Генералиссимус Суворов - Леонтий Раковский

– Гляди, Гришка, натруску свою не замочи, – шутил кто-то.

– Вот бы с бреденьком походить…

– Полу макаешь, держи выше!

– Коли глубоко, снесет: горазд быстрая.

– Тут мелко не будет. Кабы мелко, она сейчас бы объявилась, а то – гляди…

Вот уже вода выше пояса. Правые руки солдат стараются вцепиться в соседскую рубашку, а в левых высоко качаются ружья. Все сразу стали однорукими. Над рекой видны только треуголки, сумки, ружья.

Белые, незагорелые руки покачивались, точно плыли в воздухе, медленно подавались вперед.

– Вот так глубоко!

– Ротный наш, Михайло Илларионыч, поплыл.

– Гляди, чтоб и тебе не пришлось!

– Чего тянешь? Не тяни зря!

– Держись!

Небольшой мушкатер, шедший рядом с Вороновым, вдруг по уши нырнул в воду. Воронов схватил его за руку.

– Не сдерзался, дяденька, – виновато прошепелявил он, – в ямину попал!

Стало мельче. Передние уже выбирались на берег. Проворно одевались, – командир полка сам делал все быстро и того же требовал от солдат.

Из-за дальнего болотца показалось солнце.

– Станови-ись!

Все стали по местам. После бессонной ночи холодное купанье приятно освежало, бодрило. Но у многих посинели от холода губы, людей пробирала легкая дрожь.

– Ребята, видите монастырь? – указал Суворов на белевшие стены. До них было не более ружейного выстрела. – А ну-ка, погреемся! Взять штурмом монастырь! На стены! Ура!

Мушкатеры охотно побежали на штурм. Подбежав к монастырю, они, затарахтев ружьями, полезли на его высокие стены. Передние солдаты подставляли спины, задние шеренги полезли наверх, подсаживая друг друга.

В монастыре поднялся переполох. Сонная братия, нечесаная и немытая, показывалась из окон и дверей. Сам игумен, здоровенный мужик, выскочил на крыльцо в одних портах.

– Что творите? Чего беснуетесь? Куда вы прете, оглашенные? – кричал он пропитым басом.

В воротах показался буланый жеребец Суворова.

– Не шумите, отче преподобный! Это экзерциция, – спокойно сказал Суворов, подъезжая к выстраивающимся ротам.

– У добрых людей экзерциция в поле, а у вас – во святой обители! Ровно басурманы. Я жаловаться в Синод буду! – выходил из себя игумен.

– Смирно! – крикнул полковник Суворов, не обращая внимания на игумена. – Хорошо взяли крепость. Молодцы, ребята!

– Рады стараться! – грохнуло в ответ.

И суздальцы с барабанным боем и песнями пошли из завоеванного монастыря.

IV

Уже шестой день под Красным Селом стояли лагерем три дивизии.

Императрица Екатерина II приказала вступить 15 июня 1765 года в лагерь при Красном Селе войскам генерал-фельдмаршала Бутурлина, 2-й дивизий Голицына и 3-й Финляндской дивизии Панина. Тридцать тысяч человек конницы и пехоты лейб-гвардии и полевых полков расположились в палатках у Красного Села.

В первые дни войска занимались ружейной экзерцицией и усердно готовились не столько к бою, сколько к высочайшему смотру: чистились сами, чистили оружие, белили амуницию.

В полках все начальство, начиная от полковника и кончая капралом, ходило злое-презлое: каждый хотел, чтобы его часть была лучше других. Значит, надо было не жалеть солдату палок, а здесь, вблизи от императрицыной ставки, нельзя было не только ударить, но даже всласть изругать солдата – в писаном уставе не сказано было обучать побоями. Капралы ругались вполголоса, втихомолку тыкали солдату куда-нибудь в бок, под девятое ребро, кулаком. В зубы ударить не годилось – еще невзначай понаставишь к смотру фонарей.

Только в одном Суздальском полку все шло по-обычному: полковник Суворов не терпел никаких зуботычин, считая, что солдат надо учить словом, а наказывал в крайнем случае, за большую провинность.

20 июня отдали приказ при пароле: бригадира Измайлова назначить командиром легкого корпуса. Корпус должен был прикрывать фронт и левое крыло царицыной армии от «врага» – дивизии Панина.

Легкий корпус сформировали из войск 2-й дивизии. Конница – Санкт-Петербургский карабинерный полк, казаки и четыре эскадрона грузинских гусар. Пехота – один батальон мушкатеров и две роты гренадер Суздальского пехотного полка под начальством полковника Суворова.

Суздальцев императрица выбрала из всех других армейских полков потому, что об их полковнике Александре Суворове шла молва, будто он по-особому обучил свой полк.

