часов и двадцать миль поляк-папа и кардинал Катзасс уже на четвереньках и задыхаются без воды.

На следующее утро мы видим эту пару поляков, которые заставляют себя брести через пески.