Русская Каморра, или Путин в окружении - Мюрид

Возвращаясь к социологии. Почему-то при исследованиях протестных настроений неявно, где-то на уровне затылка, но все равно большая часть интерпретаторов полученных цифр исходят из классического определения революционной ситуации, того самого, где верхи уже не могут управлять по-новому, а низы уже не хотят жить по-старому.

Проблема в том, что само определение вызывает глубокие сомнения: низы всегда хотят жить по-старому. Нет и не может быть ситуации, когда низы вдруг откажутся жить, как прежде. Наоборот, при всех потрясениях они требуют от властей одного: верните нам благословенные годы, не нужно нам вашего будущего счастья, дайте нам вчерашнее спокойствие. Объяснение этому очень понятное: низы просто не знают, что такое — жить по-новому. По этому вопросу такое число разногласий, что суммарно вектор представлений о счастье всегда направлен назад — во времена какой-то, но стабильности. Клерки хотят дешевых кредитов, пенсионеры — высокой пенсии, рабочие — стабильной зарплаты. Именно поэтому любой протест населения не играет никакой роли: он всегда деконструктивен, низы просто не имеют и не могут иметь свой собственный консенсусный проект развития. Любой протест легко парируется властью, если она обладает даже минимальной способностью к управлению.

Всегда во все времена основной причиной любых потрясений являлась неспособность верхов управлять. Не по-старому или по-новому, а просто управлять. Именно в этот момент и возникала революционная ситуация (или, как минимум, ситуация нестабильности).

Любое государство в своем развитии накапливает противоречия, способность к разрешению которых и определяет эффективность управления текущей власти. В какой-то момент накопленные противоречия начинают съедать всю полезную работу управляющей системы, и перед властью становится вопрос: подгонять ли управляемую систему под существующие механизмы или наоборот — начинать трансформацию и перестройку механизмов управления, приводя их в соответствие с возникшими новыми противоречиями. В этой обстановке управляющая элита всегда делится на сторонников первой и второй точек зрения, которые и ведут борьбу за свой проект.

По России можно сказать, что такой этап уже наступил. Первая группа — это окружение Путина и те олигархи, благополучие которых критически зависит от конкретного механизма управления, ключевым элементом которого является лично Путин. Вторая группа, фронтменом которой с недавних пор стал выступать Греф, требует существенной и коренной перестройки механизма управления страной, переводя его на корпоративные методы.

В случае, если борьба между группами не приводит к конкретному результату, возникает коллапс управления как такового, так как интересы обеих групп в рамках антагонистичны.

При этом сами противоречия остаются фактором, который и ведет страну к катастрофе. Не протестная активность населения, не действия власти становятся причиной краха, а бездействие власти и ее неспособность разрешить свое собственное внутреннее противоречие.

В России уже были аналогичные периоды, причем бывало так, что побеждала первая точка зрения — не меняя механизм, менять управляемую территорию, подгоняя идущие на ней процессы под старые способы управления. Так произошло в России после 1905 года, когда сторонники смены правящей модели не смогли продавить свой проект. Они сумели навязать рамочно структуры парламентаризма, но так и не создали механизм управления, основанный на этих структурах. Однако они же смогли победить в феврале 1917-го, сломав прежний государственный аппарат в надежде, что это приведет к соответствию между управляемой системой и механизмом управления ею.

В этом смысле победа любой из нынешних группировок в правящей камарилье возможна — однако обе они все равно имеют своей целью продолжение основного проекта, который и является причиной катастрофического отказа от развития страны. Противоречия, которые и стали причиной нынешнего внутреннего кризиса, никак не разрешаются, а значит — будут продолжать накапливаться и далее.

И вот когда борьба внутри властной вертикали заходит в тупик, возникает шанс и возможность для третьего варианта, который в нашей истории был реализован в октябре 1917-го. Его связывают с партией большевиков, однако в реальности, конечно, партия большевиков была лишь инструментом небольшой группы правящей элиты, которая не согласилась ни с первой точкой зрения на сохранение институтов управления, ни со второй — сменой механизма власти при сохранении текущего проекта развития — периферийной колонии Запада. История Февраля-Октября 1917 года и в советское время, и сейчас очень мифологизирована, поэтому понять механизмы происходящего тогда крайне сложно даже для профессиональных историков — не зря они так и не могут прийти к какому-то согласованному мнению.

