Хорьки-фермеры - Ричард Бах

За спиной у него, в темноте сарая, чиркнула спичка — так неожиданно, что Баджирон развернулся прыжком, выронив карандаш.

— Раненько встаешь, Баджирон.

В пламени спички, лизнувшем фитиль фонаря, он различил маску и усы Хорька Джоди. На востоке было еще темным-темно. Джоди повернул спичку вертикально и встряхнул так резко, что пламя исчезло тотчас. Он еще немного подержал спичку, чтобы остыла, и воткнул себе за ленту на шляпе — для пущей безопасности.

— Да, сэр. — Баджирон наклонился за карандашом.

Тот, Который Умел Говорить с Овцами, повесил фонарь на длинный гвоздь, вбитый в стену сарая, перегнулся через верхнюю перекладину загона и уставился вдаль, на призрачные очертания гор, выхваченные лунным светом из тьмы на горизонте.

— Завтра — большая прогулка.

— Да, сэр.

— Волнуешься из-за обрывов?

— Да, сэр. Из-за них.

— Это хорошо.

Баджи задумался.

— Нас настигают те неприятности, из-за которых мы не волновались, — объяснил Джоди и, снова поддавшись воспоминаниям, добавил: — Если тебя застали врасплох — ты в беде.

Он повернулся, взял фонарь и направился к дому.

— Держу пари, когда записываешь, все становится иначе.

Хорьскаут двинулся за ним.

— Не знаю, сэр.

— Еще узнаешь. — Какое-то время они шли молча. Потом Джоди произнес: — Сюда много щенков приезжает, Баджирон. Но я могу отличить тех, которым предстоит изменить мир.

Еще какое-то время Баджи набирался храбрости, а потом все-таки спросил:

— Как же вы отличаете, сэр?

— Они знают, чего хотят. — Он неторопливо шагал к дому. Спешить было некуда. Шар золотого света от фонаря окутывал двух хорьков. — Вот, к примеру, Питон. Он привез в летний лагерь сумку с инструментами. Ясное дело, что когда-нибудь этот щенок станет первоклассным механиком! Не знаю уж, на каких машинах, знаю только одно: если Питон возьмется за дело, завертится любой мотор. Когда-нибудь другие хорьки будут вверять ему свою жизнь.

— Тогда что же он здесь делает, сэр? На овечьей ферме моторы ведь не нужны...

— Писатели тоже не нужны. — Джоди распахнул калитку и подставил мордочку первым лучам рассвета. — Питон здесь по той же причине, что и ты.

Баджи уверенно взглянул в глаза старшему хорьку.

— Чтобы доказать, что я на это способен!

А Джоди уже вел его за собой в личный обеденный зал — через анфиладу арок, обращенных на запад, по вымощенной плитками дорожке, упиравшейся во внутренний дворик: выбеленные стены, растения в кадках, стол, несколько стульев, саманный камин, пышущие жаром угли.

Джоди выдвинул стул для Баджирона, сам сел напротив и поставил фонарь на пол.

— Ты когда-нибудь читал Хорька Таминдера? — спросил он. — «Море и звезды»?

Баджи открыл было рот, снова закрыл... и тут его прорвало:

— «Море и звезды»?! Да, сэр! Как вы догадались? И «Зимний огонь»! И «К западу от дома»! Эта книга, сэр, она мне показала, как это может быть! Это уже не просто отпечатанные страницы! Эти слова... Они тают, и растекаются, и становятся разноцветными красками, и разными местами, и зверьми! Вот это — настоящее приключение, сэр! Весь мир исчезает, и ничегошеньки от него не остается, и ты тоже исчезаешь, а потом наконец просыпаешься, и каким-то образом... каким-то образом все это выходит из книги, из книги, которую можно подержать в лапах, но, если ее открыть, открыть на любом месте, опять попадешь туда, в его мир, и он — единственный, кто тебя может туда привести!

За все лето он сказал меньше слов, чем сейчас, в этой нежданной вспышке.

Фермер слушал, смотрел.

— Хочешь поговорить о том, как пишутся книги?

Позже, когда солнце уже выкатилось из-за холмов над Чертовой развилкой, появился Куки с тележкой полированного дерева, нагруженной ингредиентами. Этим утром он хранил почтительное молчание и только время от времени незаметно подмигивал гостю Джоди. На доске в столовой, под надписью «СЕГОДНЯ УТРОМ

ДЖОДИ ЗАВТРАКАЕТ С...», он вывел мелом: «Хорьком Баджироном».

Он установил медную сковородку на самое холодное место гриля, взбил oeufs a l'orange [2], добавил специй, поджарил на медленном огне омлет — тоненький, как бумага, — и ловко разделил на две порции. Щенок все говорил и говорил, фермер слушал, то и дело кивая. А Куки тем временем с проворством фокусника изготовил riz espanol flambe', выложил полукругом на тарелки к омлету, добавил по веточке водяного кресса и щедро посыпал все монтанской сальсой. И вот уже перед двумя хорьками стоял завтрак, легчайший, как утренний воздух, и переливающийся всеми красками новорожденного дня.

