В Скалистых горах - Шульц Джеймс Уиллард

Находился он шагах в пятидесяти от меня и не обратил внимания на шорох. Видеть меня он не мог — нас разделяла стена из молоденьких елочек. Но когда я вышел на просеку, он встрепенулся, мотнул головой и приготовился к прыжку.

Но я оказался проворнее его. Я натянул тетиву так сильно, что конец стрелы почти касался лука. Стрела рассекла воздух и вонзилась в бок лося.

Он побежал, я бросился за ним. Я кричал во всю глотку, чтобы спугнуть стадо и направить его по старой тропе к Питамакану. Мельком я видел лосей, прыгавших между елками, но все мое внимание было сосредоточено на пятнах крови на снегу, указывавших мне путь к моей добыче. Вскоре я наткнулся, на издыхающего лося; он лежал поперек бревна, покрытого снегом. Моя стрела пронзила ему легкие.

— Уо-ке-хаи! Ни-каи-нит-а ис-стум-ик! (Иди сюда! Я убил лося!) — закричал я.

Из дальнего конца ельника донесся ответ:

— Нис-тоа ни-мут-ук-стан! (Я тоже убил!)

Это была приятная новость. Как ни жалко было отойти хотя бы не надолго от моего лося, однако я побежал к Питамакану и увидел, что он убил большую жирную самку. Он выпустил три стрелы, и наконец животное упало на берегу реки.

Мы были так возбуждены успехом, что долго не могли успокоиться: делились друг с другом своими впечатлениями, хвастались меткими выстрелами. Наконец мы достали ножи из обсидиана и принялись за работу. Но работа шла медленно, так как ножи скоро делались тупыми. Провозились мы целый день и к вечеру содрали шкуры с обоих животных и перенесли мясо самки, убитой Питамаканом. Мясо самца, жилистое и невкусное, не годилось в пищу, но сухожилия его, шкура, печень и мозг представляли для нас большую ценность.

— Дела у нас по горло, — сказал Питамакан. — С чего мы начнем?

Стемнело. Мы собрали хворосту на ночь и грелись у костра.

— Прежде всего мы зажарим двух тетеревов, кусок печонки и ребра лося, — ответил я.

Нам обоим надоело кроличье мясо, и мы весело занялись приготовлениями к пиршеству. Сначала мы съели тетеревов и печонку, затем стали терпеливо ждать, пока не поджарятся ребра, висевшие на треножке над огнем. Я давно уже привык есть мясо без соли, а мой друг не ощущал в соли ни малейшей потребности. В те времена черноногие не употребляли соли, терпеть ее не могли и называли «ис-тсик-си-пок-уи» (жжет, как огонь).

— Ну, так с чего же мы начнем? — снова спросил Питамакан. — Нам нужны новые мокасины и лыжи, а также удобный вигвам.

— Сделаем прежде всего вигвам, — не задумываясь, ответил я. — Но как же мы его сделаем? Сначала нам придется убить двадцать лосей и выдубить шкуры, чтобы сшить покрышку для вигвама. На это потребуется много времени.

— Наш вигвам будет построен по-иному, — возразил Питамакан. — Когда ты ездил к верховьям Большой реки, ты должен был видеть жилища племени Земля. Вот мы и построим такой вигвам.

Поднимаясь с дядей по реке Миссури, я не только видел жилища племени Земля (Сак-уи Туп-пи), как называют черноногие племя мандан, но и заходил в них и убедился, что землянки эти очень теплые и удобные. Для постройки их нужны только столбы, шесты и земля. Мы с Питамаканом решили с утра приступить к работе и не ходить на охоту, пока наш дом не будет готов.

Место для него мы выбрали близко от реки и на расстоянии полутора километров от старого шалаша. Года два-три назад лесной пожар уничтожил на этом участке тысячи молоденьких деревцев, но пощадил вековые сосны и ели. За постройку мы принялись, не имея ни инструментов, ни гвоздей.

Вместо четырех тяжелых угловых столбов, какие забивают в землю манданы, мы выбрали четыре дерева, которые росли шагах в десяти одно от другого, образуя неправильный четырехугольник. Каждое дерево состояло как бы из двух деревьев, сросшихся вместе и раздвоившихся не очень высоко над землей. На развилины деревьев мы положили с двух сторон четырехугольника тяжелые шесты. Для того чтобы шесты посередине не провисали, мы соорудили две подпорки, на шесты положили более легкие жерди — и крыша была готова. В центре ее мы оставили небольшую дыру.

