Война за империю - Игорь Николаев

Молчание затягивалось. Наконец, вице-президент глубоко, очень глубоко вздохнул и слегка потянулся. Черты лица еще больше заострились, кожа в неверном свете лампы приобрела бледно-восковой оттенок.

— Не волнуйся, я еще вполне крепкий старик, — неожиданно тепло улыбнулся Рузвельт жене, перехватив ее обеспокоенный взгляд.

— Ты плохо выглядишь… Слишком много работы, — произнесла она, с заботой в голосе.

Рузвельт развернул на месте каталку. Скрип колес утонул в мягком ворсе ковра. Вице-президент подъехал к кровати, но укладываться не спешил. Несколько мгновений Франклин с хитроватым прищуром смотрел на жену.

— Как тебе последние новости?

Это уже было открытым приглашением к беседе.

— Последние события, несомненно… познавательны и любопытны, — ответила Элеонора.

Самым главным и самым сложным было направить мысль мужа в нужное русло, но не тормозить его мысль. Легкой заинтересованности оказывалось вполне достаточно.

— Еще бы, — фыркнул, уже не сдерживаясь, Рузвельт, — Пожалуй, никогда еще мне не было так интересно жить! Черт возьми, я добропорядочный христианин и дорожу бессмертной душой. Но иногда кажется, что предложи Враг рода человеческого еще лет двадцать жизни и я мог бы…

Мгновенная тень промелькнула по его лицу, голос слегка дрогнул на последних словах. Тема здоровья вице-президента была болезненной и запретной. Оно и раньше было далеко от безупречного, теперь же Франклин буквально чувствовал, как смерть с каждым прожитым месяцем подкрадывается все ближе и ближе. По словам врачей, спокойный образ жизни и отход от всяческих дел могли бы дать ему лет пять, может, немного больше. Но вице-президент, как и раньше, вставал засветло и работал, работал, работал. Чувствуя, как жизнь покидает его с каждым часом, с каждым подписанным документом, с каждым совещанием, закончившимся за полночь…

Элеонора села на постели и нежно накрыла его ладонь своей.

— Нет, дорогая, все в порядке.

Он солгал, и они оба это знали, но не показали виду. Как обычно. Но это 'обычно' в последнее время происходило слишком часто.

— Все хорошо, все в порядке, — повторил он снова, и было неясно, утешал ли Франклин ее или убеждал себя. — Мне еще рано скрипеть костями на тот свет. Слишком интересные события произойдут в ближайшее время. Я не могу отказать себе в удовольствии присутствовать. И обязательно — деятельно поучаствовать.

Он посмотрел в потолок задумчивым взором, скользнул взглядом по стенкам комнаты обтянутым синими обоями — предмет раздора в семье. Элеонора считала, что синий не полезен, отягощая сон, а самому Франклину такой цвет нравился. Свой кабинет он так же указал обставить в соответствующем тоне, после чего выражение 'синий кабинет' стало нарицательным, описывая в целом официальную оппозицию президенту Ходсону.

— Советский посол имел личную беду с нашим достопочтенным президентом, — задумчиво вымолвил Рузвельт. — Конечно, Василевскому не хватает лоска потомственного дипломата, сказываются происхождение и военная служба. Но он был весьма убедителен и изощрен в формулировках. Все по делу, ничего лишнего, и можно даже публиковать его слова в газетах, придраться не к чему.

Он немного помолчал и подытожил:

— Да, советская дипломатия определенно набралась лоска и стиля… Но на содержание эта мишура никак не влияет. Учитывая нездоровую страсть большевиков к порядку, дисциплине и регламентации, можно сказать, что устами своих посредников с нами говорил Дядюшка Джозеф. И он весьма настойчиво интересовался, что намерена делать Америка, если коммунисты решат, по выражению одного молодого человека, побрить британского льва, и процедура затянется.

Элеонор сложила руки на груди совершенно мужским движением и спросила:

— Их так волнует наша позиция?

— Два субъекта, два вектора движения, — задумчиво и непонятно отозвался вице-президент.

Элеонора поправила подушки, устроилась поудобнее.

— Дорогой, ты не мог бы спуститься на землю?

— А, да, — Рузвельт и в самом деле будто очнулся от грез. — Видишь ли… в любой запутанной игре всегда есть точка равновесия. Момент, когда можно приложить совсем незначительное усилие, чтобы необратимо изменить мир и историю. И всегда есть субъект, который может это усилие применить. Сейчас наступил как раз такой момент, точнее их будет два, один за другим. И субъекта тоже два.

