Начнём с воробышков? - Андрей Кокоулин

Перфилов обернулся. В кресле мальчика не было.

— Наверное, ушёл, — сказал Вениамин Львович, поднося к губам рюмку. — В конце концов, детское время кончилось…

— Заткнитесь уже.

Перфилов шагнул из комнаты в прихожую. Входная дверь была приоткрыта.

— Вовка! — крикнул Перфилов, выглянув на лестничную площадку.

Но мальчика там не оказалось.

— Что вы за ребёнком-то скачете? — крикнула из кухни Маша. — Тьфу! Ушёл и ушёл. Не маленький. Он вам что, сын?

— Что вы про него и про меня знаете? — гневно выдохнул Перфилов. — Сидите здесь, а там — воробьи! Вы понимаете? Воробьи!

— Какие воробьи? — спросила Лена.

— Он болен! — ухмыльнулась Маша.

— Это водка! — авторитетно заявил Вениамин Львович. — Такое бывает, когда не пьёшь, держишься, терпишь, а потом даже не сто, пятьдесят или тридцать грамм… И наповал! Предрасположенность!

Перфилов с тоской посмотрел на них, столпившихся в узкой прихожей.

— Глупые вы люди!

— Ох-хо-хо! — захохотал Вениамин Львович. — Ох-хо-хо! Наповал!

Лена прыснула смешком, а Маша согнулась, и плечи её занялись мелкой дрожью. Звук, вслед за движением плеч родившийся внутри девушки, напоминал шипение чайника на конфорке:

— Ус-с-с… сы-сы-сы…

— Как хотите, — сказал Перфилов и вышел вон.

Вениамин Львович, кажется, попытался его остановить, но вяло, без особого желания.

— Ну что вы… — сказал он.

Дальше дверь отсекла часть слова, а окончание фразы превратила в глухой бубнеж, невыразительный и малопонятный.

Перфилов поднялся на пролёт и привалился к стене, рискуя испачкаться в побелке. Твари с половым напряжением!

Он укусил себя за костяшки пальцев.

— Руслан Игоревич!

Перфилов видел, как выпустив свет из квартиры на лестничную площадку, тень Лены застыла на ступеньках, но не сделал попытки отозваться.

Безрезультатно подождав несколько секунд, тень качнулась, и свет со щелчком замка угас.

И правильно, подумалось Перфилову. Он бы всё равно испортил праздник. Вибрации, что вы хотите!

Перфилов вздохнул и побрёл к себе наверх.

Странно, но ему вдруг стали близки и понятны прорицатели и провидцы, которые не могли ничего изменить. Предупреждали, предостерегали, но знали, что им никто не поверит. Он ведь тоже стучит в души соседей, бьёт в набат. И что получает в ответ?

Вибрации!

Лаокоон, Кассандра, Сивилла Куманская, Иоанн, я с вами. Я тоже вижу! Я — в пустоте. Среди людей, но один. Словно в сетях. Вязко. Душно! Господи, как я хочу уме…

Перфилов запнулся — на последней ступеньке, рядом с дверью в его квартиру сидел, потупившись, Вовка.

— Вовка, ты что?

— Вы же хотели поговорить? — мальчик испытующе посмотрел на Перфилова. — Вы же скажете, что мне делать?

— А если бы я… — Перфилов торопливо зазвенел ключами. — То есть, ладно… Погоди, а мама твоя?

— Я соврал, что ушёл к Лёшке Новикову в приставку рубиться.

— Ясно. Проходи, — Перфилов отпер и широко раскрыл дверь. — Ты до скольки отпросился?

— До восьми.

Вовка сразу направился в комнату.

— Чай будешь? — спросил Перфилов, включив свет.

— Дядя Руслан, мы же только что пили!

— Извини.

Перфилов потоптался, потом, обогнув Вовку, стянул с кресла покрывало и накрыл им раскладной диван. И то как-то уж совсем пошло получалось.

— Садись.

— Давайте на полу, — сказал мальчик и опустился на ковёр перед телевизором.

— Давай, — согласился Перфилов, с готовностью садясь напротив.

— Вот, дядя Руслан.

Вовка бережно достал из курточного кармана мёртвого воробья.

— Я, знаешь…

Перфилов склонился к серо-коричневому комочку на детской ладони и разглядел лапку и маленький чёрный клюв.

— Что мне с ним делать? — спросил, заглядывая в глаза, Вовка. — Похоронить?

— Нет, погоди… — растерянно сказал Перфилов. — Это второе. Первое: расскажи точно, как всё произошло.

Мальчик опустил птицу на ковёр.

— Я разозлился, — сказал он хмуро.

— И всё? Ты же думал о чём-то.

— Мама меня стукнула, и я подумал… я не нарочно подумал, честное слово, что я ничего не сделал, а она…

Вовка всхлипнул, по-новому переживая обиду.

— А потом? — спросил Перфилов.

— Потом я разозлился и стал смотреть в окно. Я, когда злюсь, у меня в горле царапает. А тут очень сильно зацарапало.

