«Журавли» и «цапли». Повести и рассказы - Василий Голышкин

Случается, правда, что у прохожих не оказывается папирос. Орел и тут не теряется. С озабоченным видом он осведомляется у прохожего, чем тот подкармливает по весне клубнику. Прохожий задумывается, но ни единого слова так и не успевает вымолвить. Орел сам разражается речью на эту тему. И пока прохожий слушает, Орел успевает выдымить две-три папиросы из собственного запаса, начисто забыв о том, что только что просил закурить.

Впрочем, на Орла не обижаются. Его все любят — за общительность, за то, что любой обиженный или невинно наказанный найдет у него заступничество. Но с «виной» к Орлу лучше не суйся: у «депутата без мандата», как зовет его улица, он не найдет ни оправдания, ни поддержки. За одним исключением: если правонарушитель — ребенок. В отношении остальных исключения не бывает. Никакие заслуги — ни те, что предшествовали преступлению, ни те, что следовали за ним, — не оправдывали в глазах Орла того, кто его совершил. «Закон — генерал, как он велит, так тому и быть», — поучал Орел тех, кто пытался с его, Орла, помощью сыграть с законом в прятки, чтобы потом, если удастся скрыть концы в воду, усмешливо гордиться перед себе подобными: «Не пойман — не вор».

Орел сам помогал закону ловить таких.

Я перевожу взгляд дальше и вижу бегущего по улице мальчишку — Тарас, внук Черняги. Не узнать его нельзя. Да и сказать, что он «бежит», тоже нельзя. Точнее, спешит, подпрыгивая на одной ноге, помогая себе костылем. По этому костылю я и узнаю Тараса. Когда-то, живя у отца в Туле, он, гоняясь на коньках за машинами, попал под трамвай, и ему по самую щиколотку ампутировали ногу. Несчастье озлобило мальчика, и отец с матерью, отчаявшись справиться с ним да и пользуясь предлогом, чтобы сбыть с рук отбившееся от этих самых рук дитя, отправили его к деду, в Наташин, где жизнь и потише, и вся на виду. Так что проказнику Тарасу от зоркого дедова взгляда никуда не деться.

Тарасовы мама и папа были «современные» родители и полагали, что воспитание детей давно пора передать в школы с продленным… нет, нет, не днем, а… годом. И пусть школа обучает и воспитывает детей весь год, включая каникулы. Как вам это понравится? По-моему, некоторым родителям надо бы снова стать маленькими, чтобы вспомнить, как они сами нуждались в папах и мамах, не правда ли?

Дед Черняк сам привез внука Тараса в Наташин. Осенью внук пошел в школу и с прошлого года стал учеником и грозой пятого класса «Б». Имя Тараса склонялось на всех педагогических советах и пионерских сборах, потому что его костыль, в отличие от его языка, никогда не оставался без дела. Язык на уроках, когда требовалось отвечать, молчал, зато костыль на переменах действовал куда энергичней. Скорый на расправу, Тарас «костылял» им правого и виноватого.

«Костыль проклятый», — шипели обиженные, не очень повышая голос. Услышит — еще добавит.

Другого на месте Тараса давно бы выставили из школы, но Тарас, как заноза, держался прочно. Его держал авторитет деда-партизана и собственная травма.

Знала или не знала все о Тарасе старшая вожатая Зоя Алексеева, когда год спустя приняла дружину? Впоследствии, когда я спрашивал ее об этом, Зоя Алексеева отвечала улыбкой — лучший способ увильнуть от «да» и «нет».

Знакомство с грозой пятого класса «Б» состоялось на батальонном смотре.

Построив ребят, командир Спартак отдал салют и доложил:

— Товарищ старшая вожатая, батальон к смотру готов.

Но старшая вожатая не смотрела на него. Она смотрела на Тараса, корчившего рожи юнармейцам. Она смотрела долго, пока Тарас наконец не ощутил на себе ее взгляда. Смешался, покраснел, язвительно усмехнувшись, отвернулся.

То, что за этим последовало, повергло всех в недоумение.

— Юнармеец Черняк, — громким, с хрипотцой, голосом крикнула старшая вожатая, — стань в строй!

«Что? Что? Что?» — прошелестело в строю.

Тарас, побледнев, резко обернулся: «Дура она, что ли? Я, во-первых, не юнармеец, а во-вторых…»

Командир Спартак все еще стоял с салютом. Наконец опустил руку, подошел к вожатой и что-то шепнул на ухо, скосив глаза на Тараса.

— Знаю, — не меняя тона, крикнула вожатая. — Юнармеец Черняк, батальон ждет!

Тарас затравленно посмотрел на вожатую. Ах так… Загонять хочет?.. Ладно, он встанет в строй… Он пойдет вместе со всеми… Пойдет… Почему не пойти? Синие Тарасовы глаза зло сверкнули. «Туда» — пойдет, а назад… Назад она его сама потащит, когда он, обессиленный, упадет где-нибудь по дороге.

Тарас, ковыляя, стал в строй.

