Иафет в поисках отца - Фредерик Марриет

В это время подошел к телеге черный, как цыган, человек и стал говорить с нашим новым знакомым на неизвестном для нас языке, и, что-то сказав, исчез. Через четверть часа после этого доктор вышел из телеги и велел нам следовать за собой, шепнув несколько слов безумцу, которых я не расслышал. Филотас и ребенок остались в телеге.

Расплатившись с извозчиком, мы взяли наши узелки и последовали за таинственным незнакомцем, который через несколько минут, остановившись, сказал нам:

— Я пойду вперед и приготовлю своих друзей к вашему приему, вы же продолжайте идти все прямо, пока не встретите печи, где обжигают гипс, и там меня подождите.

Он перескочил через забор и вскоре исчез из виду.

— Право, Тимофей, не знаю, что и думать об этом, — сказал я. — Хорошо ли мы сделали, что доверились этому человеку? Мне кажется, это большой плут и притом цыган, с которым бы я не хотел жить.

— Что же мы могли сделать лучшего? — ответил Тимофей. — Надобно чем-нибудь в свете жить. Он шарлатан. Это правда, но я не нахожу тут много дурного; большая часть людей верит им более, нежели настоящей медицине, да, впрочем, и лекарства шарлатана вылечат не менее настоящих.

— Правда, что, действуя на воображение, скорее можно вылечить, нежели леча тело. Впрочем, ты думаешь, что он только этим и обманывает?

— Обманывает или нет, я не знаю, а думаю, что он больше ничего от нас не потребует.

— Я в этом не уверен, а впрочем, увидим. Если бы мы не были ему нужны, то он бы нас не взял к себе. Тайну эту мы скоро разгадаем.

Глава X

Когда мы пришли к печке, о которой он нам говорил, то сели на свои узелки и разговаривали около пяти минут, пока наш новый знакомец не явился, неся с собою что-то завязанное в платке.

— Снимите ваши платья и наденьте вот эти, в которых вы лучше будете приняты в моем кругу. Теперь собирается табор, где есть люди, на которых я не могу совершенно полагаться. Но вам нечего бояться; со мной и моей женой вы в совершенной безопасности, ее маленькие пальчики защитят вас от пятисот человек.

— Ваша жена? Да кто она? — спросил я, надевая новое платье.

— О, это важное лицо между цыганами. Она по происхождению начальница всего табора.

— А вы — тоже цыган?

— И да, и нет. По рождению я не принадлежу к ним, но по жизни и женитьбе — цыган. Но я не родился с ними в поле, могу вас уверить, хотя и провожу теперь большую часть ночей на открытом воздухе; не думайте также, чтобы я вас оставлял здесь надолго: через несколько же дней табор разойдется, и в продолжение многих месяцев никого из них не увидите, кроме моего семейства. Притом я вас звал не для того, чтобы проводить всю жизнь с цыганами, напротив, мы должны быть деятельны. Но вот мы сейчас придем к нашему месту, и вы не говорите ничего, пока не дойдете до моей палатки. Там можете расположиться и делать, что угодно.

Мы свернули с дороги и, пройдя небольшое ущелье и лесок, очутились в довольно пространном месте, где было разбито около тридцати цыганских палаток. Везде раскладывали огни и готовили пищу. Мы прошли мимо десятка таких палаток, не говоря ни слова, по совету нашего спутника, который довел нас до самой большой из них и вошел в нее, оставив нас одних. Мы с Тимофеем стали осматриваться и увидели возле себя Филотаса, одетого так же, как и мы, и Джумбо, занятого раздуванием огня под горшком. Множество цыган проходило мимо нас, и некоторые из них глядели с каким-то странным выражением. Между тем мы очень были рады, когда наш спутник воротился из палатки. Он вел за собой женщину, с которой говорил по-цыгански. — Натте желает сама вас встретить, — сказал он, приближаясь к нам.

Никогда не изгладится из моей памяти наружность этой женщины и действие, какое она произвела на меня своим появлением. Она была очень высока и казалась бы еще выше, если бы сложение ее не соответствовало се росту. Она имела овальное лицо оливкового цвета, огненные и черные, как смоль, глаза, прелестный прямой и греческий нос, маленький рот, тонкие губы с едва заметным выражением гордости, зубы белые, как жемчуг, и ноги такие же крошечные, как и руки. На пальцах у нее были какие-то древние кольца, а на лбу висело золотое украшение. Она взглянула на нас, опустила голову на руку и, сделав знак другой рукой, сказала приятным голосом: «Милости просим». Потом, обратись к мужу, сказала ему что-то на своем наречии и удалилась от нас на несколько шагов.

Вскоре она опять к нам подошла, но без мужа и повторила тем же приятным голосом, как и прежде, но с большей решимостью:

— Я вам сказала уже, что рада вас видеть; садитесь и делите с нами все, что мы имеем… Вам нечего бояться… Будьте верны моему мужу, пока намерены служить ему; если же захотите оставить нас, то сперва скажите об этом, и вы сейчас будете отпущены; но если уйдете без ведома, то мы сочтем вас за своих неприятелей, а потому и поступим с вами, как следует поступить с людьми такого рода. Вот ваше жилище, покуда мы здесь останемся, — сказала она, показывая на соседнюю палатку, — с вами будет только Джумбо, который может лежать у ваших ног… Флита, где ты?

Тонкий детский голосок ответил ей из палатки, откуда вскоре вышла девочка лет одиннадцати. Дитя это с первой минуты приковало меня к себе. В ее наружности было что-то очаровательное. Лицо белое, как первый снег, каштановые волосы, прелестные голубые глаза; коротенькая юбочка оставляла незакрытыми две маленькие ножки. Она подбежала к Натте и, сложив крестом руки, сказала: «Я здесь».

— Вот тебе еще друзья, Флита. Да вели лентяю Нуму (так называла она Филотаса) принести дров, а Джумбо скажи, чтобы посмотрел за огнем.

Натте улыбнулась и оставила нас одних. Я заметил, что она пошла туда, где сорок или шестьдесят человек цыган собрались и очень серьезно разговаривали. Она села между ними, и все с нею обходились с большим почтением. Между тем Нум принес дров, Джумбо раздул огонь, а мы с Тимофеем помогали Флите чистить овощи, которые она клала в котел. Кончив свою работу, Флита села возле нас, загладив назад свои длинные волосы, которые падали ей на лицо, и смотрела то на меня, то на Тимофея. . — Кто дал тебе твое имя, Флита? — спросил я ее.

— Они, — ответила она.

— Кто они?

— Натте и Мельхиор, ее муж.

— Но ты не их дочь?

— Нет… то есть, я думаю, что не их.

Тут девочка остановилась, испугавшись, что слишком много сказала. Она потупила глаза и опять сложила руки накрест.

— Ее, верно, украли, — шепнул мне Тимофей.

— Тише, — ответил я ему.

Но Флита услышала, что он сказал; она взглянула на него, приложила палец ко рту и потом посмотрела на Нума и Джумбо, которые сидели от нас в нескольких шагах. Тут она мне еще более понравилась, и я начал всматриваться в ее прелестное личико, носившее на себе отпечаток меланхолии. Видно, что она находилась в какой-то неволе, хотя Натте и была с нею очень ласкова.