Голубая ниточка на карте - Валентина Чаплина

А сколько здесь причалов! Не сосчитать. А сколько около них теплоходов! Считать просто смысла нет: всё равно собьёшься.

«Волжанин» ткнулся в дебаркадер, царапнул его своим боком, качнулся, чуть подался назад, опять вперёд и… замер.

Дежурный матрос с дебаркадера перекинул чалку матросу на теплоходе, тот надел её на шею кнехта, торчащего из палубы. И пошёл к сходням, чтобы вдвинуть их с теплохода на дебаркадер.

Елена Ивановна оторвала взгляд от берега, огляделась, видимо, ища глазами Лилию. Но внучки на палубе не было. Вдруг откуда ни возьмись — Фанера.

— Елена Иванна, Лилию не ждите, она с мамой пойдёт… Куда-то… А я… с вами… если можно…

Лицо бабушки сначала удивилось, потом погрустнело. Она кивнула, дескать, мне всё понятно. А губы тихо сказали: «Конечно, можно».

Туристы с теплохода в Волгоград выходили медленно. В других городах быстро, а здесь никак, ну, никак не могли выйти. Почему? Тем, кто ещё не вышел на пристань, было непонятно, почему же? А те, кто вышел, сразу понимали всё.

Наконец, вышли и Шур с дедом. У Шура вдруг застрял в горле тугой ком, защипало в носу, и по щекам поползли две предательские капли. Это случилось так неожиданно. Без всякой подготовки. Он с испугом огляделся по сторонам. Лилии не было. С облегчением смахнул обе капли рукой. Дед тоже, кажется, не заметил.

Пристань встретила их морем живых цветов. Ни в одном приволжском городе такого не было. Цветы продавали женщины, в основном, пожилые. Видимо, они сами их выращивали. И вот… вынесли к туристическому теплоходу. Эти женщины понимали, ах, как хорошо они понимали, куда сейчас направятся туристы. Женщины поставили свои вёдра, корзины, бидоны, вазы, набитые яркой живой красотой, прямо у самых сходен.

Предательские капли на щеках появились у Шура не от того, что было столько цветов, а от того, как много их покупали. Почти каждый, выходящий с теплохода турист, ступив на пристань, останавливался, вынимал кошелёк и выбирал цветы. Естественно, что он невольно мешал выходу остальных. И толпа покидала теплоход очень медленно.

Женщины с цветами стояли не только у самых сходен, но и вдоль всей пристани. Мало того! Даже пристани им не хватило. Они заняли часть тротуара вдоль дороги, на которой сейчас стояли туристические автобусы.

Толпа с теплохода уже двигалась к этим автобусам. Она была яркой, нарядной, торжественной. Не такой, какою бывала в других городах. Эту нарядность придавали ей гвоздики, астры, георгины, садовые ромашки, гладиолусы, розы! Разве всё перечислишь!? Это просто невозможно.

Вот толпа остановилась, стала разбиваться на свои группы. Они были одинаковые по количеству людей. А сегодня — что такое? Почему все группы поредели кроме одной, которая разбухла, стала необычайно огромной? В чём дело? Разбухшей оказалась седьмая группа, в которой была Елена Ивановна. Всем туристам хотелось находиться именно здесь, чтобы быть поближе к живой участнице Сталинградской битвы.

Взволнованный начальник маршрута размахивал руками:

— Товарищи, разойдитесь по своим группам. Автобус не резиновый.

— Ничего, потеснимся, ужмёмся.

— А другие гиды кому будут рассказывать?

В ответ молчание.

Начальник маршрута безнадёжно махнул рукой. В седьмой группе оказались и Никита Никитич с Шуром, и Ромка с Кимом, и Фанера, и Оська, и Лия, и даже Мария Степановна, у которой погиб в Сталинградских боях муж.

Елену Ивановну и Марию Степановну, впервые познакомившихся на теплоходе, теперь связывала крепко и надёжно… прошедшая война. Мария Степановна была человеком не очень разговорчивым в отличие от Елены Ивановны. Но эти две пожилые женщины умели разговаривать друг с дружкой даже молча. Одними глазами.

И только Лилии не было в её родной седьмой группе. Елене Ивановне, конечно, очень хотелось, чтобы внучка была рядом с ней именно здесь, когда ей, бабушке, может быть очень трудно. Но… увы…

Глава 14. Это ещё не главное

В Волгограде экскурсия была автобусно-пешеходная. Половина туристов сначала ехала на автобусе, а потом должна была идти пешком. Другая половина — наоборот. Сначала пешком, потом на автобусе. Разбухшая седьмая группа оказалась во второй половине.