— Спасибо, Куки, — сказал Джоди.

— Большое спасибо, — сказал щенок.

Баджирону казалось странным, что сегодня он — на особом положении и не может, как обычно, поболтать с Куки и посмеяться над экзотическим утренним меню.

Повар кивнул им обоим, улыбнулся в усы и тихонько покатил свою тележку прочь, оставив угли понемногу догорать в камине.

Только через час, когда остальное ранчо начало просыпаться под дивный звон металлического треугольника, Джоди поднялся из-за стола.

— Ну, у тебя, кажется, большой день впереди.

— Да, сэр. Спасибо, что уделили мне время, сэр. И за завтрак спасибо!

Но не успел малыш пройти и нескольких шагов по коридору, как фермер окликнул его:

— Стой, Баджирон! Это тебе!

Баджи обернулся и удивленно заморгал. Джоди протягивал ему книгу.

— Это твоя. Для тебя.

— Спасибо, сэр!

В общей спальне было пусто — все ушли завтракать. Только теперь Баджирон решился рассмотреть подарок.

Темно-синюю, как ночное небо, обложку наискось пересекал белый заголовок: «К западу от дома». Хорьскаут раскрыл книгу, лапы его дрожали. Напротив титульной страницы — размашистая, уверенная надпись темными чернилами:

«Тебе, юный писатель, кто бы ты ни был. Теперь, когда Хорек Джоди вручил тебе эту книгу, мой факел стал твоим. Зажги его собственным светом и пронеси еще один день, прежде чем передать дальше».

И подпись с завитушкой: «Хорек Таминдер».

Глава десятая 

Хорьчиха Жасмина без сил опустилась на оборчатые подушки кресла перед гримерным столиком. Во вторник были съемки в Венесуэле, экстравагантный эпизод для «Феретимы». В среду — фестиваль «Боксксес-Фильм» на юге Франции. В четверг — очередные интервью для журналов и выпусков новостей. Вчера — церемония вручения наград от актерского колледжа. Вечер незаметно перешел в утро, времени на отдых не осталось. А сегодня — еще один перелет: один старый друг везет ее в какое-то таинственное путешествие.

Придвинувшись поближе к зеркалу, Жасмина принялась водить по своей серебристой шубке щеткой из эбенового дерева, старательно взъерошивая мех: скоро получится прическа, которую весь хоречий мир давно уже называл «под Жасмину». В уголке зеркала был прилеплен старый железнодорожный билет с дырочкой в форме сердца, а рядом — фото юного красавца-хорька в шейном платке и шляпе.

Почти вплотную к зеркалу красовались два хрустальных куба на серебряных подставках-шпилях с какими-то надписями, в отражении неразборчивыми. Ближе к переднему краю столика — два «Усача», тяжеленькие золотые статуэтки в виде хорьков. На первой значилось: «Лучшей актрисе — Хорьчихе Жасмине». На второй — главном призе вчерашней церемонии — «Щенки выбирают Хорьчиху Жасмину».

Осмотрев гардероб, она выбрала то, что лучше всего подойдет к медальону: тонкий, как паутинка, небесно-голубой шарф от Хорька Донатьена. Несколько взмахов щеточкой для усов, украшенной скромной монограммой, легчайшее касание пуховки — и Жасмина готова в путь. Даже несколько минут осталось в запасе.

Незаметно для себя самой она переменилась: сияющая красота ее теперь сочеталась с мудростью.

В круглом проеме окна виднелся пляж Малибу, за ним расстилался океан. Какая резкая, какая прямая черта горизонта! Зеленые луга и горы Монтаны остались в далеком детстве. Как же она соскучилась по тихому плеску реки, по чистому, спокойному воздуху нагорий!

Жасмина открыла медальон. И опять при виде той горной маргаритки перед ее внутренним взором развернулась сцена прощанья, не потускневшая от времени. Жасмина повиновалась своему призванию и ни о чем не жалела. Но какой же дорогой ценой приходилось за это платить! Одиночество, невозможность подлинной близости... Как же сердцу не превратиться в камень под таким тяжким бременем? «Я скучаю по дому, — думала Жасмина. — До чего же я скучаю по дому! Да полно... теперь-то, наверное, никакого дома у меня больше нет».

Тихий стук в дверь:

— Месье Донатьен желает вас видеть, мэм.

— Спасибо, Гвенет.

На изящные часы, стоявшие у зеркала, Жасмина даже не взглянула: она и так знала, что сейчас ровно час пополудни. В том, что касалось делового чутья, модельер не знал себе равных, а деловое чутье начинается с пунктуальности.