Как быть евреем - Джеймс Кугел

Ю.Л. А Талмуд?

Д.Д. Итак, Мишну учили наизусть, учитель передавал ее ученику. Этот процесс предполагал не только механическое запоминание слов, но и понимание их смысла, их практическое воплощение: ведь лаконизм языковых средств порой делал текст непонятным. Со временем, особенно у «продвинутых» студентов, появилась традиция не только разбирать значение заучиваемых слов из Мишны, но и обсуждать попутно возникающие теоретические вопросы, изучать (как если бы дело происходило на сегодняшнем семинаре по вопросам юриспруденции) все аспекты проблемы и даже проходиться по тщательно подготовленному списку вопросов. Подобные дискуссии, организованные вокруг небольшого параграфа из Мишны, в конечном счете были записаны и получили название «Талмуд». На самом деле существуют два Талмуда, появившиеся в двух великих центрах еврейской учености эпохи поздней античности — в Израиле и Вавилоне.

Ю.Л. И какой из них настоящий?

Д.Д. Изучают оба Талмуда, но с исторической точки зрения Вавилонский Талмуд имел гораздо больше влияния. В итоге центр в Вавилоне стал доминировать: все наши нынешние традиции, ученость (кстати, и молитвы) пришли именно оттуда. По сути, Вавилонский Талмуд можно назвать величайшим корпусом еврейской учености, помимо Библии. В нем есть все — он воспроизводит Мишну, последовательно истолковывает ее и тем самым создает основу для нашей Алахи; при этом Талмуд бесконечно обращается к Торе (чего нет в Мишне) и часто — к стихам других книг Библии. В результате практически вся Библия оказывается истолкованной. Кроме того, в Талмуде встречаются эпизоды из жизни мудрецов, юмористические зарисовки и много чего еще. Сегодня Вавилонский Талмуд издается в двадцати больших томах. Правда, большая часть текста не сам Талмуд, а позднейшие комментарии на него. Так что, сам понимаешь, можно потратить всю жизнь на его внимательное изучение.

Ю.Л. Вот уж великая радость…

Д.Д. Успокойся: еврейская библиотека поражает почти каждого, видящего ее в первый раз. Есть даже специальное выражение на иврите — «ям шел талмуд», «море учености»: тебя охватывает чувство беспомощности, когда впервые сталкиваешься с таким огромным собранием книг. Я ведь еще далеко не все перечислил. Но тебе приятно будет узнать о том, что, хотя такое море существует, вовсе не обязательно пытаться переплыть его сразу или даже исследовать его объем.

Ю.Л. Что вы имеете в виду?

Д.Д. Я имею в виду, прежде всего, следующее: жить как еврей, следовать Алахе и в полной мере быть внутри иудаизма научиться совсем несложно. Наверное, необязательно даже напрямую обращаться к тем или иным книгам. Ты узнаешь все необходимое от окружающих людей, приходя в синагогу или к кому-то в гости — например, к евреям, которых знаешь по университету. Можно также воспользоваться разными руководствами по практическому соблюдению Алахи — их много напечатали на русском. Но «море» книг, о котором я говорил, особенно изучение Талмуда или Библии с традиционными комментариями, имеет в иудаизме самостоятельное значение. Погружение в наши священные тексты, стремление их понять необходимы сами по себе, эта деятельность является мицвой, центральной частью еврейского пути. Иногда, конечно, изучаемый материал имеет практические следствия для нашей жизни, но ведь очень часто мы изучаем, например, обряды, некогда имевшие место в Иерусалимском храме, законы, касающиеся жертвоприношений и ритуального очищения, и тому подобное. Отсюда становится понятной та роль, которая придается процессу учения в иудаизме. Для нас такое учение самоценно; оно необязательно имеет практическое применение и, уж конечно, не выражается в количественных показателях.

Пойми меня правильно: наша цель — много учиться, пропитаться Торой. То есть сущность учебы в иудаизме — погружение в священные тексты, ежедневно, на несколько минут или несколько часов. Если бы ставилась иная задача, то и мицвойс формулировались бы по-другому: для их исполнения человеку, например, необходимо было бы изучить такие-то книги или ежедневно посвятить учебе столько-то времени. Но нет, учеба — это одна из тех немногих мицвойс, которые, по словам наших мудрецов, «эйн лаэм шиур»: они беспредельны, в них не оговаривается объем того, что ты должен сделать. Это означает, что если даже ты всю оставшуюся жизнь посвятишь исключительно изучению Талмуда и успеешь до смерти изучить его целиком (что удавалось очень немногим), то тебе все равно придется изучать какой-нибудь другой текст, комментарий или возвращаться к началу Талмуда — и все повторять. Важно обратиться к текстам, посвятить им как можно больше времени.

Ю.Л. Но почему делается такой упор на учение?

