Рассказы вагонной подушки - Валерий Зеленогорский

С девушками тоже непросто: хочется самых-самых, а чем взять, ведь главная цель – взять не свое, и чтоб девушка была супер, а лучше, чтоб из-под какого-либо значительного типа вроде олигарха. Лучше, чтоб лицо значительное попользовалось до них. Вроде берешь такую со знаком качества, имеешь ее и как бы сам встал в ряд с теми, кто раньше ее имел.

Бывало, что и в рожу получали за такое, но даже по харе получить от значительного лица считалось победой, даже сломанный нос можно монетизировать, получить компенсацию, и все шептаться будут с почтением: вот он идет, кому икс нос сломал, сам икс, а это круто.

В бизнесе для этих ребят правил нет, нет ни друзей, ни врагов. Если можно взять, что плохо лежит или упало на время из слабых рук, тут же, как шакалы, прибегут, отгрызут кусок и в кусты – доедать. Ничем не брезгуют, могут человека в туалете увидеть с другим человеком, небедным, и сразу, не помыв рук, в уголок оттащат своего знакомого и предъявляют процентик за знакомство со ссущим рядом министром, которого они знают, а он их нет.

Спят они мало, почти не спят, боятся пропустить что-нибудь такое, где можно по-легкому срубить бабла. Как тут заснешь, уснул, проспал что-нибудь, где делили, и вот тебе упущенная выгода. Если услышат, что кто-то планирует заработать свою копеечку, с утра побегут туда, где копейка лежит, и сами поднимут ее, а потом скажут тому, кто доверился по-товарищески: ну ты понимаешь, старик, это бизнес.

Хочется им всего, чтобы было как у больших: дом как у больших, самолет свой, не хватает на свой – возьмем на троих в лизинг. Все трое будут говорить потом: «Это мой», – и яхта на троих, и даже жена может быть на двоих.

Если ее кто-то значительный захочет – ну чего мелочиться, всем хватит жены, и мужу тоже достанется, а польза налицо, человечек привязан через жопу своей законной, и с нее не убудет, и должок можно потом получить.

Вроде свои жены уже надоели, другие нравятся, даже кажется, что любят новую, а как подумаешь, что придется делиться, тут все проходит, вся любовь проходит. Как отдать половину, нажитую непосильным трудом, – придется терпеть в интересах семьи, общества и государства.

Думаешь, глядя на таких, на усилия их титанические, и так и хочется сказать в сердцах: «Вы что, триста лет жить собираетесь, как черепахи, сколько же вам надо бабок и баб? Всех не перетрахаешь, всех денег не заработаешь, ну будет у тебя на двадцать две жизни, но твоя всего одна, и она не бесконечна».

Вот ты едешь с сопровождением по трассе правительственной прямо на летное поле в свой лайнер, взятый в долг на время, всходишь по ковровой дорожке, вот ты на яхте, не на своей, а на яхте знакомого чиновника, который на тебя ее оформил, чтобы глаза не кололи. Лежишь с бабами, которым все равно, кто за них платит, они и собаке дадут, если предоплата будет, – и что, счастье тебе привалило?

Вот добился ты всего, чего хотелось, и вроде ничего уже не желается, но спать без задних ног по-прежнему не получается.

Всегда будет кто-то на твоем горизонте, у кого яхта длиннее, и поэтому до утра ты будешь орать в открытом море песни под караоке или даже с музыкантами наемными песни хитовые, и так заебешь всех своим пением, что капитан яхты встанет и скажет в сердцах, чтобы ты не слышал: «Как он достал своими песнями!» Даже чайки перестали кружить от твоего воя и тоски, которую не выскажешь в песнях советских композиторов.

По пути наверх такие люди давно избавились от тех, кто видел их в съемных квартирах в Перово и в Марьиной Роще.

Когда эти люди ели один раз в день в целях экономии на свои деньги, а остальное доедали на чужих столах, элегантно покидая стол до расчета.

Тех, кто видел их в другие времена, давно рядом нет, нет и тех, кто помнит, как они ели козявок из носа. Ведь правда, кому приятно видеть тех, кто знал тебя не праздничным, бедным.

Ведь ты сегодня на коне, и все стоят по стойке «смирно», когда ты входишь в кабинет с гербом и фотографией на стене, зачем тебе те глаза, помнящие неприятное. Новая жизнь, новая биография, и никаких свидетелей времени, где ты выглядел не так значительно.

