Демон справедливости - Далия Трускиновская

В это время дед явственно сказал: «Да ты что, старая? Какие еще, к бесу, внуки?!» Но на шевеление его губ наложились слова бабы Стаси, которые соседка воспринимала, как видно, в мужском грубоватом и басовитом исполнении.

Я впервые видела, как отводят глаза, и просто любовалась уверенностью и артистизмом бабы Стаси. Это был совершенно очаровательный блеф.

– Так это не внук! – обрадовалась тому, что ситуация прояснилась, соседка. – Это младшей сестры ее сынок. Сестру Бог наказал – с сыном одно горе. Когда не в тюрьме, так в нее собирается. С детства от рук отбился. Сестра его и принимать не хочет, так он к тетке подлизался. Надеялся – пропишет, а она, видать, не успела.

– И как же она его, подлеца, в дом не боялась пускать? – выразила негодование баба Стася.

Дед тоже выразил негодование – хватил кулаком по столу. Думал, видно, вывести спутницу жизни из транса. Но оба негодования замечательно совпали.

– Чего же бояться? – даже удивилась соседка. – Он же к ней с добром. Дров однажды машину пригнал. Денег давал. Он у нее и ночевать оставался. Она его жалела.

– Жалеть его, гада! – проворчала баба Стася. – Стрелять таких надо!.. Подлей-ка в заварочник кипятку.

С этими словами она вспорхнула с подоконника. Я полетела следом.

Военный совет мы устроили на ближайшем заборе.

– То же самое узнал бы любой салага-лейтенант, если бы ему поручили взять показания у жильцов Сониного дома насчет прежних обитателей квартиры, – со злостью констатировала я. – Это же элементарно!

– Элементарно, Ватсон! – согласилась лукавая баба Стася.

– Ну, я не сообразила, что в это дело замешана бывшая хозяйка квартиры, но они-то должны были докумекать, почему эта сволочь так старательно пытается туда забраться! – продолжала бушевать я.

– А почему он старается туда забраться? – задала баба Стася, в сущности, мною же поставленный вопрос. – Что он там ищет? Что он там забыл?

– Или спрятал!

– Или спрятал, – согласилась баба Стася. – Ну, милиция-то могла бы узнать, когда его в последний раз посадили и когда выпустили, ей это легче, чем нам с тобой. Но я так понимаю, что когда его сажали, тетка еще жила в квартире, а когда он вышел, ее уже забрали родственники. Он приходит – а там чужой человек. Что тут станешь делать?

– Мог бы ключи подобрать и залезть, пока Соня на работе, – предложила я самый гуманный вариант.

– Если ключи старые, то их не так просто подобрать, – заметила баба Стася. – А выбить эту дверь, сама говорила, невозможно. На века сделана.

– Но душить ни в чем не повинного человека?.. – все-таки это до сих пор не укладывалось у меня в голове.

– Из-за связки ключей на полчаса? Ох, милая ты моя, из-за буханки хлеба убивали, из-за пачки махорки… Видно, спрятанное того стоило.

Я отшатнулась. Со стороны выглядело, наверное, забавно – ворона на заборе ни с того ни с сего шарахается от другой вороны, да еще и машет на нее крылом. И все это – в то время, когда вороны давно спят.

– Опять же, – продолжала баба Стася, – люди есть разные. Вот ты, к примеру, в таком положении вежливо бы днем явилась: так, мол, и так, бывшая хозяйка прислала, пакетик в тайничке позабыла. А если человек весь век по тюрьмам, то он иначе просить не умеет, как кулаком. Он уже не так устроен, как мы с тобой. Может, сам по себе он еще и не так уж был плох, – а тюрьма всякого погубит. Еще никто оттуда лучше, чем был, не возвращался. Хуже – это да, это бывало.

Баба Стася говорила общеизвестные вещи. При нужде я и сама кому угодно наговорила бы таких прописных истин. Да, люди от природы разные – истина первая. Да, для уголовника лучший, если не единственный способ без затруднений побывать в квартире – придушить на полчасика хозяйку и взять ключи. На то он и уголовник. Абстрактно все эти истины я знала. Но когда увидела их в конкретном применении – не желала верить собственным глазам.

– А дальше все совсем просто… Ты ладошками тепло и холод чуешь? – вдруг спросила баба Стася.

