Логово зверя - Михаил Широкий

серьёзно, без тени усмешки произнёс Юра, указывая на покрывавший чердачный пол пышный соломенный ковёр. – Чем тебе не постель? Мягкая, уютная, душистая.

Паша, ещё раз оглядевшись, брезгливо поморщился.

– А тебя не смущает, что тут, как бы это сказать помягче, птичками всё загажено?

– Смущает… немножко, – признался Юра, сохраняя на лице серьёзное, невозмутимое выражение. – Но у нас выбор невелик: либо там, внизу, на вонючей подстилке, либо в лесу, под бодрящим дождиком, либо здесь, на этой соломке. Она, кстати, достаточно свежа, – видать, на ней отродясь никто не спал. Так что мы, возможно, будем первыми.

– О, какая честь для нас! – хмыкнул Паша. – Первыми опробовать такое роскошное ложе!

Но Юра не поддержал этот насмешливый тон и как ни в чём не бывало продолжал:

– А почему бы и нет? Мы же сталкеры как-никак, а не туристы. И за удобствами не гонимся. И, как сказано в уставе, должны стойко переносить тяготы и лишения сталкерской жизни… Так что будем устраиваться!

И, наклонившись, он потрогал устилавшую пол солому, которая действительно оказалась достаточно свежей и чистой, а значит вполне пригодной для того, чтобы послужить постелью для двух усталых путников.

Но, прежде чем улечься, Юра, мгновение подумав, подошёл к открытому люку и спустился по лестнице вниз. Через несколько секунд он снова появился наверху, таща за собой свой рюкзак.

– Нафига он тебе здесь? – спросил Паша.

Юра чуть повёл плечом.

– Да мало ли… Чужой дом всё-таки. Надо быть начеку.

Паша тоже ненадолго задумался, а затем последовал примеру напарника – спустился вниз и вернулся с рюкзаком.

– Заодно и под голову будет что подложить, – заметил он, подтаскивая рюкзак к месту, которое облюбовал себе для отдыха, поблизости от окна.

– О, точно! – поддержал Юра, поднимая кверху указательный палец. – Устами младенца глаголет истина.

– Пошёл ты, – вяло огрызнулся Паша и, наскоро устроив себе «постель», растянулся на мягком соломенном ложе.

Юра, повозившись ещё минуту-другую, устроился рядом.

Какое-то время они лежали молча, слушая шум дождя, доносившийся со стороны леса, и особенно отчётливо слышный здесь стук капель по поверхности крыши. И глядя на продолжавших сидеть наверху голубей, которые, вероятно быстро привыкнув к присутствию посторонних, перестали обращать на них внимание и принялись чистить себе перья, оглашая при этом чердак глуховатым воркованием.

– А они не нагадят на нас? – немного погодя с беспокойством спросил Паша, видимо только что в полной мере осознав эту опасность.

Юра чуть усмехнулся.

– Они ещё не сообщили мне о своих планах… Но полностью исключать такой возможности я бы не стал. Птицы, чё с них взять.

Паша пробурчал что-то и ещё пристальнее уставился на расположившихся под самой крышей голубей, каждое мгновение ожидая от них внезапной атаки. Однако время шло, а ничего подобного, вопреки его опасениям, не происходило: птицы спокойно, с важным видом сидели на своём «насесте», занимались своими птичьими делами и, похоже, и не думали причинять какие-либо неудобства прилёгшим отдохнуть гостям. Их протяжное монотонное воркование, напротив, действовало на приятелей успокаивающе, баюкало их и навевало сон. Паша уже спустя несколько минут почувствовал, что у него слипаются глаза, и лишь одна тревожная, всё это время не дававшая ему покоя мысль не позволяла ему окончательно капитулировать перед настойчиво подступавшим сном и погрузиться в его нежные объятия. Не отрывая понемногу мутневших и заволакивавшихся туманом глаз от угнездившихся под кровлей голубей, он медленно, растягивая слова, проговорил, или, вернее, прошептал:

– И всё-таки… есть ли у этого дома хозяин?.. И что, если он вдруг придёт?..

Но Юра не ответил ему – он уже спал, повернувшись на бок и подложив ладонь под голову. Убедившись в этом, Паша понимающе кивнул и перевёл взгляд на окно. Пару минут смотрел на проплывавшие по небу тяжёлые, взлохмаченные сизые тучи, на чуть покачивавшиеся вершины деревьев, на мелькавшие в мглистом сероватом воздухе тонкие серебристые нити дождя. И, слушая его нескончаемый размеренный шёпот, понемногу смежил веки и незаметно для себя уснул.

V

Паша проснулся, ощутив страх. Непонятный, необъяснимый, беспричинный, будто всхлынувший из каких-то тёмных, потаённых недр и впившийся ему в сердце острым, саднящим жалом. И оно заныло, заметалось, заколотилось лихорадочно и смятенно, точно ему вдруг тесно стало в груди. Паша тихо простонал, приоткрыл рот, как если бы ему не хватало воздуха, резко мотнул головой – и очнулся.

И первым, что он увидел, была луна. Большая, идеально круглая, сияющая. Бледно-жёлтая, с чуть уловимым золотистым отливом. Она находилась как раз напротив чердачного окна, как будто заглядывала в него. И весь чердак, за исключением самых дальних углов, был залит её призрачным голубоватым светом, делавшим всё каким-то нереальным, ускользающим, зыбким, будто привидевшимся во сне.

Но это был не сон. Паша отчётливо чувствовал, что сон закончился, что это уже явь. И по-прежнему ощущал таинственный страх – тем более загадочный и непостижимый, что был непонятен его источник. Паша усиленно пытался разобраться в своих ощущениях, недоумевая, чего же он, собственно, боится? В чём причина его страха? Ведь вроде бы для этого нет никаких оснований… Или всё-таки есть?

Одолеваемый этими смутными, путаными чувствами, Паша, хрустя соломой, беспокойно заворочался и повернул голову, чтобы взглянуть на лежавшего рядом приятеля и выяснить, спит ли он или тоже уже пробудился.

Однако рядом было пустое место. Только смятая, раскиданная солома и рюкзак. Юры не было.

Удивлённый и обеспокоенный Паша приподнялся и огляделся вокруг. И сразу же увидел своего друга. Тот сидел у него в ногах. В напряжённой позе, сгорбившись, чуть склонив голову и пристально, неотрывно глядя на Пашу, будто сверля его взглядом. Пашу сразу же поразило неподвижное, точно застылое, мертвенно бледное лицо приятеля – в холодном, неживом лунном свете эта бледность, почти прозрачность кожи выделялась особенно явственно – и его остановившиеся, круглые, как два пятака, глаза, в которых отчётливо читался невыразимый, дикий ужас.

Внутри у Паши всё задрожало. Он понял, что произошло – и, очевидно, продолжает происходить – что-то жуткое, катастрофическое, выходящее из ряда вон. То, что он сам имеет привычку бояться чёрт знает чего и благодаря своей неуёмной фантазии сплошь и рядом придумывает себе всякие страхи, по большей части пустые и беспричинные, – тут нет ничего удивительного, он сам знает и признаёт за собой эту слабость. Но Юра – совсем другое дело: он менее всего склонен бояться чего-нибудь или кого-нибудь; чтобы напугать его, нужно очень постараться. И вот, судя по всему, кому-то это удалось.

Но кому же? Ведь они здесь одни. Паша пробежал глазами окрест и убедился,