А так – он добрый; денег всегда дает бывшим на похороны, на жизнь жалко было – не по понятиям, ни рыбы не дал, ни удочки, считал про себя справедливо, все равно пропьет или проиграет, а на похороны надо дать, тут не надо мелочиться, да и люди отметят душу сердобольную. Какой человек, скажут в толпе, денег дал, не погнушался маленьким человеком, приехал, жене руку подал, телефон дал прямой и сына обещал не забыть, в жизни будущей…

На похороны заехать обязательно, а на юбилей – это еще посмотреть надо список, кто заявлен, будет ли икс или игрек, приглашениями весь стол завален, надо все взвесить, кто сегодня важнее, к кому в первую очередь, к кому во вторую, кому просто послать букет с водителем, а кому эсэмэску от секретарши: «Помним, любим, я не в стране».

Каждый день строгий учет доходов-расходов, день прошел – не нажил ничего, настроение дрянь, на следующий день усилия утроим, добудем три нормы, способ значения не имеет. Ну, кто-то потеряет свой бизнес, который ты уже считаешь своим, человек потеряет – ты найдешь, все правильно, неестественный отбор, слабый должен посторониться.

А теперь поищем различия. А нет их в видимой части спектра на звездном небе. В электронный телескоп можно, если напрячься, увидеть полутона, а так – неотличимы, один генотип, одна система координат, вот потому они вместе – чтобы дополнить друга друга, дополняют для полноты картины. Если сложить вместе, то получается целое, а отдельно – две дроби, где числитель значительно меньше знаменателя. А если сложить, будет целое, равное нулю.

Диалоги двух полюсов

Ираида Платоновна плакала навзрыд. Только что позвонил Фима и сказал, что не придет, жена загрипповала.

В духовке томилась баранья нога, в холодильнике стыла водка. Одетая во все новое, плакала Ираида.

Ефим был ее последним другом. Ей уже пятьдесят, ждать, когда выздоровеет его жена, никакого здоровья не хватит, каждый день стоит года. Ефим не может, а Ираида может ждать неделю и получить за два часа до встречи такой удар. Сколько таких ударов у нее впереди, даже думать не хочется. Она стала накрывать на стол – не пропадать же продуктам.

Через десять минут стол сиял. Серебро, салфетки и старая посуда из бабушкиного сервиза, мерцающая в свете свечей. О еде говорить нечего – хозяйка была мастерицей, сколько желудков мужчин нашли дорогу к ее столу, ну а потом и к телу.

Она налила себе рюмочку холодной водочки, зажмурилась и выпила за своего папу, образцового мужчину и ангела-хранителя.

Папа умер два года назад, попал в лапы к женщине, которая его убила. Сначала она увела его от мамы, увезла на дачу в Малаховку, потом покрестила и стала кормить сырыми овощами. Он бегал с ней по оврагам, купался в пруду в Быкове и умер. Ведьма его тайно похоронила, даже не сообщив дочери.

А когда-то папа был совсем другим: он руководил большим гастрономом на Таганке, сидел в белом колпаке и шелковом халате в кабинете, и там всегда толпился народ.

Они сидели у папы в приемной, как у академика, и он их принимал, а потом давал по громкой связи команду Маше или Даше обслужить клиента по высшему разряду.

Клиент шел в подвал, там ловкие люди укладывали деликатесы в папиросную бумагу и пакеты, и клиент уходил с радостью, благодаря папу, как бога, за дары земные.

Папу боготворили и академики, и народные артисты, он был нужен всем. Закончив прием до обеда, он запирался в кабинете с группой товарищей, приглашенных на обед, и обедал часа три. Обед готовила ему тут же в магазине повар из «Националя», оформленная грузчиком. Она сама заезжала на рынок, все покупала и готовила.

Ираида помнила, что в кабинете папы всегда были свежие фрукты и марочный коньяк, на стене висела картина – схема разделки туши, под номерами были указаны части – «антрекот», «шейка» и т. д.

Схема была выполнена уральскими самоцветами и сияла, как космическая съемка Уральских гор. Ираида долго не могла есть антрекот – он на схеме был изумрудного цвета. До сих пор она ест только рыбу, изумрудное мясо ей так и не пошло, так же, как и мраморное.

Папа был золотой, ничего не запрещал, ни в чем не отказывал, но она знала, как себя надо вести порядочной девушке, и папу не подвела ни разу.

А он подвел, связался на старости лет с дрянью, которая свела его в могилу, опоила, осурочила, приворожила – вот он попал в лапы ее гадкие. Свела в гроб и живет теперь на их старой даче, где жила счастливо семья благородных людей, а теперь туда ни ногой. Сука там живет по завещанию с дочкой своей, мнут цветы, посаженные мамой, ушедшей еще до папы – не смогла перенести его ухода к той твари, разрушившей семью.

Сама Ираида замужем была три раза, все три раза удачно. Все мужья потом растворились по разным причинам: один ушел к другу по театральному коллективу, второй ушел в секту в тайге, где строит до сих пор храм Веры, женщины из налоговой, возомнившей себя пророком после напряженной работы по взиманию недоимок. Вера ушла в тайгу от силовых органов и увела своих недоплательщиков, как Моисей.