Не знаю, как насчет тепла и холода, но какие-то странные способности у меня есть. Мне приходится иногда массировать бегемотиц – так, на скорую руку, когда они чего-нибудь потянут или остеохондроз даст о себе знать. Однажды прямо на тренировке у одной бегемотицы отнялась левая рука. Шуму было! Единственное во всей медицине, в чем я ориентируюсь – это массаж. Я прикрикнула на свое стадо, чтобы не кудахтали – мол, это все минутное дело. И стала массировать бесчувственную руку. Результата, конечно, не было никакого. Я вспомнила старое правило – массаж при травме нужно вести выше места поражения. Определила границу чувствительности и принялась мять плечо и спину. Тут оно и случилось. Где-то под лопаткой я ощутила как бы бугорок. Я с силой нажала на него, загоняя обратно в спину, и тут моя пациентка заверещала – по руке мурашки побежали, да еще какие свирепые! Так и должно быть, ответила я, продолжая растирать ее левую лопатку и жать на бугорок. Мурашки – это было замечательно! Через минуту чувствительность в руку вернулась полностью, а бегемотицы уставились на меня с религиозным почтением. Вообще они удивились меньше, чем я сама. Потом не поленилась и проконсультировалась у знакомого врача. Оказывается, я набрела на точку с китайским названием, отвечающую за остеохондроз. Потом я таким же методом тыка нашла на бегемотицах еще несколько точек – в общем, что-то мои пальцы чуяли.

Эту историю я рассказала бабе Стасе, и она успокоилась.

– Значит, и без меня найдешь спрятанное, – сказала она. – Могла бы я тебе помочь, да только лучше привыкай сама.

– А ты, бабушка, научишь меня глаза отводить?

– Этому обучу. Невелика наука. А теперь лети-ка ты к подружке своей, разбирайся. А я вернусь к Ане. Нужно там до конца досидеть.

– Зачем, бабушка? Скучно же тебе с ними?

– А ты не понимаешь? Все мы одним грехом повязаны, все душу дьяволу продали, хоть и с добрым намерением. Вот и сидим мы вместе – и вроде не так нам страшно. А отколется кто-нибудь одна – других сомнение возьмет, не нашла ли она ход к спасению да не спаслась ли тайком от всех? Нет, лучше уж честно сидеть с этими бедолагами.

– А ты сама – разве не боишься?

– Ну, побаиваюсь… Так ведь я хитрая! Я ведьмовский дар получила, чтобы зерно из колхозного амбара незаметно украсть, а потом его на добрые дела пустила. И опять же – я по справедливости это зерно взяла, не может быть, чтобы человек всю весну и все лето спину горбил, а ему за это – горсточку на трудодень. Все зачтется! Я же не сижу за пирогами и не жду околеванца! Помяни мое слово – выручит нас всех Зелиал. А то еще, может, своего ангела справедливости найдет. Совсем ладно будет.

Она вздохнула.

– Встретились мы тогда – я молодая, он вроде бы тоже. Запал в душу! Никому не говорила, засмеют, а тебе скажу. Ты не больно смешливая. И вот сколько лет прошло – я седая, старая, а он – все такой же. Погляжу на него – словно и лет этих не бывало.

Баба Стася помолчала.

– Всякое у меня в жизни было. И мужу верности не соблюла, не то, что другие. Полсела у нас вдов было. Иная так до смерти и блюла, это я доподлинно знаю. А я – нет. И вот теперь могу тебе сказать, одна у меня была думка: уж если не он, нечистая сила, бес треклятый, так пропадай моя телега, все четыре колеса! Диковинно, правда? Ну, ладно уж, лети! Лети!..

Каждую ночь это повторяется – из-под земли вырастают белые тени, вся радость которых отныне – полет и справедливость.

Давным-давно умерли и Теофиль Готье – поэт, и Карлотта Гризи – его синеглазая подруга, балерина, и Жюль Перро – танцовщик, которого она тоже когда-то любила и который сочинил для нее танцы. Те трое, тот извечный треугольник… Они и не знали, что угадали правду.

А я это знаю. И до них каждую ночь виллисы во главе с повелительницей Миртой неслись над землей. И после них несутся. Они лишь развели в стороны пару дев с гипсовыми лицами и в неживых веночках, чтобы поставить между ними еще одну – Жизель. И все изменилось – милосердие стало расшатывать изнутри непоколебимую справедливость виллис. Правда, Жизели удалось спасти лишь одного человека – именно того, кто, на мой взгляд, и не заслуживал спасения из ее рук. Только одного…

Но она летит вместе с ними, она среди них – воплощенное сомнение. А вдруг белая справедливость не безупречна?

И потому их танец прост, а ее танец – загадка даже для нее самой. Она никогда не знает, как станцует будущей ночью. Потому что неизвестно – кто встретится на пути.

Это оказался пистолет.

Я нашла его на кухне.

Когда здесь установили газовую плиту, то обычную дровяную не убрали. Решили – если хозяйка захочет, вызовет мастеров, они разберут это чудище, заодно и целый угол на кухне высвободится. А хозяйке было не до того. И плита ей не мешала. Так она и достояла до появления Сони. А у Сони тоже до нее руки не дошли.

Коробка с пистолетом и патронами была засунута глубоко в топку – точнее, даже не в саму топку, а в пространство под ней, куда сквозь решетку проваливается зола. С меня семь потов сошло, я квартиру раз десять обошла по периметру, растопырив пальцы и скользя ладонями по всем стенам, на всякой высоте. О печке я подумала в последнюю очередь – еще и потому, что, как положено комфортабельной горожанке, не представляла ее внутреннего устройства. К тому же я не знала, что искала. И не подозревала, что туда можно затолкать такую большую коробку.