Гиблое место - Сергей Шхиян

— Я с тобой, государь-батюшка, — вдруг подала голос Морозова.

— Со мной никак нельзя. Лучше оставайся со всеми.

— Муж приказал, — покачала головой молодая женщина. — Это его последняя воля.

— Взял бы вас с собой, да не могу. Скоро на меня устроят охоту, пропадете вместе с детьми, — сказал я.

— На все воля Божья, — упрямо ответила боярыня и, подхватив сына за руку, заспешила вслед за нами.

— Здесь, — когда мы дошли до противоположной воротам стены тына, указал староста на тайное место.

Он оттащил за оглобли стоявшую у забора телегу и аккуратно убрал закрывавшие тайный лаз ветки.

— С Богом, — сказал Антон и перекрестил меня, — иди на восход, так безопасней. За нашим лесом будет деревня, спросишь там Порфирия Кузьмича, это мой кум. Передашь от меня привет, он поможет.

— Возьми, — сказал я, выуживая из своей мошны несколько ефимок, — это плата за постой, как я обещал.

Антон, поклонившись, принял деньги. Я спрыгнул в узкую, сырую, метра два глубины яму.

— Прими, батюшка, — раздался сверху голос Натальи Георгиевны, и она спустила вниз за руки сына Бориску.

Мне ничего другого не оставалось, как подхватить мальчика. А за ним и девочку. Спорить было некогда, да и опасность остаться в деревне без защиты молодой красивой женщине была не меньшая, чем прятаться со мной в лесу.

— Погоди, помогу, — сказал я ей наверх и, передав сестру Бориске, велел: — Прыгай.

Наталья Георгиевна доверчиво бросилась вниз, прямо в мои объятья. Я опустил ее на ноги. Разобравшись с детьми, мы спешно пошли по траншее, прикрытой сверху жердями и ветками. Лаз был длинный, с закрепленными плетнем стенами. Ноги скользили по осклизлой глине. Кое-где пришлось идти по колено в воде. Ноги у нас промокли, в сапогах хлюпала холодная вода, зато выбрались мы из траншеи в самом лесу. — Сначала отойдем отсюда подальше, — сказал я. Дети, видимо, инстинктивно чувствуя опасность, не капризничали и не хныкали.

Похоже, что тяжелые времена приучили не только взрослых стоически сносить жизненные перипетии.

Я забрал у Натальи Георгиевны девочку, она взяла за руку сына, и мы, как могли быстро, пошли на восток. Лес уже начал просыхать, но все равно идти было трудно, тем более, что я выбирал места посырее, чтобы помешать возможной конской погоне.

То, что казаки не станут гнаться за нами пешим ходом, я был почти уверен.

Вряд ли покойный Свист был им так дорог, что они захотят промочить ноги, бегая по лесам из-за удовольствия отомстить за товарища, к тому же павшего в честной, на мой взгляд, дуэли.

После часа скорой ходьбы Наталья Георгиевна начала отставать, да и я сам, так толком не отдохнув, почувствовал, что притомился. Мы практически не разговаривали, шли молча, каждый занятый собственными мыслями.

— Скоро должна быть деревня. Купим там лошадей и повозку, — обнадежил я, чтобы подбодрить измученную женщину.

— А дальше куда?

— В Москву.

— Мне бы нужно в нашу вотчину попасть, в Семеновское, — помолчав, как бы между делом сказала Морозова.

— Это где?

— Недалеко, на реке Лопасне.

О такой реке я слышал, как об одной из рек Подмосковья.

— Это где?

— Здесь, недалеко, мы туда и ехали, когда попались ногайцам.

— Дорогу знаешь?

— Люди, поди, укажут.

Против такого знания географии возразить было нечего, и мы опять замолчали. Наталья Георгиевна шла уже из последних сил, но не жаловалась и старалась не показывать свою слабость. Когда она отставала, я шел тише, давая ей возможность отдохнуть. Одета Морозова была в запачканное, рваное теплое платье, летник — самую распространенную в эту эпоху женскую одежду. Когда-то дорогое шерстяное сукно истрепалось в последние дни, что помогло ей не привлекать интереса к своей особе. Голова была замотана черным шерстяным платком из-под которого, не по обычаю, выбивались золотые кудри. Это было неприлично, но женщина так устала, что ей было не до условностей. Оставаться привлекательной в таком платье было сложно.

Однако у Морозовой был какой-то свой шарм, трудно объяснимый в таком замызганном облике к тревожной обстановке.

О смерти мужа и его странном завещании мы с ней не говорили. Наталья Георгиевна, как мне казалось, старается мелкой обыденностью заглушить свое горе. В таком поведении был резон. Потому, наверное, похороны всегда так суетны и утомительны, чтобы малыми неудобствами легче перемогалось большое несчастье.

