Сто и одна ночь (СИ) - Славина Анастасия

— Здра… — попытался поздороваться Глеб, но его прервал тяжелый удар ладонью в плечо.

— Она тебе не Ксюша! Молокосос! — брызжа слюной орал мужик. — Она для тебя — Ксения Ивановна!

— Езжай уже, — поникнув, попросила Ксения.

Глеб, скорее, прочитал это по ее губам, чем расслышал из-за пьяных выкриков.

Кивнул ей, глядя сквозь ее мужа, и исчез в черноте ночи.

Домой он не вернулся — едва свернул на перекрестке, как бросился к Лане. К ее коттеджу, обвитому плющом, Глеба толкала вовсе не влюбленность, а коктейль чувств — одно темнее другого. Сейчас тот, другой мужчина, живущий в нем, — злой, жестокий, ядовитый, — взял верх. Это он бросал камешки в Ланино окно, он жестами требовал, чтобы она спустилась — хотя знал, как сильно ей попадет от отца.

Лана выскользнула из дома в джинсах и байке с капюшоном, из-под которого выглядывал кончик косички, заплетенной на ночь. С полоской на щеке от кожаного браслета, подаренного Глебом, который она никогда не снимала. Источающая нежное сонное тепло. Все еще тихая, спокойная — лишь с отблеском тревоги во взгляде. Протянула к нему руки — доверчиво, почти по-детски. Но Глеба это не тронуло — он впился поцелуем — таким, что дух перехватило — а потом за руку потащил Лану за собой.

— Глебушек, что с тобой? Почему не отвечал на звонки?..

Как же теперь ему не нравился этот «Глебушек», похожий на «хлебушек». Другими словами — мякиш. Пресный, безвольный, привыкший все эмоции держать при себе. Сейчас Глеб хотел одного — брать. Даже вглубь леса не пошел — остановился за ближайшими елями — благо еще только начинало светать. Рывком притянул Лану к себе, ладонь положил ей на затылок — чтоб не уворачивалась, ворвался языком ей в рот. Целовал страстно, жадно — так, что дыхания не хватало. Остановился только, когда услышал ее вскрик. И одновременно почувствовал во рту солоноватый привкус — до крови прикусил ей губу.

Глеб замер — вскрик Ланы словно отрезвил его. Все еще крепко прижимая к себе принцессу, он осторожно, будто заглаживая вину, провел языком по ее ранке. Лана забилась в его руках, попыталась оттолкнуть от себя Глеба, и он, все еще ошарашенный своим поступком, ослабил хватку. Принцесса вырвалась, отступила на пару шагов — а ведь могла сбежать. И Глеб снова почувствовал, как в нем закипает злость, — почему не ушла? Почему позволяет ему так себя вести?

Догнал Лану и прижал спиной к дереву. Снова целовал ее — но нежнее, чувственнее, сдерживая порывы. Приказал себе: без ее согласия — не станет, не позволит. Прижался к Лане всем телом, дожидаясь, пока она оттает. Уткнулся носом ей в ухо — и дышал, дышал, успокаивая свои нервы…

И Лана стала постепенно загораться его огнем. Вот кончик ее носа скользнул по его подбородку, ресницы защекотали щеку. Вот ее ладошки нырнули к нему под майку и горячо прижались к спине…

Глеб улыбнулся уголком губ. Чуть отстранился, чтобы удобнее было поглаживать пальцами ее скулу, щеку, подбородок. Дыхание Ланы стало глуше и глубже. Она наклонила голову, подставляя шею под поцелуи, провела ноготками по спине Глеба — от чего его бросило в дрожь. Он выгнулся, давая волне наслаждения прокатиться по всему телу.

Теперь желание снова бешено пульсировало в нем — до озноба. Глеб запустил руки под байку Ланы — и замер, ощутив под пальцами обнаженную грудь. Принцесса знала, чем закончится их прогулка… Она хотела того же…

Глеб сжал ее грудь — так сильно, что Лана ахнула — на нежность уже не хватало терпения. И, когда он почувствовал, как в его ладони упираются ее возбужденные соски, — в глазах помутнело. Словно наблюдая со стороны, он отметил, что Лане нравилось происходящее — она уже терлась о него бедрами, приглашая, предлагая. Тогда Глеб развернул ее к себе спиной, переместил ее ладони на ствол дерева и вместе с бельем стянул с нее джинсы. Затем чуть надавил руками Лане на поясницу, наклоняя ниже, — и резко вошел в нее. Чтобы получить разрядку, ему хватило с десяток сильных толчков…

