Судья. Тайная сторона правосудия - Павел Алексеевич Астахов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этим человеком был Евгений Викторович Шабалин. Он в полном одиночестве сидел перед телевизором в гостиной просторной трехкомнатной квартиры, расположенной напротив театра Вахтангова, и с ленивой размеренностью точил столовый нож. В шкафу, стоявшем на балконе, хранилось абсолютно новое электрическое точило, однако Евгений предпочитал обыкновенный брусок. Тем более что за годы, проведенные в «местах не столь отдаленных», он приобрел бесценный опыт в этом деле. Теперь Шабалин мог без труда за минуту заточить об асфальт обычную пластиковую карту так, что одним взмахом ее ребро рассекало горло.
«Несмотря на все усилия адвоката Павлова, судья был отправлен под стражу, – тараторила с экрана телевизора ведущая новостной программы. – Органы следствия не исключают, что в ходе дальнейшего расследования вскроются иные эпизоды неправомерной деятельности Романова.
Евгений ухмыльнулся, в очередной раз провел ножом по бруску и принялся разглядывать хищно поблескивающее лезвие.
– Неправомерная деятельность, – медленно, чуть ли не по слогам повторил он. – Деятельность судьи Романова.
Сюжет о судье-взяточнике сменили другие новости, и Шабалин убавил звук. Он еще раз окинул придирчивым взором нож и, вполне удовлетворенный результатом, отложил точильный брусок на журнальный столик.
– Ты будешь смеяться, но я очень хотел, чтобы этот самый Павлов вытащил тебя на подписку о невыезде, – заявил Евгений воображаемому судье. – Разобраться с тобой там, куда тебя отвезли, будет намного сложнее.
Он наклонился, движением пальца вывел ноутбук из спящего режима, после чего принялся листать файлы. Сначала на мониторе промелькнула подробная биография Олега Степановича, затем – громадная таблица, на которой в хронологической последовательности высветились судебные дела, которые вел Романов. Таблицу сменили карты маршрутов движения арестованного судьи, следующие одна за другой. Каждая из них имела пояснения с указанием временных интервалов. За этим последовали сведения о родных и близких Романова.
– Если тебя посадят, то я вряд ли дотянусь до тебя в зоне, – снова вслух заговорил Евгений, не сводя глаз с экрана. – Но я могу ударить там, где больнее, сделать то, чего ты никогда не ждешь. Вот, к примеру, твоя супруга. Галина Николаевна, милейший, интеллигентный человек. Наверняка ей будет в новинку, если я начну прибивать ее к стулу гвоздями.
Высказав эти жуткие угрозы, Шабалин слез с дивана и, прихватив с собой брусок, отправился на кухню. Там небрежно кинул его на стол и остановил взгляд на настенном календаре. Красный курсор застыл на 27 августе, и Евгений аккуратным движением передвинул его на 9 июля. На лице мужчины промелькнула неуверенная улыбка, свойственная ребенку, который только что совершил какой-то неблаговидный поступок. И при этом его терзала тревога. Не вскроется ли его каверза? Не будут ли ругать его взрослые?
«Дата правильная. Сегодня действительно девятое июля», – зазвучал в его голове тихий голос, и Евгений облегченно вздохнул.
В последние месяцы этот странный голос все чаще и чаще раздавался внутри, и Евгений нередко ловил себя на мысли о том, что в какой-то степени даже сроднился с ним, воспринимал его чуть ли не близким родственником.
Он уже намеревался вернуться в гостиную, но голос зазвучал вновь:
«Вот только…»
Шабалин нахмурился.
– Что «только»? – с едва скрытым раздражением спросил он, глядя на календарь.
«Год», – прошелестело у него в голове.
Он покосился на цифру и вздрогнул.
Конечно, год.
Мать умерла задолго до того, как он, благодаря судье Романову, отправился на зону отбывать восьмилетний срок. Красный квадратик на календаре замер именно на той дате, когда Евгений был тут в последний раз перед арестом.
Но сейчас…
«Со мной все в порядке», – подумал Шабалин, держась за голову.
«Нет, – мягко возразил голос. – Ненормально. Ведь ты об этом знаешь. Уж за последние полгода мог бы сменить календарь».
– Пошел прочь! – рявкнул мужчина, и в голове все стихло.
Там осталась только боль, которая медленно разрасталась, мгновенно заполняя каждую клетку мозга, заживо выжигая его словно кислота.
– Со мной все в порядке, – повторил Шабалин вслух и, пошатываясь, поплелся в гостиную.
Там мужчина плюхнулся на диван и посмотрел на стопку газет, лежащих рядом с ноутбуком. Практически все первые полосы этих печатных изданий пестрели новостями о судье-коррупционере.
«Федеральный судебный взяточник». «Судья вынес себе приговор». «Вердикт с поличным». «Приговор судебной системе».
– Восемь лет, – произнес Евгений, почувствовал, как во рту образовалась неприятная сухость, и облизнул губы. – Восемь лет вон из жизни. Их украл ты! Но почему же ты тогда решил поиграть в честного судью, а сейчас погорел на взятке?! Ведь я предлагал тебе намного больше! Адвокат сказал, что вам хватит этих бабок! Но все вы оказались продажными тварями. В том числе и ты! Эта система прогнила насквозь! – он уже кричал, брызгая слюной.
Колючая боль продолжала расти, ворочаясь в черепной коробке, будто проснувшийся рассвирепевший дикобраз. На глаза наползала густая багровая пелена, сквозь которую он различал лишь контуры предметов и яркие вспышки вокруг них.
– Если бы не ты, то ничего бы и не было! – задыхаясь, выкрикнул Евгений.
Он схватил остро заточенный нож и с силой воткнул его в газету. Лезвие блеснуло, пронзило фотографию Романова и вошло в древесину стола.
– Я все равно достану тебя, – устало сказал Шабалин, откидываясь на спинку дивана. – Ты никуда от меня не денешься, обещаю. – Его руки неосознанно коснулись головы, продолжавшей пульсировать от жгучей боли. – Пусть даже эта штуковина во мне вырастет до размера арбуза, все равно достану, – уже тише добавил он.
Грудь мужчины прерывисто вздымалась и опускалась, словно секунду назад он завершил марафонский забег.
«Хорошо, что ты с этим больше не споришь», – заявил ехидный внутренний голос.
– Достану, – тупо повторил Шабалин. – Только я передумал. Тебя я оставлю на десерт. А сейчас займусь кое-кем другим.
Приступ начал расплываться, отходить словно вода в открытые шлюзы, но он понимал, что скоро последует другой. А за ним еще и еще. И никуда от этого не деться. Он страдал от них все больше и больше. Лишь месть могла хоть немного ослабить эту нарастающую ни с чем не сравнимую боль.
Поэтому медлить было больше нельзя.
Хотя бы потому, что с диагнозом «глиома мозга третьей стадии» дорог не только каждый день, но и час.
Арестант
– Лицом к стене, руки за спину, – прозвучала стандартная фраза конвоира.
Романов вышел из камеры, послушно повернулся к стене, безучастно уставился в облезлую штукатурку. Пока он стоял, сведя руки за спиной, охранник запирал дверь камеры, гремя ключами.
– Вперед! – скомандовал тюремщик, и Олег Степанович зашагал по узкому коридору, освещаемому светом
