С Красным Крестом - Луи Буссенар

Мне, должно быть, дали чего-нибудь усыпительного, подумала она, оглядывая большую комнату, из которой устроила себе спальню, и тут же упала совсем одетая на кучу циновок, завернулась машинально в шелковое одеяло и почти сейчас же уснула.

Через некоторое время, продолжительность которого невозможно было определить, она проснулась. Голова была тяжелой, во рту горело, и тело все было как будто налито свинцом. В этом состоянии молодая девушка не узнала знакомых предметов, украшавших ее комнату.

Горящая лампа освещала мрачные стены, лишенные тех ярких обоев, которые так любят жители Востока.

Фрикетта подумала: «Я в бреду! Ужасные сцены подействовали на мой рассудок!»

Она стала двигаться, потягиваться и даже ущипнула себя, чтобы убедиться, что она не спит, потом вдруг вскрикнула от удивления и ужаса.

Около нее был кто-то, тут, совсем близко.

То был мужчина в странном и живописном костюме королевского воина: в железной каске в виде повязки, над которой поднималась красная конская грива, кольчуге, облегавшей стан, руки и шею, наколенниках, тоже из железа, заканчивающихся высокими гамашами.

Этот человек, вооруженный саблей, кинжалом и копьем, холодно смотрел на нее своими маленькими черными, косо расположенными глазками, сверкавшими зловещим блеском.

Фрикетта была в плену.

Она мгновенно поняла ужасную истину, и холодный пот выступил на ее теле.

Ее похитили из ее комнаты во время этого искусственно вызванного сна; ее отнесли в это подземелье, запертое со всех сторон, и теперь она была одна, без защиты, во власти врага, беспощадную жестокость которого она слишком хорошо знала.

Одно слово сорвалось у нее с губ:

– Тогакутосы! Я погибла…

При этом слове у солдата мелькнула гримаса, которая должна была изображать улыбку, придавшая его лицу выражение хищного зверя, почуявшего добычу.

Фрикетта посмотрела на него более внимательно, и ей показалось, что она узнает в нем одного из офицеров личной гвардии короля, одного из тех, кому Ли-Хун оказывал наибольшее доверие.

Видя, что она совсем проснулась, человек, до тех пор неподвижно сидевший на бамбуковой табуретке, встал, сделал несколько шагов и рукояткой своего копья три раза равномерно ударил в дверь.

Потом он снова сел и замер в одной позе, как статуя.

Через несколько минут дверь отворилась, и Фрикетта увидела незнакомца в длинной темной одежде, который вошел, неся поднос.

«Вот как, – подумала она, немного успокоенная, – они хотят дать мне есть! Может быть, мне ничего не сделают плохого и я отделаюсь одним страхом».

Вошедший поставил свой поднос на маленький столик и жестом указал на него Фрикетте. На подносе стоял сосуд, полный какой-то жидкости светло-желтого цвета, лежал кинжал и тонкий красный шелковый шнурочек, который извивался как коралловая змея.

Фрикетта ничего не понимала.

Незнакомец сказал ей несколько слов, которые заставили ее содрогнуться от ужаса и негодования.

Он говорил по-латыни!.. Да, но на той исковерканной латыни, на которой католические миссионеры преподают в своих школах французский катехизис.

– Puella damnata a fratribus morietur (осужденная своими братьями девушка умрет).

– О, негодяй!.. Презренный… предатель! – проговорила возмущенная Фрикетта.

Пришедший продолжал своим беззвучным, точно фонограф, голосом:

– Mors ejus erit volontaria… utet aut veneno, aut cultro, aut laquoeo (смерть ее будет добровольная… она может употребить яд, кинжал или петлю).

– Вот как! – воскликнула Фрикетта. – Мне предоставляют самой выбрать вид смерти! Увидим…

Довольный, что его поняли, необыкновенный латинист ждал в ответ слова согласия; Фрикетта же высказала ему прямо свое негодование на такой же кухонной латыни.

– Это ты, христианин, окрещенный миссионером… ты, пользовавшийся его доверием и обманывавший нас своею набожностью? Я хорошо знаю тебя, негодяй, тебя, предавшего, как Иуда, и учителя и Господа!.. Ты хуже тех злодеев, которые пользуются тобой.

На это горячее восклицание негодяй иронически засмеялся и возразил:

– Прежде всего я принадлежу к тогакутосам! Что мне за дело до Бога западных варваров, мне, сохранившему в глубине души веру своих отцов. Я сделал вид, что принял твою веру, только для того чтобы обмануть вас всех, проклятых чужестранцев!.. Однако, девушка, пора и умирать!.. Выбирай средство и знай, что час твой настал, ничто не может спасти тебя.

– А если я не хочу?

– Ну так ты погибнешь от голода в этой тюрьме, дверь которой никогда не откроется перед тобой.

С этими словами он вышел и крепко запер за собой тяжелую дверь, оставив бедную Фрикетту наедине с ее сторожем, безмолвным существом, пристально смотревшим на нее своими глазами змеи.

Собственно говоря, она была взбешена может быть даже более, чем испугана.

Сначала ей пришла мысль схватить кинжал, броситься на солдата и всадить ему клинок в горло… Да, это было бы хорошо, но что потом?.. Кроме того, человек он был, по-видимому, сильный, и кольчуга делала его почти неуязвимым. С другой стороны, если он и умрет, то каким образом выйти, не попав в руки стражи, которая ее тотчас изрубит?..

Между тем она чувствовала на себе этот пристальный, тяжелый до болезненности взгляд.

Она хотела противодействовать и спросила себя:

– Что вообще делает здесь этот истукан? Может быть, ему поручено воспрепятствовать всякой попытке бегства с моей стороны?.. Должен ли он в назначенный момент меня прихлопнуть, чтоб подумали, что я добровольно рассталась с жизнью?.. Ну, посмотрим! У меня есть оружие, и я не дам зарезать себя, как цыпленка.

Медленно подняла она свои ресницы, до тех пор опущенные, и устремила пронзительный взгляд на корейского солдата.

Воин не опустил и не отвел глаз, но продолжал спокойно смотреть на нее с угрюмой неподвижностью жабы.

Фрикетта сказала себе:

– Может быть, он намеревается загипнотизировать меня? Это было бы интересно.

Так прошло несколько долгих минут. Фрикетта собрала всю свою волю и энергию и магнетизировала его. Проникая до глубины зрачков солдата, она говорила себе:

– Ну, мой милый, ошибаешься же ты, если думаешь меня смутить… Я смотрела на тигра не моргнув!..

От усталости ли или от нравственного воздействия, он два или три раза подряд закрыл глаза, и лицо его сморщилось.

Если бы не серьезность обстоятельств, Фрикетта сделала бы ему рожки и расхохоталась.

«Боже, какой он урод!» – подумала она, не спуская с него глаз.

Страшно долгим показалось ей время; она уже спрашивала себя, чем кончится этот странный поединок, когда черный взгляд воина дрогнул и, казалось, помутился.

«Неужели он спит?» – подумала Фрикетта.