Избирательное сродство - Иоганн Гете

Сказано — сделано. И тут многие последовали его примеру.

Женщины клали свои гребенки, расставались с флакончиками и другими безделушками, и только Оттилия стояла в нерешительности, пока Эдуард приветливым словом не оторвал ее от созерцания всех этих принесенных в дар и сложенных вместе вещиц. Тогда она сняла с шеи золотую цепочку, на которой висел портрет ее отца, и легким движением положила поверх прочих драгоценностей, а Эдуард поспешно приказал, чтобы точно пригнанную крышку тотчас же опустили и зацементировали.

Молодой каменщик, который был при этом особенно деятельным, снова принял вид оратора и продолжал:

— Камень этот мы кладем на вечные времена, на долгую радость нынешним и будущим хозяевам дома. Но сейчас, когда мы как бы закапываем клад, занятые самым основательным из дел, мы в то же время не забываем, что все человеческое преходяще; мы думаем и о том, что когда-нибудь эта плотно заделанная крышка, быть может, приподнимется, а это может случиться не иначе, как если будет разрушено здание, которое мы еще и не воздвигали.

Но если мы хотим, чтобы оно было воздвигнуто, довольно думать о будущем, вернемся к настоящему! Давайте-ка, как только окончится нынешний праздник, приступим к работе, — так, чтобы никто из мастеровых, которые трудятся здесь, не оставался без дела, чтобы здание быстро поднялось ввысь и было завершено и чтобы из окон, еще не существующих сейчас, радостно озирали окрестность хозяин дома с домочадцами и гостями, за здоровье которых я пью, как и за всех присутствующих здесь!

И он единым духом осушил тонко граненный бокал и подбросил его вверх, ибо уничтожением сосуда, из которого мы выпили в минуту веселья, мы знаменуем избыток радости. Однако на этот раз случилось иное: бокал не упал на землю, хотя и без всякого чуда.

Дело в том, что, спеша приступить к постройке, в противоположном углу уже вывели фундамент и даже начали возводить стены, для чего сооружены были достаточно высокие леса.

Строители, соблюдая свою выгоду, выложили их ради праздника досками и пустили туда целую толпу зрителей. На эти-то леса и взлетел бокал, тотчас же подхваченный кем-то, кто увидел в этой случайности счастливое предзнаменование для себя. Не выпуская бокала из рук, он высоко поднял его и показал, так, что все увидели изящно сплетенные вензелем буквы Э и О; это был один из бокалов, заказанных для Эдуарда в дни его молодости.

Леса опустели, и тогда кое-кто из гостей, самые легкие на подъем, взобрались на них, чтобы осмотреть окрестности, и не могли нахвалиться красотою видов, открывавшихся во все стороны.

Чего только не различает взгляд, когда на возвышенном месте подымешься всего лишь на высоту одного этажа! В глубине равнины можно было заметить несколько новых деревень; ясно выступила серебряная полоса реки, а кто-то даже уверял, будто видит башни столицы. С противоположной стороны за лесистыми холмами синели далекие вершины горной цепи, а вся ближайшая местность представлялась взгляду как единое целое.

— Надо только, — воскликнул кто-то, — чтобы три пруда были соединены в одно большое озеро, и тогда великолепнее этой картины ничего нельзя будет себе представить.

— Это исполнимо, — сказал капитан, ведь когда-то они и составляли одно горное озеро.

— Прошу только, — сказал Эдуард, — пощадить мои тополи и платаны, которые так живописно стоят у среднего пруда. Посмотрите, — указывая на долину, обратился он к Оттилии и прошел с нею несколько шагов вперед, — эти деревья я сажал сам.

— Сколько же им лет? — спросила Оттилия.

— Примерно столько же, — ответил Эдуард, — сколько вы живете на свете. Да, милое дитя, когда вы лежали в колыбели, я уже сажал деревья.

Общество вернулось в замок. А после обеда все отправились на прогулку по деревне, чтобы и здесь взглянуть на то, что было сделано. Жители по просьбе капитана собрались перед своими домами; они не выстроились в ряд, но расположились естественными семейными группами, некоторые занимались своими обычными работами, другие отдыхали на новых скамьях. Отныне им было вменено в отрадную обязанность — каждое воскресенье и каждый праздник сызнова наводить чистоту и порядок.

Присутствие большого общества всегда неприятным образом нарушало те задушевные отношения, которые установились в кругу наших друзей. Поэтому все четверо были довольны, когда оказались одни в большой зале; но и это чувство домашнего покоя оказалось непрочным; Эдуарду подали письмо, извещавшее о гостях, которые приедут завтра.

— Как мы и предполагали, — сказал Эдуард Шарлотте, — граф не заставит себя ждать, он приезжает завтра.

— Значит, и баронесса неподалеку, — зачетила Шарлотта.

— Конечно! — ответил Эдуард. — Она завтра тоже появится. Они просят разрешения переночевать и послезавтра собираются ехать дальше.

— В таком случае, Оттилия, нам надо все подготовить, — сказала Шарлотта.

— Как вы прикажете их разместить? — спросила Оттилия.

