Идеальная афера - Николай Леонов

Это не искренность. Отнюдь! Это – законченный кретинизм. Тем более не было у него никакой «другой», но уж больно захотелось уесть дурищу напоследок, сделать побольнее! Вот и уел так, что Ирка уже третью неделю носа не кажет, не звонит и сама к телефону не подходит. Очень большой вопрос, как ему этот эмоциональный срыв еще икнется. Эх, так бы сам себе по роже и въехал. Хотя, чего уж себя утруждать, желающие найдутся. Причем дал бы господь, чтобы только по роже, а не посерьезнее чего.

С другой стороны – с кем им работать? Беззубова-то тю-тю – неделю уж как в месте, «где ни скорби, ни воздыханий». А после пристального, вдумчивого изучения оставшихся после нее документов да пары файлов – нашла, как закрывать, дубина стоеросовая, с усмешкой вспомнил Бортников, такой пароль даже выпускница музыкального училища за две минуты взломает! – ему стало кристально ясно – от лаборатории не отстанут. Ведь вот что странно, хитрющий лис Шуршаревич из «Сертинга» тоже носа не кажет, а ведь неделя-то прошла, пора ему решать, как дальше жить без Алины Васильевны. Значит, что? Значит – боится.

«И правильно делает, я бы на его месте тоже боялся, – мрачно подумал Бортников. – По крайней мере, на своем так все поджилки трясутся с некоторых пор!»

Плюнуть бы на все эти «танцы с волками» и дать деру, покуда шкура цела, но... Во-первых, далеко ли удерете, Александр Григорьевич! Если поймают, а волки матерые, не таких, как он, ловили, тут уж пощады ждать нечего. Не в Антарктиду же к пингвинам срываться, а если куда поближе, то могут и достать. А во-вторых, что же, бросать все, упускать подаренный судьбой, с бою вырванный у нее шанс? Не-ет, это не для него! Дать самому себе и высшим силам нерушимый зарок близко носа не совать в столь опасные игры, уволиться, обходить Шуршаревича с треклятым АОЗТ «Светлорадсертинг» десятой дорогой, стать или хотя бы попытаться стать мирным обывателем?

Бортников вновь грустно усмехнулся. Ну не подходит для него такой выход. И вообще – торговаться с жизнью, заключать с ней договор о взаимных обязательствах уже по одному тому нехорошо и даже безнравственно, что бессмысленно. Не приемлют высшие силы подобного рода торговли.

Одно обнадеживало: с момента публикации Иринкиной статейки прошло две недели, со дня смерти Алины Васильевны неделя, а его пока не трогали. Как будто позабыли о нем, хоть на такое надеяться было глупо.

Но и пришить сразу не должны, а скорее всего – попытаются использовать. Предварительно хорошенько пуганув, а в идеале – психологически подавив, сломав. Волчарам-то, по большому счету, все едино: Беззубова ли, он ли. Он, кстати, поумнее будет, должны же они это принимать во внимание. Значит, надо как-то довести до сведения тех, кто там принимает решения, что он отнюдь не собирается взбрыкивать, напротив – готов вести себя максимально послушно. Если нужно забыть про нефтяные варианты, так он готов забыть! Вот тут ему поможет этот загадочный тип, выдающий себя за инженера, хоть флюориметр он явно видит впервые в жизни. А в том, что тип представляет серьезных людей, у Александра Григорьевича сомнений не было. Сляпать такую великолепную ксиву аж из Подольска... Нет, недаром этот городок в Подмосковье считается одной из теневых столиц и прочно ассоциируется с российским криминалом самого высокого уровня. Именно поэтому Бортников принял решение не ждать у моря погоды, а завтра же брать быка за рога, откровенно поговорить со лженаладчиком. Неужели это группировка Коли Гроба? Похоже на то, очень похоже. И выходы на столицу у них есть, он-то это точно знает.

Вообще, любое решение принимается тем легче, чем меньше возможностей выбирать. Поведение приятеля, равно как и неприятеля, нам легче прогнозировать, чем собственное, самим себе мы кажемся сложнее. На этом, кстати, основана любая стратегия – от военной до расстановки игроков на футбольном поле. Другими словами, мы больше видим вариантов поведения для себя, чем для других. Совсем же легко решиться на что-либо, если выбора как такового у нас нету. Тогда вариант становится форсированным. Именно в такое положение попал Александр Григорьевич Бортников.

Он заснул только под утро, когда черные прямоугольники оконного переплета стали синеть и светлеть. Не успел провалиться в короткое, ничуть не освежающее беспамятство, как услышал противный, комариный какой-то писк будильника. Что ж, пора вставать, пора собираться на встречу с вчерашним загадочным типом. Утро этого январского четверга должно кое-что расставить по своим местам! Завтракать не хотелось совершенно, во рту стоял мерзкий медный привкус. Странно, ведь ни капли спиртного он вчера не выпил. Не иначе, на нервной почве. Ладно, за разговором можно будет выпить чашечку кофе. В «Казачьем стане», который теперь на польский манер именуют не как-нибудь, а кавярней – дескать, знай наших, совсем как в Европах! – к кофе подавали недорогие и очень вкусные сладко-маслянистые пирожные-меренги.

