Подснежник на бруствере - Константин Лапин

В устах нашего комсорга не было выше слова, чем простое — девушка. Не любила она тех, кто не уважал свое девичье достоинство. Но разве Зоя, которая порой действительно невоздержанна, даже дерзка на язык, не защищала по-своему нашу честь?

Я не забыла, как встретила нас связная командира полка Тоня, когда снайперы, прибыв на передовую, ужинали в блиндаже подполковника. Эта холеная, гладкая девица носила погоны рядового, но была в шерстяном офицерском обмундировании, ловко подогнанном по фигуре, в хромовых сапожках. Она иронически посматривала на нас, на снайперские винтовки, с которыми девчата не расставались даже за едой. А когда мы вышли из блиндажа, отпустила какую-то колкость по адресу «горе-стрелочков».

Быструю Зою словно ветром подхватило. Подняв с земли хворостину, она стала хлестать воображалу по ногам, по полным коленям, обтянутым тонкими чулками из Военторга. Пришлось Тоне, преследуемой хохотом солдат, спасаться бегством под сень командирского блиндажа.

Именно Тоня доставила неприятности капитану Булавину во время разведки боем. Связная, взяв трубку, поначалу отказалась будить подполковника, уснувшего под утро. Возможно, горячий замполит и преувеличивал размеры успеха операции по захвату «языка», зря настаивал на дальнейшем продвижении батальона: «соседи» не были предупреждены, могли не поддержать действий капитана Суркова. Но решать все это должен был сам командир полка.

У нас в гостях писатель Ставский

Солнечное августовское утро. Мы с Зоей ведем наблюдение за вражеской стороной. Пролопотал свою железную скороговорку пулемет, и снова тишина.

Позади нас в окопе голоса: знакомый сурковский и чей-то медлительный густой басок, покрываемый смешками солдат. Кто пришел? Над чем смеются бойцы? Нетерпеливая Зоя извертелась в снайперской ячейке, вот-вот лопнет от любопытства.

— Люба, миленькая, я только взгляну — и мигом назад.

Зная, что в таком состоянии от напарницы все равно мало толку, отпустила ее. Вскоре слышу Зойкин удивленный вскрик, чей-то смех, голоса. Разобрать, о чем говорят, я не могла, да и не до того было: начала оживать вражеская оборона. Прогремело несколько одиночных выстрелов, левей меня прошла короткая пулеметная строчка. Теперь гляди в оба!

Все же пришлось оторваться от винтовки, когда сзади послышались шаги. Высокий грузный командир в каске улыбался мне, как знакомой.

— Здравствуй, снайперша, принимай гостя!

— Товарищ писатель! — только и могла выговорить я. Надо бы обратиться по званию, но погон на нем нет, на груди ордена, депутатский флажок.

Для многих девушек-снайперов Владимир Петрович Ставский был первым писателем, увиденным наяву. Он приезжал в снайперскую школу под Москвой. Его книги «Разбег» и «Станица» читали не все из нас, больше знали писателя по фронтовым очеркам, печатавшимся в «Правде» и в «Красной звезде». Выступая перед курсантками, Владимир Петрович пообещал проведать нас на фронте, а если удастся — написать книгу о боевых действиях девушек-снайперов. И вот он здесь, на передовой…

— Ну, кого я к тебе, Люба, привела? — говорила Зоя, стараясь протиснуться между офицерами, что было не просто в тесном окопе.

— А я-то упирался, як те волы! — весело басил Ставский, кажется, не имевший ничего против Зойкиной хвальбы. — Ну, показывайте свое хозяйство, сестрицы-снайперицы!

Ставский не без труда втиснулся в снайперскую ячейку, стал рассматривать в оптику передний край противника.

— А почему фашист не высовывается? — спросил он.

Я объяснила, что после первых наших удачных выстрелов пошла пустая полоса.

— Значит, заставили-таки гадов башку склонить? Молодцы, девушки, честь и хвала вам!

Справа, на фланге второй роты, ударили, будто захлебываясь от злости, пулеметы. Ставскому захотелось немедленно пройти туда. Мы с Зоей решили проводить его. Писатель шел, не пригибая головы, мы опасались, как бы не заметил противник: окоп отрыт не по такому росту. А Ставский не хотел ничего слушать.

— Чтобы я, советский человек, склонял голову перед какими-то паршивыми колбасниками? Пусть они ползают по нашей земле, как черви слепые… А потом вы же со мною, — закончил он с хитрецой. — С такой охраной мне и черт не страшен.

Вечером Ставский, усталый, с вымазанными в глине коленями — за день он облазил всю передовую, — сидел в девичьей землянке. Рассказывал о Москве, о снайперской школе, в которой побывал перед отъездом на фронт, передал нам привет от майора Никифоровой.

Не у одной меня, наверное, встал тогда перед глазами образ нашей общей «матери»: добрые, со всегдашней еле приметной улыбкой глаза, ласковое напутствие при расставании. Екатерина Никифоровна сопровождала роту до самой армии, сдала «дочек» с рук на руки командованию. Ей мы были обязаны тому, как тепло приняли нас в армии, она добилась и того, что снайперскую роту сохранили как отдельную боевую единицу. Не потому ли в курсантской «Прощальной», которую мы распевали в походе и на привалах, был посвященный ей куплет:

Не придешь ты в снайперскую школу,Не увидишь прежних тех друзей,И не встретишь больше ты майора,Что считала матерью своей…

Ставский расспрашивал о подробностях фронтовой жизни, о нелегком окопном быте.

— А почему вы ничего не записываете? — полюбопытствовала Зоя. — Корреспонденты всегда записывают.

На нее зашикали: то корреспонденты, а то — писатель, понимать надо! Ставский, улыбаясь, огладил заросший рыжей щетинкой подбородок.

— И я военный корреспондент, девушки. Но к вам я надолго прикомандирован, не в последний раз видимся. Еще успеете попасть в мой кондуит! Наш разговор лишь «пробная пристрелка» — так у вас, снайперов, выражаются?

Мы попросили Владимира Петровича рассказать о себе. Как человек становится писателем, пишет книги? Некоторые из нас полагали, что все можно выдумать из головы, не выходя из своего рабочего кабинета.

— Конечно, не обязательно сидеть на дне кастрюли, чтобы знать вкус супа. — Ставский лукаво прищурился. — Но чтобы сварить хороший суп, нужно знать, сколько, чего и когда класть в кастрюлю… Кухню войны немножко знаю, в пятой вот участвую…

— Как в пятой? — ахнули мы. — Сколько ж вам, Владимир Петрович?

В семнадцать лет рослый парнишка-молотобоец из Пензы уже командовал отрядом по борьбе с контрреволюцией, позже был разведчиком, чекистом, комиссаром отдельной Кавказской краснознаменной армии. Сменив винтовку на перо рабкора, Ставский продолжал сражаться с врагами Советской власти на других участках борьбы, на трудном хлебном фронте. И снова бои: республиканская Испания, Халхин-Гол, финская кампания, наконец, Великая Отечественная.