Корни радуги - Джеральд Старк

– Этого я не знаю, врать не стану, – Ардис, прижимавшаяся к боку варвара своим горячим телом, внезапно посерьезнела. – Я ведь служу в доме не очень долго. Вот старая Эйхнун здесь почти всю жизнь, она еще прежнего господина застала. Так она рассказывала, что, когда Кофийцу исполнилось два десятка зим, он одолжил у отца немного денег и уехал с караваном, уходящим на Восход. Когда он вернулся спустя два года, у него был уже свой собственный караван. Он приглашал отца с собой, убеждал, что сидя в захудалой винной лавке, состояния не нажить, но тот отказался, и господин Гельге опять уехал. Так он уезжал несколько раз, всегда надолго, и возвращался всякий раз все богаче и богаче. В последний раз у них с отцом даже вышла ссора, потому что старый господин говорил, что такие деньги не к добру и что честным трудом столько не заработаешь. Эйхнун говорила, они очень друг на друга кричали, а потом молодой Ханаран выбежал весь красный, в страшной ярости, и тем же вечером уехал, а спустя две луны старый господин умер, и дом отошел к Гельге. Это лет пятнадцать тому случилось… Ой, только я тебе этого не говорила, ясно?

– Ясно, – великодушно пообещал Конан, подавляя понятное желание обнять девицу покрепче. – А когда дом отстроили заново, не знаешь?

– А его два раза перестраивали, – сообщила ванирка, устраиваясь поудобнее и подперев щеку ладонью. – Один раз совсем недавно, при мне, но – так, по мелочи: крышу перекрыли, сделали новое крыльцо, по-другому разбили сад… А в первый раз – это когда господин Гельге привез свою первую жену. Мне девчонки рассказывали…

– Постой-постой, – перебил киммериец. – Так Вивия у него не первая жена?

– Да что ты, конечно, нет! Ой, это же такая история! Рассказать?

Конан молча кивнул, и Ардис начала свой рассказ, время от времени прерываясь, чтобы обменяться поцелуем с киммерийцем или игриво куснуть его за мочку уха.

– Меня тогда в поместье не было, и я тебе расскажу то, что сама знаю со слов старожилов. После смерти отца Гельге вернулся в «Рубиновую лозу» и осел здесь надолго. Уже тогда золота у него было – пропасть, большей частью лежало оно в казначействах Офира и Кофа, сколько-то Кофиец возил с собой для торговли. Пока старый господин был жив, Гельге оставлял часть своих доходов ему. Он надеялся, что отец употребит эти деньги с пользой, но потом выяснилось, что старший Ханаран даже не притронулся к полученному золоту, оно так и лежало в сундуках. Первым делом Кофиец взялся скупать окрестные виноградники. Не все землевладельцы соглашались продать свои наделы, но в конце концов Гельге всех переупрямил. Там, где не получалось добром, в ход шла хитрость, лесть, угрозы, а то и сила – как раз тогда в «Рубиновой лозе» впервые появились тургауды, наемная гвардия. Не прошло и года, как молодой Ханаран стал полновластным хозяином всех земель вокруг поместья, где только может плодоносить лоза. А добившись своего, в один прекрасный день Кофиец вновь собрал караван и отправился на Восход.

Странный это был караван, скажу я тебе. Старая Эйхнун вспоминала, что пузатых винных бочек на продажу не было вовсе, а было лишь несколько маленьких бочонков самого лучшего вина. Зато охапками носили драгоценные ткани, в одной из повозок двойное дно набили изделиями лучших ювелиров Заката в плоских ящичках, а вокруг гарцевали на горячих конях все воины, сколько было их в поместье. Кое-кто говорил, что молодому господину опротивел отцовский дом, и он собирается поселиться в блистательном Аграпуре; другие шептали, что после смерти отца Гельге хочет распродать все и зажить в свое удовольствие, как богатый бездельник. Итак, он уехал, и прошло целых два года, прежде чем…

Ардис и сама увлеклась повествованием. Ее голос обрел силу и мечтательную напевность, и варвар, прикрыв глаза, на зыбкой грани между явью и сном в какой-то миг ощутил удивительную раздвоенность. Он оставался воином с Полуночи, бездумно ласкающим женщину на любовном ложе; и он же, прищурив глаза от красного закатного солнца, смотрел из-под руки на уходящую вдаль пыльную ленту дороги. Он был Конаном из клана Канах – и молодым стражником у ворот поместья в те времена, которые теперь помнит разве что старая Эйхнун. Словно наяву, увидел он вдалеке сквозь черные прутья ворот – не нынешних, ажурных и легких, а тяжелых и грубых, вышедших из-под молота деревенского кузнеца – медленно ползущую черную точку. И понял, что хозяин наконец вернулся, и это понимание наполнило его странным, смешанным чувством облегчения, радости и смутного страха.

Черная точка приближалась, окутанная пыльным облаком. Сигнал уже дан, усадьба наполнилась людьми, движением, голосами… а он все всматривался до рези в глазах, пытаясь понять: где же три подводы с драгоценностями? Где два десятка до зубов вооруженных всадников? Где породистые кони, где верблюды, нагруженные припасами для долгого и трудного пути, где, наконец, сам молодой господин, веселый и молодцеватый Гельге Кофиец, Нашедший Корни Радуги?

Фургон близко… один фургон, накрытый пыльным синим тентом. Всего один. Заморенными лошадьми правит кто-то в истрепанной черно-зеленой тунике тургауда. И всадник на вороном жеребце, торопящийся первым успеть к открывающимся воротам… вот он спешивается, проходит под аркой, ведя в поводу взмыленного коня, оборачивается навстречу подъезжающему фургону… Могучие боги, неужели дородный Кофиец когда-то был таким?! Трудно представить: всадник статен и широкоплеч, в его фигуре нет ни малейшего намека на обширное чрево в будущем, черная борода подрезана коротко и аккуратно, кривой туранский ятаган у бедра – скорее воин, чем купец… Но это он, все сомнения отпадают, достаточно увидеть его лицо – оно почти не изменилось с течением лет.

Умное, жесткое, волевое лицо сильного человека.

И все же это лицо не понравилось Конану – ни той части его разума, что загадочным образом заглянула в далекое прошлое, ни настоящему киммерийцу, рассеянно внимающему повести рыжеволосой Ардис. Варвару уже не раз доводилось видеть и этот мрачный упорный огонек в глазах, и слишком крепко сжатые челюсти, и нахмуренные брови. Так выглядит игрок, поставивший на кон все свое состояние, фанатик Эрлика Кровавого, идущий на смерть во славу своего божества, или алхимик, посвятивший жизнь поискам вечной молодости. Так выглядит воззвавший к Силам, которые лучше не тревожить. Какая-то темная, тайная страсть бушевала под мужественным обличьем молодого Гельге. С годами этот отпечаток сотрется, сделавшись менее явным, – но вот отпустит ли Кофийца его странная одержимость?

Между тем фургон останавливается, и возница, чья внешность Конану также знакома, спрыгивает с козел… отдергивает запыленный полог…