Тем не менее, всегда существуют маргинальные проекты в самой элите, которые в случае коллапса и обрушения власти имеют шанс на реализацию. Можно сказать, что большевики стали проектом группы, управляющим ядром которой стали офицеры Генштаба царской армии — совсем не зря необычно большое число генштабистов можно обнаружить в рядах первой волны послеоктябрьских структур управления. Чем-то это напоминает нынешний ИГИЛ, центром управления которого стали абсолютно нерелигиозные, но при этом предельно циничные жесткие иракские националисты-баасисты. Оставаясь националистами (то есть имея своей целью построение суверенного национального государства), они без зазрения совести использовали наиболее подходящую идеологию, привлекательную для широких масс, которым нечего терять — и добились весьма впечатляющих результатов.

Возвращаясь к началу: сама по себе протестная активность населения и его готовность выходить на акции протеста совершенно перпендикулярны процессам во властных управляющих структурах и никак не влияют на конечный результат. В этом плане любые замеры протестной активности не дают ничего. Роль играет борьба проектов: вначале во властной вертикали, а в случае коллапса борьба перемещается в маргинальное поле — на поверхности появляются проекты, которые ранее были бесперспективны и нереализуемы. Собственно, поэтому всегда все относительно успешные социальные революции (то есть те, которые приводили как к смене проекта развития, так и смене управляющей модели), как правило, двухстадийны. В России такие революции произошли в 20 веке дважды: в 1917 году и 1991—93 годах. В 1991 году была разрушена прежняя модель управления, после чего в 1993 году был уничтожен и прежний проект развития суверенного государства, который заменили на периферийный воровской капитализм. Сегодня эта модель ощутимо коллапсирует, и все начинается по новой.

И как в 1991—93 годах, активность масс становится лишь фоном борьбы проектов — соревнование все равно идет только на этом поле. Любая борьба — это соревнование организационных структур, и поэтому сейчас идет борьба внутри правящего сословия. Когда эта борьба приведет к коллапсу, тогда появится шанс у других. Но не ранее.

Опасения

Социология в России — вещь, в общем-то, «в себе». В условиях реально существующего пропагандистского дискурса, когда альтернативная официозной точка зрения заведомо маргинальна, вычислять те или иные настроения людей очень непросто. Тем не менее одно из последних исследований «Левады» я бы, наверное, выделил.

Речь идет об «ощущательных» настроениях, касающихся определенных точек напряженности. «Левада» спрашивала: ощущают ли люди напряженность, связанную с… В качестве точек назывались национальные отношения, возрастной конфликт между поколениями, напряженность трудовых отношений, религиозная вражда, разногласия между разнообразованными слоями общества и так далее.

В итоге выделились три «лидера» — напряженность по линии «бедные-богатые», национальные отношения и опасения по межрелигиозным отношениям.

Здесь любопытно то, что опасения по национальному конфликту в динамике находятся примерно на одном и том же уровне по сравнению с началом кризиса — 2009 годом. Они высоки, но неизменны. Хуже обстоят дела с религиозной враждой — по сравнению с тем же периодом она на взгляд опрошенных усилилась. Однако наивысшую опасность люди видят в конфликте между бедными и богатыми.

Разрыв между наиболее обеспеченными и наиболее обездоленными растет, при этом в число бедных и нищих попадает все большее число людей — то есть кривая, выражающая число людей и их доходы, неуклонно сжимается к нулевой оси доходов. Речь идет об осознанной политике нынешнего клептократического режима, проводящего осознанную политику ограбления страны.

В этом случае режим может сознательно пойти на обострение межнациональных и межрелигиозных конфликтов с целью отвлечь внимание от реальной угрозы — дикого и вопиющего имущественного неравенства. Примерно по той же схеме олигархи Украины развязали относительно контролируемую гражданскую войну на Востоке: во-первых, в угаре борьбы с «сепаратистами» сгорели наиболее пассионарные, а значит, и наиболее опасные кадры с обеих сторон этой войны. Во-вторых, население Украины было поставлено перед неразрешимым выбором — между поддержкой «своих» олигархов и «руссо-фашисто» сепаратистов. Понятно, что квази-патриотический подъем обеспечил киевским ворам и преступникам поддержку населения, «правильно» мотивированного в отношении «ко-лорадов» и «сепаров». Возникла классическая схема драки холопов, над которой решали свои дела паны.