— Смирно! — скомандовал командир Спартак. — Равнение на середину! — и повторил свой рапорт.

Старшая вожатая прошла вдоль строя. Остановилась и скомандовала:

— Летописец батальона, три шага вперед, марш!

Батальон заулыбался. Но вовсе не потому, что нашел в словах старшей вожатой неточности, нет, строевые команды она знала будь здоров! Но не мешало бы ей знать и другое — что летописца в батальоне отродясь не было.

Аника-воин первым не выдержал.

— Его нет! — крикнул он, потешаясь над попавшей впросак вожатой.

— Где же он? — не меняя тона, спросила старшая вожатая.

— А не было! — крикнул Аника-воин, продолжая веселиться.

— Очень жаль, — сказала Зоя Алексеева, с упреком посмотрев на командира Спартака. — Разве не интересно то, что мы делаем?

Вопрос был обращен ко всем, и батальон вразнобой ответил:

— Ин-те-рес-но!

Старшая вожатая подняла руку:

— Предлагаю летописцем батальона назначить Тараса Черняка. Кто против?

У всех, по кому прогулялся костыль Тараса, зачесались спины. Но травма и авторитет деда и на этот раз выручили внука партизана. Против не было никого.

— Летописцем батальона назначается Тарас Черняк, — сказала Зоя Алексеева и, пошептавшись с командиром Спартаком, добавила: — Пребывание в строю необязательно.

Голос командира Спартака взвился, как ракета.

— Батальон, на-право! На стрельбище шагом марш! — крикнул он и, увидев, что Тарас не вышел из строя, скомандовал передним: — Реже шаг…

Я смотрю в трубу на бывшего «грозу» пятого класса «Б» и замечаю в руке Тараса предмет. Вглядываюсь и узнаю в «предмете» тетрадь в черном клеенчатом переплете. На лице Тараса тревога. И одет он как-то странно, точнее, полуодет. Одну руку засунул в рукав куртки, другую не успел. Так и на улицу выбежал. Бежит и поминутно оглядывается. Собак, что ли, опасается? Так городские собаки сами боятся Тараса. Нет, тут что-то другое. Уж не от деда ли убежал? Дед Черняк, слышно, не очень обрадовался, когда узнал, что внука чуть не насильно «забрили» в юнармейцы. (Кстати, Тарас, подражая Спартаку, в тот же день обрил голову.) По этому поводу у старшей вожатой Зои Алексеевой был с дедом Черняком особый разговор. Дед пришел в школу с жалобой.

— «Зарница», — сказала старшая вожатая, — отвлекает детей от всего плохого.

— Ну для этого у нас свой агитатор имеется, — нахмурился дед Черняк, — похлеще «Зарницы» действует.

— Это какой же? — насторожилась Зоя.

— Кожаный. — Дед Черняк щелкнул по солдатскому ремню, которым был подпоясан. — И отвлекает и увлекает.

Вожатая вспыхнула и, с трудом сдержавшись, поинтересовалась, каким же таким делом с помощью «кожаного агитатора» дед Черняк думает увлечь внука Тараса.

— Сапожным, — оборвал дед и ушел не простившись.

Старшая вожатая по-мальчишески свистнула: вон оно что! Ход рассуждений деда Черняка был для нее ясен. Внук — калека, учится — из рук вон, значит, одна дорога — в холодные сапожники. По-житейски Зоя понимала деда, но не оправдывала — зачем же перед мальчишкой-пятиклассником закрывать другие дороги в жизни? Ну а в том, что дед Черняк может выучить внука Тараса «на сапожника», старшая вожатая нисколько не сомневалась. Все знали, и она не хуже других, что Черняга «сапожных дел первый мастер». В партизанах — когда успел только? — научился.

Я перевожу подзорную трубу на дом, где живет Черняга, проникаю взглядом за решетку дедова окна и, пораженный, замираю без движения, чтобы не сместился фокус. Дед как смерч носится по комнате. Закрывает и открывает дверцы шкафа. Выдвигает и задвигает ящики письменного стола. Расшвыривает подушки. Ныряет под кровать. Выныривает и замирает в позе человека, перед которым вдруг разверзлась пропасть. Глаза у него выпучены. Рот перекошен. Постояв в раздумье, Черняга вдруг срывается с места и выбегает из комнаты. Больше я его не вижу. А Тараса? Тараса вижу. Он все ближе, ближе. Взгляд устремлен на нас, стоящих на вышке, и по этому горящему Тарасову взгляду нетрудно догадаться о цели, которой он спешит достигнуть. Эта цель — НП «Зарницы». Но ведь он не знает пароля. А без пароля попасть на вышку труднее, чем птице взлететь без крыльев. Командир Спартак тоже видит своего летописца. В глазах у него недоумение: Тарас сегодня не в наряде, а торопится так, будто на дежурство опаздывает. Что делать? Он вопросительно смотрит на меня. Я догадываюсь: молча спрашивает разрешения нарушить правило. Я так же молча киваю в ответ.