Шарлотта распорядилась насчет самого главного, и Оттилия вышла.

Капитан спросил об отношениях между этими двумя лицами, известных ему лишь в общих чертах. Они давно, уже не будучи свободными, страстно полюбили друг друга. Расстройство, внесенное в два брачных союза, вызвало некоторый шум; стали поговаривать о разводе. Баронессе удалось добиться его, графу же — нет. Для вида им пришлось расстаться, но связь их оставалась неизменной, и если зиму они не могли проводить вместе в княжеской резиденции, то летом вознаграждали себя совместными путешествиями и поездками на воды. Оба они были немного старше Эдуарда и Шарлотты, и всех четверых связывала тесная дружба еще со времен их жизни при дворе. Обе пары сохранили хорошие отношения, хотя и не во всем одобряя друг друга. На сей раз приезд их впервые оказался не совсем по сердцу Шарлотте, и если бы она стала доискиваться причины, то это было из-за Оттилии. Милой, чистой девушке рано еще было видеть подобный пример.

— Могли бы приехать хоть на два дня позже, — сказал Эдуард, когда Оттилия возвратилась в комнату. — Мы бы тем временем покончили с продажей мызы. Купчая готова; одна копия у меня есть и не хватает только другой, а наш старый писец очень болен.

Капитан предложил свою помощь, Шарлотта — также; но Эдуард не соглашался.

— Позвольте мне переписать бумагу, — поспешила отозваться Оттилия.

— Ты не справишься вовремя, — сказала Шарлотта.

— И правда, мне надо иметь ее уже послезавтра с утра, а возни с ней много, — сказал Эдуард.

— Все будет готово, — воскликнула Оттилия, уже держа в руках бумагу.

На следующее утро, когда они из верхнего этажа высматривали гостей, желая вовремя выйти им навстречу, Эдуард сказал:

— Кто это там так медленно едет верхом по дороге?

Капитан подробнее описал фигуру всадника.

— Так, значит, это он, — сказал Эдуард. — Детали, которые ты видишь лучше меня, вполне соответствуют общему облику, который различаю и я. Это — Митлер. Но почему он едет так медленно, так страшно медленно?

Всадник подъехал ближе, и в самом деле это оказался Митлер. На лестнице, по которой он медленно поднимался, его встретили дружескими приветствиями.

— Почему вы не приехали вчера? — спросил его Эдуард.

— Я не люблю шумных празднеств, — отвечал гость. — Сегодня же я приехал, чтобы с тиши отпраздновать вместе с вами день рождения моей приятельницы.

— Но откуда у вас столько свободного времени? — шутливо спросил Эдуард.

— Моим посещением, если оно имеет для вас хоть какую-нибудь цену, вы обязаны мысли, которая вчера пришла мне в голову. Половину дня я провел, радуясь сердечно, в одном доме, где мне удалось восстановить мир, и там-то я услышал, что у вас празднуется день рождения. Ведь это же в конце концов, подумал я, можно назвать эгоизмом: ты согласен радоваться только с теми, кого помирил. Почему бы тебе не порадоваться и с друзьями, которые хранят и соблюдают мир? Сказано — сделано! Вот я и приехал, как решил вчера.

— Вчера бы вы застали здесь большое общество, а сегодня встретите только маленькое, — сказала Шарлотта. — Вы увидите графа и баронессу, которые вам тоже причинили немало хлопот.

Странный гость тотчас же вырвался из тесного кружка обступивших его друзей и с досадой стал искать шляпу и хлыст.

— Злой рок преследует меня всякий раз, как только я соберусь отдохнуть и развлечься. Да и зачем я изменяю своим правилам? Не надо было мне приезжать, а то теперь приходится убираться восвояси. С этими двумя я не останусь под одной крышей. Да и вы остерегайтесь: от них только и жди беды. Они, как закваска, все заражают своим брожением.

Его пытались успокоить, но тщетно.

— Кто против брака, — воскликнул он, — кто словом, а то и, хуже того, делом расшатывает эту основу всякого нравственного общества, тот будет иметь дело со мною; если же я не в силах его обуздать, то и знать его не хочу! Брак — это начало и вершина человеческой просвещенности. Грубого он смягчает, а человеку образованному дает наилучший повод доказать мягкость своего нрава. Брак должен быть нерушим, ибо он приносит столько счастья, что какое-нибудь случайное горе даже и в счет не идет по сравнению с ним. Да о каком горе тут может быть речь? Просто человека время от времени одолевает нетерпение, и тогда ему угодно считать себя несчастным. Но пусть пройдет эта минута, и вы будете счастливы, что все осталось так, как было. Для развода не может быть вообще достаточного основания. Человек и в радостях и в горестях стоит так высоко, что совершенно невозможно исчислить, сколько муж и жена друг другу должны. Это — беспредельный долг, и отдать его можно только в вечности. Порой брак становится неудобен, не спорю, но так оно и должно быть. Разве не такими же узами мы соединены с нашей совестью, от которой мы часто рады бы избавиться, потому что она причиняет нам больше неудобства, чем муж и жена друг другу?