Ее старшеклассники - Евгения Шалимова

- Мне бы хотелось подготовить это собрание как программу самовоспитания на полтора года. Расскажем о школе скорочтения — в журналах НТО СССР отличные материалы есть, научим быстро уроки готовить, дадим таблицу к использованию ассоциативной памяти, режим продумаем до мелочей…

— И вы уверены, все увлекутся?

— Многие. Но и Гриша Ломников подтянется, если учиться лучше станут.

— Значит, ЕленаВладимировна, ещё не поздно всё изменить в своей жизни? — Лизонька смотрела умоляюще. ("Странно, с чего бы такие мысли у нашего правильного комсорга?")

— Думаю, не поздно, если сегодня же начать. Хочешь?

— Очень! Дайте мне основной доклад про НОТ, все библиотеки переверну, на собственном примере проверю и доложу уважаемому собранию.

Через две недели девятиклассники сорок минут конспектировали — впервые в жизни! — всё, о чём говорилось на классном собрании. Их учили разумно работать, научно планировать своё время.

— Да, так из суток можно ещё двадцать четыре час выжать, — Борисик сегодня выглядел необычно торжественно.

— Начинаю новую жизнь! — сообщил он Шатрову.

— А, кому это надо? — Гриша Ломников, отодвигая плечом хрупкую Наташу, пошёл к выходу.

— Что же ты писал? Тебя не заставляли!

— Может, на старости лет пригодится, когда гулять не потянет.

— Запасливый!

— Не всё вам в умных ходить! — Гриша помахал рукой и скрылся за дверью.

Лизонька, усталая, измученная — так волновалась за собрание — шла домой с Еленой Владимировной. Дороги на улице совсем потемнели, в воздухе явственно пахло весной.

— Сейчас в раздевалке смешной разговор слышала, — рассказывала девочка. — Томочка возмущалась:

— Какой-то ерундой сорок минут пичкали!

А Ремина ей говорит:

— О тебе, дуре, беспокоятся, чтобы в двойках не утонула и на танцы сбегать успела. Весна всё-таки, хмель в голове.

Спутницы рассмеялись.

— И что же Томочка?

— Фыркнула:

— Ты здорово умная. Чего же на пятёрки не учишься? Всё за парнями рыскаешь. Для этого тебе и НОТ нужен.

Елена Владимировна задумалась.

— Может, правда, зря мы это придумали, Лизонька?

— Что вы, ЕленаВладимировна! Наши девочки, знаете, как уцепились за НОТ? Вот увидите, учиться гораздо лучше многие будут. Именно сейчас нужно было это собрание. Вы сами говорите, что мало хотеть сделать хорошее, надо ещё уметь и мочь это сделать. Вот и у нас — желание было, а умение теперь появится.

Кажется, некоторые успехи в этом трудном классе были налицо…Но учительница понимала, что зло не побеждено, оно просто затаилось и ждёт удобного момента, чтобы напомнить снова о себе.

11. Взлёты и падения.

Открыв дверь в учительскую, Елена Владимировна заставила себя чуть-чуть улыбнуться, кивнуть приветственно тем, кого ещё не видела, и прошла к столу у окна. Суровая директриса — она любила бывать в учительской — внимательно посмотрела в лицо руководителя девятого "б" и, почувствовав неладное, подошла к ней почти вплотную. Елена Владимировна сидела, отвернувшись к окну, и глядела на ветку, мерно качающуюся за окном, но глаза её выражали такую боль, что Анна Петровна заговорила сразу же:

— Что случилось?

— Да ничего особенного…Всё на своих местах…Так и должно было произойти… ("Знаю же я Ломникова. Не мог он так быстро измениться. Я ведь чувствовала, что рано или поздно произойдёт случай, когда всё это тунеядство, годами растимое иждивенчество выльется. И не мне его пресечь.")

— Вы опять во всём вините себя? — голос Анны Петровны вывел Елену Владимировну из оцепенения.

— Как всегда, ваша интуиция бесподобна, — грустно улыбнулась учительница. — Да, кого же ещё.

— Неприятности в классе?

— Конечно. С Гришей. Он не изменился, нет, он просто затаился, подстроился. До поры, до времени. Сегодня я его невольно спровоцировала на грубость. В порыве злости он раскрылся. Ох, как тошно! — Елена Владимироанв заломила руки за голову, встала, но, вдруг опомнившись, быстро провела ладонью по лицу, точно стирая ненужное выражение, и торопливо прошла в маленькую соседнюю комнатку, где хранились наглядные пособия. Студенты — частые гости в школе — это помещение прозвали ревальницей, там обычно плакали после неудачно проведённых уроков, там утешали друг друга практикантки, призывая беречь здоровье и не терзаться из-за детей, которые этого не стоят. Чуткая АннаПертовна последовала за Еленой Владимировной в ревальницу.

