Солнце отца - Сьюзен Фанетти

Неважно. Они вышли вперед, и Леиф схватил Магни за тунику и в порыве гнева подтащил к себе

— Слушайте звук рога! Вы оба! Мы подумали, что гонца могли прислать, чтобы отвлечь нас!

Так Магни правильно понял только часть их чувств. Сначала родители подумали, что их убили или похитили. Только когда они увидели, что Магни и Сольвейг возвращаются, они решили, что, занятые собой, дети просто пропустили рог. Это и означал взгляд — удивление, возможно, радость, смешанные с беспокойством и облегчением, и тонкая грань осуждения.

— Прости меня, отец, — сказал Магни Леифу

Одновременно отец Сольвейг привлек ее к себе.

— Ты в порядке, солнце мое?

Она кивнула.

— Я мылась. Потому задержалась. Мне нужно было одеться.

Слишком поздно она поняла смысл своих слов, и ее лицо вспыхнуло, когда отец посмотрел поверх ее головы и прищурился, глядя на Магни, который был почти таким же мокрым, как и она. Ситуация не стала лучше

Но ей было почти двадцать лет, а Магни — девятнадцать. Они были взрослыми и могли делать, что хотели. Более того, всю свою жизнь их родители хотели именно этого — того, что еще даже не произошло.

Смущенная и сердитая, Сольвейг вырвалась из отцовской хватки, и поскольку эта хватка была нежной, это было нетрудно.

— Будут переговоры? И где мама?

— Твоя мать с целителем, готовит твою сестру к возвращению домой. Мы отправляемся на рассвете следующего дня. Гонец хотел узнать наши условия. Мы ему сказали. Теперь мы ждем наш выкуп.

— Мы не идем в Париж? — О, как ей хотелось прорваться в этот город. Вот где ждала ее история, Сольвейг была уверена.

Но ее отец покачал головой.

— Мы снова совершим набег сюда на следующий год, и город будет нашим. А сейчас мы отвезем твою сестру домой.

Взгляд Вали поднялся над Сольвейг и остановился на чем-то позади нее. Она обернулась и увидела свою мать, стоящую посреди лагеря. Все собрались вокруг нее, стараясь держаться на почтительном расстоянии. Она стояла неподвижно и смотрела на своего мужа.

Этот взгляд отличался от того тайного взгляда, который Сольвейг так хорошо знала, но он был не менее уязвимым, не менее ясным, не менее полным любви. Сольвейг не нужно было оборачиваться к отцу, чтобы узнать, сколько ответной любви было в его глазах.

Вместо этого она повернулась туда, где стоял Магни, и обнаружила, что он смотрит на нее.

— oOo~

На следующее утро налетчики погрузили на свои корабли три больших сундука с золотом и серебром.

Сольвейг стояла на холме с видом на реку и наблюдала, как ее товарищи укладывают сундуки, по одному в три из четырех своих скейдов, затем загружают все четыре корабля припасами и провизией. Ряд темных фигур возвышался на голой вершине холма за их спинами — король, или герцог, или граф, или каким бы благородным именем они ни называли здесь своего правителя, и его лучшие люди (все мужчины; христиане не позволяли своим женщинам обладать властью или силой) выстроились шеренгой, чтобы убедиться, что налетчики забрали свое золото и серебро.

Опытные налетчики говорили, что это был самый богатый выкуп, который когда-либо им платили. То, что франки могли так легко найти столько золота и серебра и так легко с ним расстаться, могло означать только одно: дальше по этой реке находился город, полный невообразимых сокровищ.

Париж. Налетчики утверждали, что это будет легендарный поход.

У этой реки было название, которое звучало как слово, означающее на языке их народа «поздно». Сольвейг нашла это подходящим; она опаздывала, тормозила, задерживала. Двадцать лет, полный расцвет сил, а ее история еще не началась. Она чувствовала себя более нетерпеливой, чем когда-либо; обещание Магни подождать ее все еще звучало в ушах, а прикосновение его тела все еще покалывало кожу.

Едва уловимое «ш-ш-ш» пронеслось над замершим лагерем внизу, и Сольвейг снова посмотрела вниз. Ее отец, брат, Магни и Леиф несли завернутое тело Илвы на носилках. Ее мать шла позади, неся щит Илвы, ее меч и топор. Они перенесли Илву на четвертый скейд и устроили носилки на корме, там, где на всех остальных кораблях стояли сундуки с драгоценностями.

Драгоценности были на каждом корабле: на трех золотые и серебряные, на четвертом — кровавая. Три победы и одно поражение.

История закончилась. История осталась позади.

Сольвейг спустилась с холма, чтобы присоединиться к своей семье.

4

Вали стоял на носу корабля и смотрел, как солнце искрится над водой, простирающейся до самого горизонта. Со своего наблюдательного пункта он мог видеть три других корабля — каждый шел на безопасном расстоянии, но достаточно близко. Хокон был на втором из скейдов Карлсы — он продолжал изучать способы управления судном и хотел самостоятельности.

Путешествие до сих пор шло идеально. Ветер дул в нужном направлении, наполнял паруса и нес их домой. Они везли домой больше добычи, чем когда-либо прежде. Карлса и Гетланд обретут доселе неведомое им богатство.

В другое время его душа могла бы петь, а сердце — быть переполненным радостью.

Но сегодня позади него, на корме, лежала его вторая дочь, завернутая в ткань для погребения. Гудмунд, боевой целитель Леифа, подготовил ее тело каким-то способом, который Вали не хотел понимать, чтобы они могли вернуть ее в Карлсу и похоронить рядом с ее бабушкой.

Илва, самая свирепая из его детей. Его маленький волчонок. Она горела походами задолго до того, как стала достаточно взрослой, и была такой злой оттого, что ее заставили ждать до шестнадцатилетия. Но Бренна была непоколебима. Она хотела, чтобы ее дети успели стать сильными и взрослыми до момента, как встретят своего первого врага.

Илва перепробовала все возможные способы обойти запрет, и в позапрошлом сезоне даже подстригла волосы и попыталась притвориться мальчиком из другой семьи. Эта уловка никого не обманула, но Вали был горд ее настойчивостью. Он думал, что из Илвы выйдет отличная Дева-защитница, такая же, как ее мать и старшая сестра. И она хорошо сражалась здесь, во Франкии.

Но погибла во время своего первого набега.

Вали хорошо знал горе и боль. Он хорошо знал ярость и отчаяние. В его жизни были времена, полные всех этих чувств. Он знал радость и удовлетворение, и его жизнь долгое время была наполнена радостью. И все же печаль по Илве поселилась в знакомой дыре в его сердце.

Но его дочь погибла в бою, сражаясь, с честью. Его горе стало чуть меньше от понимания того, что Илва окажется в Валгалле,