Теперь нам нужны были жерди для стен. Острыми камнями мы нарубили молодых деревцев, срезали с них ветки и приставили их к четырем сторонам крыши, оставив узкое отверстие с южной стороны. Оно должно было служить нам дверью. Затем мы покрыли стены и крышу еловыми ветками, а сверху насыпали на четверть метра земли. Так как стены нашего домика были не прямые, а с сильным наклоном, то слой земли держался на них. Вместо лопат мы пользовались лопатками лося, а за неимением тачки перетаскивали землю в шкуре.

Работали мы несколько дней не покладая рук. Наконец дом был готов. Как раз под квадратным отверстием в крыше мы развели костер, обложив его вокруг тяжелыми камнями. Постелью служили еловые ветки, накрытые медвежьей шкурой. Завесив дверь шкурой лося, мы присели у костра. Как мы гордились нашим уютным теплым жильем.

— Что же мы теперь будем делать? — спросил Питамакан, когда мы в первый раз завтракали в новом доме.

— Сделаем мокасины и лыжи, — предложил я.

— Эту работу мы отложим на вечер, а теперь…

Он так и не закончил фразы.

Что-то загрохотало, казалось, над нашими головами, — никогда не слышал я такого гула и грохота. Смуглое лицо Питамакана стало серым, как зола. Он вскочил и крикнул мне:

— Беги! Беги!

7. ГОРНЫЙ КОЗЕЛ

Мы выбежали из землянки. Грохот и гул нарастали. Мне казалось — мир рушится. Питамакан мчался прочь от реки, на юг, не успели мы пробежать и двухсот шагов, как шум внезапно стих. Задыхаясь, мы остановились, и я с трудом мог выговорить:

— Что случилось?

— Как! Разве ты не знаешь? — удивился Питамакан. — Вон с той горы сорвалась огромная ледяная глыба и понеслась в долину. Деревья, камни — все сметала она на своем пути. Я думал, что она сметет и наш дом.

Питамакану очень хотелось пойти на место обвала, но я убеждал его остаться дома и работать, пока мы не сделаем все нужные нам вещи.

Одну из шкур лося мы давно уже вымачивали в реке, чтобы затем легче было очистить ее от шерсти. Мы притащили ее в землянку и, положив на гладкое твердое бревно, стали скоблить тяжелым ребром лося, заменявшим нож. Край ребра мы заострили, но все-таки он был недостаточно острым, и нам приходилось изо всех сил на него надавливать, чтобы отделить волосы от кожи. Работая поочередно, мы только к концу дня сняли шерсть со шкуры.

Шкуру мы разрезали на две части. Одну мы высушили, из другой вырезали ремни для лыж. Скучная это была работа, так как мы не имели никаких инструментов, кроме ножей из обсидиана. Когда половина шкуры высохла, я долго втирал в нее мозг и печень лося, затем свернул ее и отложил в сторону дня на два, чтобы клейкость исчезла. Через два дня я ее вымыл, высушил и долго тер и скреб. Наконец мы получили большой кусок выдубленной кожи. Ее должно было хватить на четыре пары мокасин.

Мокасины мы с Питамаканом сделали очень большие, так как ноги мы обертывали кроличьими шкурками и на них натягивали обувь. Вместо иголки мы пользовались шилом, сделанным из кости лося; нитки мы заменяли сухожилиями.

«О-уам» («похоже на яйцо») — так черноногие называют лыжи. Но я не берусь определить, на что походили наши лыжи. Ободья мы сделали из березы, и ни одна лыжа не походила на другую — все четверо были разной формы. Как посмеялся бы над нашими изделиями индеец любого из племен, живших в лесах! Соплеменники Питамакана и другие индейцы прерий не пользовались лыжами, а я никогда не видел ни одной пары. Мы оба знали о них только понаслышке и, право же, неплохо справились с непривычной работой. Лыжи наши вышли тяжелые и неуклюжие, но вполне пригодные для ходьбы по глубокому снегу. Они погружались в снег только на несколько сантиметров.

Когда у нас готовы были мокасины и лыжи, поднялась метель, непрекращавшаяся двое суток. Мы поневоле отказались от охоты. Эти два дня мы занимались улучшением нашего жилья, построили очаг из тяжелых камней, которые согревали хижину, когда мы ложились спать.