Ощущение эйфории улетучилось еще до того, как они оделись. Что-то изменилось в его отношениях с Ланой. Больше не было той простоты, легкости, естественности. Глеб смотрел, как она натягивает джинсы, — и не понимал, что делать, что говорить. Лучше бы сейчас он оказался дома…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Светало. Впервые за долгое время Глеб не испытывал и малейшего трепета, наблюдая, как зачинается новый день. Он только чувствовал, что его кроссовки промокли, джинсы набрали росы и теперь липли к ногам. Саднили царапины, которые он получил в лесу. Разгоряченное тело обжигал холодный утренний воздух.

Он взял Лану за руку — но не ощутил прежнего тепла, и теперь ему казалось, что и принцесса поняла — его нежность — наигранная. От этого стало совсем мерзко.

Проведя Лану, Глеб возвращался домой, поникший, разбитый. Он касался своих волос там, где недавно касалась их Ксения — и все не мог понять, почему одна и та же манипуляция, произведенная разными людьми, дает настолько непохожие результаты.

А еще он думал о том, что ступил на дорогу, ведущую в ад. Возможно, его отец — да и муж Ксении — переживали нечто подобное. Потому что, когда чувствуешь такое, когда запутываешься так сильно, что узлы только резать… Когда захлебываешься от эмоций, словно ко дну идешь, — а, может, и без всяких «словно»… Тогда кажется, что алкоголь если и не спасет тебя, если и не вынесет на берег, то хотя бы даст передышку — как потерпевшему — доску от утонувшего корабля.

— Ваш жульен…

Я бросаю взгляд на подошедшую официантку — и она поспешно отводит глаза.

— Что в этой истории вашего, личного? — интересуется Граф, поднося к губам чашку с кофе.

Смотрит на меня, не отрываясь. Мне неуютно от такого взгляда. «Иголка для бабочек», — вспоминаю я.

— Почему вы спрашиваете? — ковыряю ложечкой ароматную сырную корочку жульена.

— Судя по тону вашего вопроса на мой вопрос — я на правильном пути. Видели бы вы свое лицо, когда только что озвучивали мысли Глеба! Я предположил бы, что и у вас проблемы с алкоголем. Но ваше легкое безразличие к спиртным напиткам подсказывает, что дело в другом. В чем же?

— Возможно, вы сами найдете ответ на этот вопрос, если завтра ночью откроете мне дверь, — как ни в чем не бывало, отвечаю я и запихиваю в рот такой приличный кусок жульена, чтобы стало понятно, — разговаривать в ближайшее время я не смогу.

Приятные ощущения портит лишь мысль о том, что история на сегодня окончилась, а ночь — нет. И я не могу, доев жульен, просто встать из-за стола — и сбежать. Еще, как минимум, несколько часов мне предстоит провести в компании Графа — и теперь не в роли Шахерезады. Уверена, это тоже было спланировано. Посмотрим, какую еще роль он мне уготовил.

— Вкусно? — спрашивает Граф таким тоном, словно выиграл пари.

— Мммм… — протягиваю я, жмурясь от удовольствия, и кошусь на окно: ночь за окном такая густая, словно рассвет никогда не наступит.

Будь по-вашему, Граф.

Игра продолжается.

ГЛАВА 6

Уже несколько минут стою перед дверью Графского коттеджа, обнимая себя руками. Меня волнует не столько, открыта ли она, сколько, хочу ли я туда войти, — в том виде, в котором пришла. Я ведь уже решилась — нахожусь здесь, мерзну, мокну, кутаясь в длинный черный плащ (из моей верхней одежды — той, что прикрывает колени, — ничего теплее не нашлось). Почему же так сложно сделать последний шаг?

…Вчера ночью, едва я допила американо, Граф положил под блюдце пару купюр, вскочил со стула и, на ходу надевая куртку, бросил мне:

— Пойдемте!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Я покорна встала. Попрощалась с официанткой, отряхнула пылинку со своей курточки, висящей на вешалке… Импульсивность Графа меня не заразила.

— Ну, давайте же! — он вернулся и протянул руку, видимо, собираясь за ладонь потянуть меня к выходу, — но, к счастью, сдержал порыв. — Вы идете?

Как будто у меня были варианты.

Едва не забыл придержать мне дверь, на ходу схватил с кресла-качалки несколько пледов. Чтобы не отставать от него, временами мне приходилось делать короткие перебежки.