— Расскажите!

— О своём позоре? — насмешливо произнесла учительница, но, помолчав, согласилась. — Стоит. Бисмарк всегда говорил, что только дураки учатся на своих ошибках. Не удаётся быть умной. Так вот Столкнулась с Гришей.

— А подробнее? — поглядела Анна Петровна в глаза руководительнице девятого "б" и прочла в них такую детскую незащищённость, такую обиду и боль, что сердце опытного директора захлестнула злоба и жажда мести, точно может быть на свете месть учителя ученику за то, что он ещё ребёнок — злой, испорченный, но ребёнок…

— Как же это случалось?

— Обыкновенно. Сдавали домашние сочинения…

Перед глазами Елены Владимировны вдруг снова, как полчаса назад, встал Ломников, наглый, ухмыляющийся, весь какой-то напористый и уверенный в себе.

— Я не написал зачётной работы! — вызывающе заявил он.

— Что ж, выставлю в журнале две единицы, за содержание и за грамотность, — Елена Владимировна задохнулась от возмущения. ("Две недели работали над черновиком домашнего сочинения! Самые слабые ребятки хорошо справились, многие работы читала. Ещё радовалась: достойно тему завершаем. И вот, пожалуйста, заявленьице.")

— Почему жк ты не выполнил задание?

— Не успел.

— А черновик твой где?

— Не было. Пацаны отфутболили куда-то. Не буду же я новый наскребать!

— Выбирай выражения! Что с тобой сегодня?

— Всё нормально! — Гриша, не ожидая разрешения, сел и развалился за столом.

Класс молча наблюдал за происходящим. ("Ясно, Демчука и Усова нет, они на медкомиссии, Чижикова болеет, Теплову во второй класс отправили, там учительница не вышла, Шатров за черновиком домой побежал. Актива нет-все молчат.")

— Гриша, перестань, — прорезал тишину голос одной из девочек.

— Иди ты, знаешь, куда? — огрызнулся Ломников.

В классе заворчали, недовольно зашевелились.

— Прекратим реплики с мест, — спокойно сказала Елена Владимировна и окинула взглядом Ломникова.

— Так что, зачётной работы не будет? Два за полугодие?

— Ха! Всё равно потом сотрёте двойку! Директор прикажет, и три поставите! — нагло заявил ученик.

— Вот как? — заинтересованно спросила Елена Владимировна, в душе горько усмехаясь безвыходности своего положения. — Зря обольщаешься. Если заслужишь, два за полугодие я выставлю, даже если придётся на эту тему говорить с министром просвещения. ("Выставлю, а потом на всех собраниях в городе буду свою фамилию слышать.")

— Ох, Анна Петровна, — грустно покачала головой Елена Владимировна, — как всё в мире непросто. Я, конечно, сама виновата в этой дикой истории. Я и исправлю. Пару дней дам остынуть Гришане, там на него бюро накинется, а потом оставлю после уроков, побеседую…Он, конечно, извинится, напишем сочинение. Да только в этом ли дело? Раз он мог со мной так разговаривать, значит настоящего, глубокого уважения ко мне нет…

— Вовсе не обязательно! — горячо возразила Анна Пкетровна, страдая от мысли о том, как незаслуженно обижена Елена Владимировна.

— Не надо меня утешать, — грустно остановила её учительница. — Вы очень добрая. Это я…слегка забылась, утратила над собой контроль. Как говорит папа одной моей ученицы, вообразила, что все мы боги. Вот и…шмякнулась в лужу при всём классе.

— Да не казните вы себя! — сердито воскликнула АннаПетровна. — Не стоит он того, ваш Ломников.

— Вы же понимаете, в чём дело. Разве может умный классный руководитель допускать конфликты с девятиклассниками в конце учебного года? Я просто была обязана правильно прореагировать…

— Утешьтесь! Вы знаете не хуже меня, школьная жизнь — сплошные взлёты и падения. ("Как точно сказано! Действительно, взлёты и падения. Порой и причины не отыщешь, будто какие-то неуправляемые силы властвуют в школьном коллективе. Сегодня ты счастлива: великолепно прошёл урок, а завтра будешь плакать от собственного бессилия. И дети…то они — сама чуткость, и достаточно искры, чтобы зажечь класс, то не находишь себе места от ребячьей беспардонности, жестокости, даже цинизма…")

— Мамочка, прелесть моя, как я есть хочу! — щебетала Лизонька, летая по кухне и быстро-быстро отправляя в рот кусочки хлеба, сыра, творога.

— Лиза, не кусочничай! — пряча улыбку, одёргивала её Агния Георгиевна.

— Нет, не могу, мамулечка, знаешь, я какая голодная, ты не понимаешь, мы дрова пилили. И кололи! — с радостью сообщила дочь, показывая, как это выглядело.