Д.Д. Опять же на этот вопрос отвечают по-разному. Очевидно, между учением и передачей Алахи существует тесная связь. Сила нашего пути — в «благословенных деталях». А они требуют постоянного внимания: наши самые незначительные поступки перед Б-гом должны быть точно выверенными и осознанными. Поэтому человек учится, чтобы как можно лучше следовать в своей жизни Торе, надлежащим образом исполнять мицвойс. Изучение текстов неизбежно заставляет серьезнее относиться к мицвойс и следовать примеру мудрецов — ведь они так пунктуально и ревностно исполняли мицвойс во всем их объеме.

Во-вторых, учение — это мицва, которая, так сказать, всегда под рукой. Поскольку ей не отводится фиксированное время, то мы всегда можем исполнить ее в свободную минуту — или посвятить ей всю жизнь. И, как ты еще увидишь, она приносит много радости — это не только обращение души к Торе, но и интеллектуальное удовлетворение от постижения вещей, когда следишь за логической цепочкой и угадываешь очередной вопрос. А ведь есть еще и удовольствие общения и сотрудничества— ведь учение приносит наибольшие плоды, когда учишься вместе с другом или в группе.

Впрочем, существует и другая причина, почему иудаизм такое важное значение придает учению. Ты знаешь, что мир, в котором человек живет, небезразличен к тому, как человек мыслит и как этот мир понимает. Язык, на котором человек говорит, разговоры, которые ведет с друзьями и соседями на работе, в магазине и дома, мелкие повседневные заботы — в конечном счете все это значит гораздо больше, чем просто заполнить время. Таким образом формируется наш мир, наше понимание реальности — никак не меньше. Нам постоянно что-то разъясняют, перед нами расставляют приоритеты, нам адресуют новые идеи, в наше сознание закладывают новые понятия. Каждый миг в нас формируется и закрепляется общий взгляд на мир. И все это мы принимаем — хотим мы того или нет. И может быть, начинаем чувствовать, какая огромная пропасть между современным мировоззрением и иными взглядами на мир — теми, которые самым детальным образом представлены в иудаизме. Для нас изучение текстов — это вхождение в иной мир, мир Торы. Войти в этот мир — значит по-иному осознать, понять наш собственный мир. Я бы сказал, что учение — это «подрывная» деятельность, в хорошем смысле слова. Оно помогает нам ослабить мертвую хватку повседневного бытия и взглянуть на мир под другим углом.

Ю.Л. Понятно. Но с какой стати надо было настаивать на учении в давние времена? Я имею в виду, до того, как возникла такая пропасть?

Д.Д. Я не понимаю, что ты имеешь в виду, говоря о «давних временах». Ведь этот аспект учения был хорошо известен нашим древним мудрецам. Рабби Акива, который жил во втором веке, сравнил мир Торы с морем, а нас — с рыбами в этом море, которых Рим хотел выбросить на «сухой берег». Другими словами, погружение в изучение Торы даже тогда понималось как создание атмосферы, отличной от повседневной реальности оккупированной римлянами Иудеи. Думаю, так же дело обстоит и сегодня. Конечно, в наши дни все мы отчасти на «сухом берегу»: в этом смысле мы похожи скорее на амфибий, чем на рыб; так, наверное, было и раньше. Наши мудрецы употребляли даже особое выражение для обозначения правильного пути — «Тора им дерех эрец», «Тора и мирские заботы»: ведь надо и на жизнь зарабатывать. Именно поэтому наша Алаха есть то, что она есть: нам нужно жить в мире, заниматься повседневными делами, но раз в неделю, в Шабат, откладывать все занятия. И даже в рабочие дни, трижды в день, мы отрываемся от дел, чтобы произнести обязательные слова молитвы, и останавливаемся, чтобы прочитать утром и вечером Шма. То же самое и с учением: мы не только выходим из одного мира, но и активно входим в другой. Наконец, Тора подобна воде еще в одном смысле.

Ю.Л. Что вы имеете в виду?

Д.Д. Тора — это не только атмосфера, не только естественная среда обитания, какой ее видел рабби Акива. Она не только поддерживает нашу жизнь, но и, как вода для живых существ, легко доступна всем. Во всех этих смыслах, учили наши мудрецы, Тора подобна воде. Мало того, Тора, как и вода, очищает. Таким образом, мы идем своим путем в этом мире и делаем все, что необходимо для нашего существования, но когда приходим, то делаем поворот и входим в мир Торы. Не важно, что тебе выпало изучать — Мишну, Талмуд или Библию с комментариями. Тот, иной мир, еврейские слова, темы Алахи и толкований, особые приемы, с помощью которых мудрецы стремились осмыслить библейский текст, — все это делает обращение к книге похожим не столько на учение в привычном смысле слова, сколько на присоединение — на час-другой — к знакомой компании, когда видишь хорошо знакомые лица в несколько иной обстановке или в процессе освоения новой территории. И такое учение, какое бы удовольствие ты от него ни получил, уже не развлечение. Это в самом деле путь к иному пониманию мира — мира, в котором имеют значение иные вещи. И, даже возвращаясь в наш банальный мир, мы приносим с собой что-то из мира иного, и тогда жизнь человека меняется. Значит, и об этом говорит сравнение с водой: погружение в Тору сходно с погружением в очищающий ручей или поток, из которого выходишь свежим и чистым.