— И мы — номер один? Америка?

— Да. Мы как магнит для всей мировой и европейской политики — находимся на расстоянии, но оказываем влияние на любое решение. Слово филадельфийской швеи сейчас стоит очень дорого… Даже заявление о нейтралитете будет выступлением в пользу одной из сторон. И судя по всему, Ходсон уже принял решение. Он позволит коммунистам взяться за бритву…

Рузвельт безрадостно усмехнулся.

— Все упирается в торговлю. Ходсон и его коллеги рассуждают практично. Англия — соперник. Коммунисты — ответственные и платежеспособные покупатели. Английские манипуляции ведут к затягиванию военных действий и сокращению торговли с континентом. Коммунисты готовы покупать и дальше. Соответственно, нужно дать красным возможность как можно быстрее разобраться с блокадой и вернуть былые торговые обороты. Главное, чтобы Шетцинг и Сталин не затягивали и решили английскую проблему как можно скорее. На этом еще можно будет даже заработать, потому что крушение Англии так или иначе взломает ее колониальные рынки, защищенные протекционизмом.

— Звучит действительно весьма… практично.

— Да — еще более мрачно усмехнулся вице-президент. — Ходсон умен, дальновиден, просто хитер, наконец. Но он и его команда ограничены в дальновидности, как и все изоляционисты. Они живут днем сегодняшним, не видя будущего. Америка бежит впереди своих проблем, но стоит нам споткнуться хоть на мгновение, и проблемы догонят нас. Изоляционисты обещают процветание, и действительно могут его обеспечить. Но процветание окажется сугубо временным, пока евразийские коммунисты нуждаются в наших товарах и технологиях. Эта нужда со временем неизбежно начнет иссякать, сойдет к минимуму, если красные сумеют сформировать объединенный европейский рынок и пришьют к нему Китай. А это вполне возможно, последние пять лет японцы в Поднебесной только отступают.

Он умолк, смежив веки. Краешек солнца мигнул и исчез за горизонтом, вечерняя прохлада струилась в приоткрытое окно. Элеонора протянула руку к тумбочке, щелкнула переключателем ночного светильника, неяркий свет вспыхнул под голубым абажуром. Одинокая букашка, непонятно откуда взявшаяся в декабре, жужжа крылышками, забилась у светильника, отбрасывая на стены причудливые тени.

— И что же будет, если им это удастся? — вопросил вице-президент в пространство. — Тем более, если они повергнут и поделят Британию и хотя бы часть английских колоний? Тогда коммунисты станут понемногу закрывать рынки и переходить к собственному протекционизму. А затем начнут экспансию в нашу традиционную сферу интересов. И Америка станет на порог нового конфликта, по сравнению с которым Мировая война — всего лишь разведка боем. Да, это заботы далекого грядущего, возможно даже следующего поколения… Но решать их необходимо сегодня.

Вице-президент умолк, печально качая головой. Элеонора выждала пару минут и спросила:

— Таким образом, действия первого субъекта предопределены?

— Да. Волей изоляционистов Соединенные Штаты продолжат соблюдать нейтралитет, соответственно выступят на стороне большевизма. И тогда придет черед второго субъекта.

— Кто же это?

— Сталин.

— Неужели? — Элеонора либо действительно удивилась, либо талантливо разыграла удивление, предоставляя мужу возможность выговориться. Рузвельт никогда не мог понять этого до конца. Да и не стремился, будучи благодарным жене за возможность еще раз упорядочить все мысли и расчеты в спокойном, нетребовательном разговоре, или, скорее даже, умело направляемом монологе.

— Да, вторым субъектом будет именно Дядюшка Джозеф, любимец изоляционистов и промышленников, по крайней мере, половины из них. Если мне не удастся переломить ситуацию… а скорее всего мне не удастся…, то европейские дела замрут, балансируя, как тысяча злобных демонов на конце одной иглы. Черчилль обозначил свои намерения, прозрачно, но предельно ясно — Англия не признает поражения и пойдет до конца. Шетцинг так же поведет Германию к безоговорочной победе… или поражению. Поэтому, при нашем нейтралитете, финал будет зависеть от Сталина и его команды. Если СССР выйдет из игры, немцы могут сколько угодно стучать зубами о британский берег, победы им не видать. Если же русские поддержат союзника…

— Продолжение войны? — подсказала Элеонора.

— Нет. Совершенно новый конфликт. На новой доске и с обнуленными ставками. В Союзе наверняка есть сторонники и войны, и мира, поэтому конечное решении будет принимать один человек. Тот, кто на вершине.