Гидом здесь была молоденькая девушка в ярко-голубых босоножках. При взгляде на неё сразу бросались в глаза именно эти босоножки, а потом уже голубые глаза и тонкая фигурка в белом, куда-то летящем платье. Это платье было из такого лёгкого, скользящего материала, что всё время шевелилось. Кругом сборочки, оборочки, а рукава и вовсе — крылышки. При малейшем ветерке платье начинало весело улетать со своей хозяйки. Девушка всё время одёргивала и даже держала рукой непокорный подол. В другой руке у неё была сумка, блокнот и несколько фотографий.

Глаза удивлённые, даже немного испуганные. Она оглядывала огромную толпу вокруг себя и всё никак не могла начать. Когда начальник маршрута объяснил ей, почему вокруг так много людей, она совсем смутилась и растерялась.

Действительно, было странно, что вот эта тонкая девчушка, похожая на школьницу, будет сейчас рассказывать про войну людям, которые прошли эту войну с начала и до конца.

Вот что-то залепетала себе под нос, тихо и невнятно:

— Я… я не знаю… я теперь не знаю, как… и говорить… Ой, забыла, я же не представилась. Гм… гм… Меня зовут Екатерина Валерьяновна…

Ромка и Шур прыснули. Валерьяновна! Лекарственное создание. Ей бы в аптеке работать. Они переговаривались между собой тихим шёпотом.

— Катенька, вы просто Катя-Катюша, — выкрикнул Оська из толпы. Потом вывинтился вперёд и брякнул:

— О-ой, где вы достали такие шикарные босоно…

Крепкая рука Никиты Никитича железно сдавила ему плечо. Оська, не кончив слова, быстро опять ввинтился в толпу.

— Извините, Екатерина Валерьяновна, — сказал Никита Никитич, — мы все вас внимательно слушаем.

И всё как-то сразу стало на свои места. Голоса смолкли, движение прекратилось. Толпа замерла в ожидании.

— Спасибо, — сказала девушка Никите Никитичу.

После его слов ей стало легче. Она, наверно, в сотый раз одёрнула подол, глубоко вздохнула и начала первую заученную фразу. Потом вдруг остановилась, не кончив её…

— Когда мы дойдём до Сталинградской битвы, может быть, кто-то из вас, из участников, сам расскажет… более подробно… И я послушаю, поучусь.

Все посмотрели на Елену Ивановну, а она смущённо молчала.

— Продолжайте, Екатерина Валерьяновна, там видно будет, — сказал Никита Никитич.

Шур не очень слушал, что говорила эта тоненькая девушка в летящем платье. Он всё вертел-вертел головой, ища глазами Лилию. Даже шея заболела. Он никак не мог поверить, что Лилия здесь, в Волгограде, бросила бабушку. Ведь для Елены Ивановны именно сейчас так нужна была поддержка родного человека. Но Лилии не было.

Что же, что же она за девчонка после этого? До сих пор он видел её недостатки (в ком их нет?) и легко прощал их ей. Но сегодня… Пока толпа шла по широченной лестнице вверх от Волги в город, он всё ещё надеялся. Задержалась в каюте, выбирала, что сегодня надеть, чем удивить окружающих. Он не поверил, что она с Фанериной мамой куда-то собралась. Куда? На базар? В магазины? Странно и дико. Не могло этого быть. Но… это было.

Широченная лестница кончилась. Толпа оказалась высоко над Волгой. Впереди лежал город, пока ещё незнакомый, но уже волнующий и давно любимый.

Разбухшая седьмая группа стояла сейчас вокруг фонтана.

— Мы с вами находимся на центральной набережной города-героя Волгограда.

Девушка-гид говорила, не заглядывая в блокнот. Её слушали внимательно, с интересом. Не шумели. Сейчас она рассказывала о фонтане «Искусство», перед которым они все стояли.

Оказывается, это какой-то знаменитый фонтан. Скульптор за него даже получил премию. Шур стал разглядывать это «Искусство».

Вверху три девушки. Это ничего, красиво. А под ними, как бы из их постамента, с четырёх сторон выпирают четыре горельефа. Головы людские… То ли маски, кого-то изображающие (Шур прослушал, кого именно). Но и это ничего бы (пусть себе изображают), если бы не открытые рты. У этих четырёх голов рты шире варежки. Но они ни о чём не кричат, нет. (Если б кричали, тогда ещё ничего бы.) А из этих ртов… льётся вода. Её струи красиво переливаются на солнце. В них цветёт радуга. На воду было бы приятно смотреть, если б лилась она не из ртов. А из ртов… ой… Начинает тошнить где-то под ложечкой. Неужели этого скульптора не тошнило? Чудно.

«А может быть, я просто ничего не понимаю… в фонтанах и в искусстве?» — подумал Шур.

— Чего они в нас плюются? — спросил его Ромка и погрозил фонтану пальцем.

— Да не плюются они, — сказал Шур, — это просто болтуны.

— Почему?

— Они же сейчас что-то говорят нам и воду льют. Потоки. Значит, лишние, ненужные слова говорят.