«Противник» – дивизия Панина – занял позицию на возвышенностях перед рекой Пудость. Панин построил три моста через реку, впереди линий пехоты, на холмах, поставил пушки с прикрытием и стоял, ожидая нападения сил императрицы.

21 июня, в пять часов пополудни, Екатерина II выехала из лагеря. Впереди, в полуверсте, шел авангард – двести гусар и пятьсот казаков. Полк конной гвардии прикрывал ее справа. Екатерина II обходила правое крыло Панина.

Полковник Суворов со своими суздальцами стоял у деревни Техвиной. Бригадир Измайлов приказал не отходить от нее.

Был жаркий день. Парило. Солдаты, еще с вечера завитые и напудренные, одетые в тесные мундиры, изнывали от жары. По щекам текла бурая жижа из свечного сала, муки и пыли. Сам полковник чувствовал себя тоже неважно: с непривычки давил застегнутый на все пуговицы камзол, мешала треуголка. А главное, у него не хватало терпения пережидать все эти обычные эволюции, которые нужно было по правилам линейной тактики проделывать атакующим войскам.

Панин, заняв крепкую позицию, будет стоять неподвижно на одном месте, а войска императрицы начнут перестреливаться с ним. Это была раз навсегда узаконенная тактика всех положений. До чего это было скучно, плац-парадно и, прежде всего, неверно!

Суворов видел: Панин, строго придерживаясь линейного построения, растянул свои войска двумя тонкими линиями, стараясь охватить побольше важных пунктов местности. Но зачем обязательно обходить с флангов, когда можно, построив войска в несколько рядов, в колонну, броситься в любом месте на тонкую панинскую цепочку и без труда прорвать ее?

А вместо этого нарядные желто-красные грузинские гусары императрицы и бородатые казаки вяло перестреливались с панинскими ведетами [28] , медленно теснили их. Ведеты постепенно отступали к своим главным силам.

Вместо жаркого короткого сабельного удара, мгновенно решающего все, получалась жалкая, никчемушная стычка. Нет, положительно не хватало сил терпеть.

Против него, на холмах, стоят панинские пушки. Первое дело – надо захватить их, и все тут! Он поступит не по прусскому образцу, а по своему разумению! Не будет понапрасну тратить время и пули: в штыки их!

– Ведь это – что? Бой? Так чего ж тут, в самом деле, возиться? – обернулся он к молодому, двадцатилетнему командиру 1-й роты Михаилу Кутузову, стоявшему рядом. – Беги, Мишенька, к гренадерам, пусть они из-за кустов откроют огонь по холмам. – А сам повел батальон в лощину.

На лугу Суворов остановил батальон и разъяснил солдатам, что он хочет делать. Во всей русской армии, по примеру пруссаков, только офицеры знали о том, что будет предпринимать их командир. Полковник же Суздальского полка всегда говаривал, что «каждый солдат должен понимать свой маневр».

– Ребята, впереди, на холмах, – пушки. Их надо взять в штыки! – сказал он и довел суздальцев через лужок на пехоту.

Суздальцы поднялись на высокую межу и с криком «ура» неожиданно бросились на панинские пушки и их прикрытие. Артиллеристы, отвлеченные ложной атакой двух гренадерских рот, которые стреляли из-за кустов, не ожидали «врага» с этой стороны. Но все же успели дать залп по наступающим суздальцам.

Суздальцев не остановила пальба: еще в Новой Ладоге Суворов не раз водил их в атаку на пушки. Мушкатеры сквозь пороховой дым бежали вперед. Не успели артиллеристы перезарядить, как мушкатеры Суворова, опрокинув пехотное прикрытие, уже сидели на панинских пушках.

Один канонир сгоряча ударил банником Воронова, который, как рядовой 1-й роты, попал в легкий корпус. Обозленный Воронов с такой силой рванул банник к себе, что канонир потерял равновесие и торчком упал на землю. Когда он вскочил, готовый кинуться с кулаками на Воронова, суздальский капрал сердито стукнул его по загривку:

– Чего лезешь, щучий сын?

– А что же вы? А чего же вы? – бормотал канонир, не зная, что показать в свое оправдание. – Выскочили – и в штыки… Где это видано?..

– Нет, думаешь, будем с вами в кошки-мышки играть? Вы – налево, а мы – направо, так, что ли? – обрезал капрал. – У нас, брат, расправа короткая!

Суворов уже поворачивал пушки, собираясь палить их них по пехоте Панина, когда от императрицы прискакал во весь опор адъютант.

Императрице понравилась решительность и быстрота полковника Суворова, но его действия как-то выходили за рамки общепринятой линейной тактики, противоречили ей. Так говорили императрице все генералы, находившиеся в ее свите, – фельдмаршал Салтыков, генералы Воейков и Сиверс.

– Ее величество благодарит полковника Суворова за молодецкое дело, но приказывает отойти назад.