Гуров тоже плохо спал этой ночью на новом месте. Слава небесам, до кошмаров типа крячковского треххвостого барбоса дело не дошло, но предчувствие, подсознательное ожидание какой-то крупной пакости не оставляло его, заставляя мучительно ворочаться с боку на бок и шепотом чертыхаться. Лев хорошо знал цену таким своим предчувствиям, слишком часто они сбывались. Однако он отлично понимал, что впрямую, наскоком, грубым натиском эту загадочную силу, собственное подсознание, отвечать на свои вопросы, как ни жаль, не заставишь.

Тереби подсознание, не тереби... Оно лишь злобно фыркает в ответ да оскаливается слюнявой пастью.

Глава 5

Можно сколь угодно тонко и точно выстраивать планы оперативно-розыскной работы, составлять и просчитывать сложные, похожие на шахматные комбинации, а потом грубая, непредсказуемая в своей алогичности реальность ка-ак хрюкнет очумевшей свиньей, и все рассыпается в прах и мелкие дребезги. Хмурое, неряшливое и неопрятное январское утро продемонстрировало доказательства этого нехитрого тезиса по самой полной программе.

Кавярня «Казачий стан» открывалась в восемь утра, хоть большим наплывом посетителей в такой час, да еще гниловатой светлораднецкой зимой, похвастаться не могла. Через час-полтора начинают студенты забегать, а уж ближе к обеду народ пойдет валом. Сегодня же первый появился сразу, не успели входную дверь отпереть, зажечь светильники, зарядить автомат «Эспрессо» молотым кофе.

Выглядел он странновато. Бледный до какой-то чуть ли не синевы, хотя и в чистом, но весьма обтрепанном пальто фасона «прощай, молодость». Не старый еще, только вот жеваный с виду. Однако выбрит, на алкаша запойного не похож, да и не заходили в «Стан» алкаши. А вот руки у него тряслись мелкой противной дрожью, это официантка хорошо заметила, когда странноватый клиент начал подсчитывать мелочь, которую вытряхнул из когда-то дорогого, а сейчас столь же обшарпанного, как пальто, бумажника. Было в его внешности нечто неуловимо «кавказское», но настолько тусклое, стертое... Человек без возраста, без национальности. Молоденькая официантка, на свое счастье, не знала, что так выглядят законченные, безнадежные наркоманы.

Мелочи ему хватило на пару фирменных пирожных, чашку «Эспрессо» и сто пятьдесят граммов недорогого, но все же коньяка. Заказ для утреннего часа довольно странный. Официантка презрительно фыркнула – нет, видимо, все же алкаш.

Он уселся за крайний, самый близкий к большому окну столик и, прихлебывая горячий кофе, пристально в это окно уставился.

А что там, за окном? В мутном, перенасыщенном влагой утреннем сумраке вырисовывается угол корпуса университета, отрезок улицы, ведущей к его главному входу, спешащие на работу прохожие, мокрые тополя, чуть пошевеливающие безлистыми кронами под порывами ветра. Да туманные ореолы вокруг еще не погашенных фонарей, от которых сумрак кажется еще плотнее. Господи, какая тоска!

Он вытащил из кармана пальто полученную вчера фотографию, еще раз пристально вгляделся в нее, хотя и так запомнил лицо своего «объекта». Затем с некоторым недоумением посмотрел на стоящий перед ним тонкостенный фужер с янтарного цвета напитком. Коньяк. Зачем он его заказал? Он так давно не пил спиртного, совершенно отвык от него. Выпивка плохо совмещается с зельем, кто попробовал настоящую наркоту и «подсел», тот обычно навсегда освобождается от алкогольной зависимости. Меняет на нечто неизмеримо худшее. Но сейчас ему необходимо выпить, как это русские говорят, для храбрости. Иначе ничего у него не получится. Вовсе не потому, что ему страшно, отнюдь! Ему безумно противно. До омерзения тошно играть дурацкую роль в еще более дурацкой постановке. «Злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал...» – горько подумал он. Да уж, кинжал... что надо! Эх, натуральный драмкружок в детском саду. Так что, примем как лекарство. От меланхолии, криво усмехнулся он, и, давясь, в два приема влил в себя спиртное. Через несколько минут ему мягко, но увесисто стукнуло под основание черепа, а в желудке вдруг стало тепло и пусто. Теперь можно попытаться съесть меренг, да и за улицей надо следить повнимательнее, не хватало еще пропустить «объект». Что касается очередного болота, в которое он вляпался, и светлых далей, куда ему уж точно никогда не добраться, – как-то потеряли эти мысли остроту, если и приносили боль, то уже не сильную.