— Ты на маму разозлился?

Вовка кивнул.

— Да, — тихо сказал он.

— А воробей?

— Он сразу на подоконник упал, — мальчик коснулся комочка перьев пальцем. — Даже не чирикнул. Он же не мог сам?

— Думаю, нет, — честно сказал Перфилов.

— И вам не страшно? — прошептал Вовка, наклонившись.

Перфилов задумался.

— Нет, — сказал он спустя минуту, — сейчас уже нет, мне захотелось найти выход. Может, в этом состоит моя миссия. Я вообще думаю, что это очень загадочная история. Представь, у одного мальчика проснулся дар: когда он злится, кто-то вокруг умирает. Начинается всё с мушек и жуков, они сыплются с деревьев, всё больше и больше, или погибают на лету. Затем, через какое-то время, приходит черёд существ покрупнее. Например, воробьёв. И совсем скоро…

Перфилов замолчал.

— Что? — спросил Вовка.

— Я думаю, если мальчик не найдёт способ не злиться, совсем скоро придёт черёд мышей, кошек и собак.

— А если он не может не злиться?

— Ну как? Почему он не может не злиться?

Вовка поднял голову.

— А вы вот могли бы не драться с толстым дядей?

— Ну, это… — Перфилов вздохнул. — Наверное, если бы не принимал его слова близко к сердцу. Но это сложно.

— А если тебя стукнули, как не злиться? Или обидели, как вас?

Перфилов посмотрел на мёртвого воробья.

— Не знаю. Возможно… Я думаю, Вовка, надо эту злость как-то трансформировать. Понимаешь, разозлиться на саму злость. Успеть понять, что это неправильно, и разозлиться.

Вовка озадаченно нахмурился.

— Это как?

— Как? — Перфилов почесал лоб. — Вот, знаешь, кто-то однажды сказал, что если добро не из чего сделать, то его надо делать даже из зла. Как-то так, по-моему. То есть, злиться не на маму, которая тебя ударила, а на то плохое, что в ней есть. Пытаться, чтобы этого плохого не было. Понимаешь?

Вовка медленно кивнул. Глаза его засветились.

— Ещё лучше, конечно, не злиться, — сказал Перфилов. — Но если это невозможно, то ещё можно поймать себя на этой злости и направить её… или на вещь какую-нибудь, как на отдушину, или на что-то плохое… на болезнь какую-нибудь.

— И вы думаете, что у меня получится?

— Не знаю, но пробовать-то надо. Иначе, боюсь, всё будет развиваться не очень хорошо.

— А если снова?

— Я думаю, Вовка, что ты ответственный человек, — сказал Перфилов. — И вполне взрослый. Сможешь себя контролировать.

Мальчик с сомнением хмыкнул.

— Скажете тоже. Мне — шесть.

— На войне рано взрослеют. А у тебя война. Представь, что жуки-червяки — это твоя армия, и она терпит поражения. Сегодня был убит генерал Воробей. А завтра?

— У меня злость сама вспыхивает, — всхлипнул Вовка.

— Не реви.

Перфилов передвинулся, оказавшись с мальчиком рядом. Он приобнял его, думая, что совсем не подходит на роль всё понимающего взрослого.

— Я вот хочу умереть, — зачем-то сказал он.

— Почему? — боднул его головой Вовка.

— Как-то незачем жить.

— Совсем-совсем?

Перфилов, улыбнувшись себе, потрепал мальчика по макушке.

— Просто она какая-то бессмысленная сделалась. Вроде как что-то делаю, живу, преподаю в школе, но всё это ни мне, ни кому-то другому не нужно.

— Это почему?

Вовка давил локтем на рёбра, но Перфилов не собирался шевелиться. Пусть.

— Ну, как-то… Я ничего не добился в жизни, никого не люблю, меня никто не любит. И что дальше? Пустота.

— Но мне же вы помогаете!

Перфилов посмотрел в синеву окна.

— Возможно, ты то чудо, которого мне не хватало.

— Я не чудо, я — Вовка.

— Ну, да.

Он прижал мальчика к себе. Впрочем, Вовка не долго терпел такое единение, зашевелился, отстранился.

— А вы тоже воюйте!

— С чем? С пустотой в себе?

— Но из пустоты тоже же можно делать добро!

Перфилов пожал плечом.

— Не знаю. Это же пустота. Как можно сделать что-то из ничего? Вы в школе, в старших классах, будете изучать закон сохранения энергии. Он говорит, что из ничего никогда ничего не получается.

— Тогда это неправильный закон! — возмутился Вовка.

— Наверное.

— А если я разозлюсь на этот закон, он исчезнет?

Перфилов вновь посмотрел на воробья.

— Нет, Вовка, давай не будем трогать фундаментальные принципы земного существования, хорошо?

— Ладно, — согласился мальчик.

— А воробья… — Перфилов поднялся. — Давай я положу его в коробку, у меня есть небольшая, и ты похоронишь его во дворе. Или у окна своего.