Круги на воде - Вадим Назаров

Три воды есть на свете, и мы должны каждой попробовать, испить из истоков трех рек:

Аракса, что разделяет Ад на магометанский и христианский сектора, Хиддекели или Тигра, в галерейных лесах которой еще сохранились деревья из Едемского сада, И далее – вверх до самых небес, где берет начало река Евфрат.

После этого можно вернуться на Корабельное поле, где Ангел продолжит свой тихий подвиг, а я, как и прежде, смогу идти в любую сторону.

Руахил рисовал ладонью в воздухе маршрут нашего путешествия – ромб, когда я решился перебить его. Ангел остановил меня взглядом, и только закончив сеанс, ответил на вопрос, который я ему не успел задать.

Самолет действительно был неисправен. Моя жизнь не стоит того, чтобы всех убивать. Смоил со скрипом дотащил лайнер до картофельного поля под Хельсинки. При посадке Ангел повредил крыло.

Причиной аварии, возможно, стала слишком горячая молитва одного из пассажиров. Молитва была такой сильной, что из правого двигателя с визгом выскочил заточённый в турбину бес подъёмной тяги, силой которого и отрывается от Земли авиация.

Меня сняли с борта раньше, через час после вылета. Возможно, невольный виновник аварии видел, как это было.

Руахил протянул мне руку. Его ладонь была влажной и теплой, как у ребенка. Ангел смотрел в небо, прищурившись, словно стрелок, небо выгнулось дугой, подобно луку, и поле звенело под ним туго натянутой жилой. На небе не было ни одного пригодного для поездок облака. Благодатный ветер прошептал предначинательную молитву и, легко оттолкнувшись ногами от тетивы, потащил меня вверх.

Путь наш лежал туда, где за холмами и болотами мерещился город-горизонт, подвешенный к провисшим от сырости небесам за купола колоколен.

7. Вино и Молоко

Когда Ева принесла Адаму последнюю дочь, праотец рассматривал дочиста объеденный муравьями череп обезьяны. В этот день он понял, что употребил уже все имена и ничего не оставил для последыша.

Ева положила девочку на порог, а сама легла рядом, потому что сидеть еще не могла. Она смотрела, как солнце, клонясь к западу, гасит свой жар в соленых облаках земли Куш. Облака подрумянивались и таяли. Должно быть, – думала Ева, – вокруг небесной пекарни едоков крутится никак не меньше, чем вокруг меня.

Адам разделил пятерней седую бороду надвое и сказал:

На свете больше не осталось имен, придется начинать заново.

Маленькая Ева была первой, кого назвали в честь матери. Еве Старой было не до чести. «Одного имени на двоих мало, – ворчала старуха, – значит, мне умирать».

Нам больше нельзя плодиться, – сказал Адам, – если родятся мальчики, это снова будут Каин и Авель.

В поле ударили в барабаны, запели, – это Гомер, отец всех кожевенников, устроил праздник по случаю рождения младшей сестры. Мясо кипело в котлах, и горькая трава была ему приправой. На алтарь из неоскверненных теслом камней лилась кровь белых ягнят.

Ангел девятого чина по имени Гевил был послан принять жертву и благословить младенца. Ангел стоял у сплетенной из прошлогодних трав колыбели и смотрел, как глазные яблоки Евы катаются по блюдцу её лица. Он знал, что сейчас девочка видит его во сне, и боялся пошевелиться, чтобы не напугать ее.

Адам сидел на желтом ковре, глядел в пустые обезьяньи глазницы, как в полевой бинокль. Он не притронулся к еде, не прислушался к любимой песне. Адам пытался вспомнить Едемское проклятие дословно, уже много дней одна простая мысль тревожила его: неужели после смерти тоже придется болеть и работать?

Гевил прикоснулся губами к родничку на темени Евы, начертил в воздухе первую букву своего имени и просыпался на земляной пол, словно горсть песка.

Как и все Ангелы, Гевил любил разгадывать загадки Творца, постигать красоту дел Его.

Так Ангел обнаружил, что есть стихии, которые легко смешиваются и могут родить, например, Земля и Вода. Напротив, Вода и Огонь при смешивании друг друга уничтожают.

Он понял, также, что у каждой стихии есть женская и мужская стороны. Женская часть Земли, та, что вкушает Воду, рождает деревья и зелень, мужская же часть, замешанная на подземном Огне, производит песок и камень, на котором маленькая Ева нарисовала быка.

Теперь, стоя на серповидном облаке, Гевил размышлял о том, почему Господь оставил своих Ангелов бесплодными и в то же время вдохнул страсть размножения во всех прочих тварей, небесных птиц и гадов, ползающих на брюхе. Даже камни плодились в чреве молодой Земли.

Гевил топнул ногой, и облако закрутилось, поплыло, вращаясь, вдоль реки Гихон, на берегах которой среди кедровых лесов приютились рыбацкие деревушки. Рыбаки смолили лодочки и намаливали снасти, рыбачки костяными иглами латали паруса, а рыбацкие дочки готовили приданое, вышивали на рубашках перламутровые ромбы из чешуи.

Ангел прищурился, чтобы лучше разглядеть человечка среди дикого поля. Человек был известен Ангелу. Это Адам, бросив племя, отправился искать лобное место, чтобы умереть. Во сне ему было открыто, что из головы его вырастет Животворящее Дерево, плод которого избавит всех от наказания хворями и трудом.

Возможно – подумал Ангел – старик был бессмертен, пока не нарушил Закон, а из бессмертных, наверное, один Бог родит. Так, не согрешив, никогда не покачаешь на руках маленькую рыжую девочку с глазами цветом как Его пальцы. Или Господь разрешил Адаму плодиться еще до того, как тот ел от дерева? Кто знает…

Гевил благословил исчезающего из виду старика и закрыл глаза. Щеки Ангела сделались холодны, а губы, напротив, стали горячими, когда он, повторяя молитву, перематывал время вперед.

Гевил открыл глаза и на месте трех деревень увидел маленький городок. На речной косе стоял мальчик с сачком и смотрел из-под руки, как сквозь воронку в небе на реку наползает облако. Ангел развернул сизые крылья и прыгнул вниз. Он летал над городом кругами, искал Еву, потому что любил ее, то есть хотел зачать с ней ребенка.

После ухода Адама и смерти матери Иаван, третий после Сифа, принял на себя заботы о живых и народившихся. Он не был ни умен – ни глуп, ни скуп – ни жаден, ни сух – ни гнил. При таких правителях никогда ничего не случается. Тем более что, каким бы ты ни был в допотопном мире, дорога тебе одна – Ад.

Ева стирала белье на мостках у отмели. Юбки ее были высоко закатаны, руки красны, изо всех сил стучала она вальком по серым рубахам, смывая с них пот и слезы сорока тысяч своих братьев. Рыжие волосы Евы то и дело выбивались из-под косынки, падали на лоб, груди под мокрым платьем бились, как рыбы в сети.