О казаках я больше не думал. Найти нас в таком лесу было просто нереально.

Другое дело, когда мы выйдем к людям. По указанию старосты Антона, я по возможности старался придерживаться восточного направления, ориентируясь по солнцу.

Уже заметно вечерело, в лесу стало почти темно, хотя небо еще было сине. Нужно было спешить, чтобы успеть найти селение до темноты, в противном случае нам с детьми придется ночевать в лесу. Я попросил спутницу принюхиваться к печному дыму. Теперь она каждые четверть часа нюхала воздух, смешно запрокидывая лицо.

— Кажется, пахнет гарью, — сказала Наталья Георгиевна, когда я уже начал думать, где нам лучше устроиться на ночь.

— Откуда?

— Там, — вмешался в разговор Бориска и указал рукой направление.

— Точно, оттуда запах, — подтвердила и мать. Мы пошли, куда указал мальчик, и оказались на опушке леса перед деревней. В отличие от той, откуда мы бежали, эта не была укреплена тыном, ее окружала обычная околица из жердей, годная только для защиты от домашних животных. Зато она была значительно больше предыдущей.

Мы дошли до единственной улицы и постучались в крайнюю избу, одиноко стоящую на краю деревни. Вокруг нее не было даже плетня. Быстро, как будто нас ожидали, распахнулась дверь. Пахнуло кислым тестом и запахом свежеиспеченного хлеба. Однако никто к нам не вышел.

— Люди добрые, в вашей деревне живет Порфирий Кузьмич, — спросил я невидимых хозяев.

— Порфирий в Пешково живет, а мы коровинские, — ответил ломкий девичий голос. — Да вы заходите, гостями будете, — добавила невидимая с улицы девушка, видимо, успев нас рассмотреть и оценить.

Мы не стали ломаться и вошли в избу. Там уже горела лучина, но рассмотреть что-либо было невозможно.

— А до Пешкова далеко? — поинтересовался я, хотя особой разницы между деревнями для меня не было.

— Недалече, — ответила та же девушка, — почитай рядом.

— Долго идти?

— Недолго, батюшка.

— За час дойдем? — уточнил я, понимая, что расстояние — понятие для каждого свое.

— Не поняла, батюшка, за что дойти хочешь?

— Это я так. От заутренней службы до обедни дойдем?

— Не знаю, у нас же тут церкви нет, почем мне знать.

Других мер времени я придумать не смог и оставил девушку в покое.

— Ты что, одна в доме? — переменил я тему разговора.

— Одна.

— Не боязно?

— Чего бояться, — спокойным голосом ответила она, — мы люди лесные, охотные, к нам чужой человек без добра редко заходит.

— А татары и казаки здесь бывают?

— О таких я и слыхом не слыхивала.

Это меня обнадежило.

— Ты нас не покормишь, красавица, я заплачу.

— И так покормлю. Садитесь под образа.

Сориентировавшись по лучине, где могут находиться в избе образа, я помог своим спутникам добраться до красного угла, и мы уселись на скамью у стола. Глаза начали привыкать к полутьме, и я, наконец, смог рассмотреть хозяйку. Она была даже не девушкой, а отроковицей, подростком лет двенадцати-тринадцати.

Чувствуя себя хозяйкой и главной в доме, девочка по-женски сноровисто двигалась по избе, накрывая на стол. Еда была типично деревенская, без изысков: те же, что и давеча, щи со свежеиспеченным хлебом и полба, пшеничная каша. Невкусно, но от голода не умрешь. Насытившись, мы тут же отпросились спать. Впервые за несколько последних дней я по-человечески выспался.

Глава 4

— Как тебя звать-величать, красавица? — спросил я гостеприимную девочку, когда, неспешно позавтракав, сидел у затянутого бычьим пузырем оконца.

— Ульянкой кличут, — охотно ответила отроковица.

— А не истопишь ты нам баньку, Ульянушка? — попросил я.

— У нас бани нет, я соседей Гривовых поспрошу, — пообещала девочка, — они вчера топили, может, еще не простыла.

— Поспроси, поспроси милая, а если простыла, то пусть опять натопят, я заплачу.

Девочка убежала к соседям, а я попытался разговорить Наталью Георгиевну, которая занималась дочкой. Девочка, несмотря на недавнюю тяжелую болезнь и наши злоключения, выглядела вполне здоровенькой, что-то лепетала и забавлялась с матушкой, теребя ее за нос и волосы.

— Как вы нынче спали? — спросил я рыжую красавицу, перейдя почему-то с вчерашнего «сердечного ты» на почтительное «вы».

— Спасибо, батюшка, хорошо, — односложно ответила Морозова, не отвлекаясь от игры с ребенком.