Фиалки по средам (сборник) - Андре Моруа

Провал книги немало озлобил его. Отныне он начал делить человечество на две категории людей: «те, кто хорошо отнесся к моей книге», и «те, кто плохо отнесся к ней». Это чрезвычайно осложняло наши связи с обществом. Когда мы устраивали обед, Шалон говорил:

– Нет, этого не зовите! Терпеть его не могу!

– Почему? – удивлялся Фабер. – Он умен и совсем неплохой малый.

– Неплохой малый? – возмущался Шалон. – Да он ни слова не написал мне о моей книге!

Этот человек, прежде такой скромный и обаятельный, теперь страдал невыносимым тщеславием. Он неизменно носил в кармане хвалебную рецензию, опубликования которой я добился с огромным трудом, и читал ее всем и каждому.

Когда какой-нибудь критик перечислял наиболее талантливых романистов нашего поколения, Шалон негодовал, не обнаружив в этом списке своего имени. «Биду – подлец!» – говорил он. Или: «От Жалу я этого не ждал!..» В конце концов, подобно тем безумцам, которые сначала уверяют, будто их преследуют соседи, а затем начинают считать своими врагами собственную жену и детей, он вдруг решил, что и «Пятерка» недостаточно хорошо отнеслась к его книге, и постепенно отдалился от нас.

Быть может, в какой-нибудь другой, менее искушенной среде он все еще находил то беспричинное и слепое уважение, которое мы так долго выказывали ему. Три раза подряд он не являлся на наши встречи. Бельтара написал ему, но ответа не получил. Тогда было решено, что я отправлюсь к нему как посланец всей «Четверки».

– Ведь в конце-то концов, – говорили мы, – бедняга не виноват, что лишен таланта!

Я застал его дома, он принял меня, но в обращении его сквозила холодность.

– Нет, нет, – отвечал он мне. – Все дело в том, что люди подлы, и вы ничем не лучше других. Пока я был у вас на ролях советчика, восторженного поклонника ваших талантов, вы оставались моими друзьями. Но как только я вздумал сам заняться творчеством, как только ты, да, именно ты, почувствовал во мне возможного соперника, ты сделал все, чтобы замолчать мою книгу.

– Я?! – воскликнул я. – Да если бы ты знал, сколько я предпринял усилий в твоих интересах…

– Знаю… Видел, как это делается: начинают за здравие, а выходит за упокой!..

– Боже мой, Шалон, ты чудовищно несправедлив! Да вспомни тот день, когда ты пришел ко мне сказать, что уезжаешь в Напуль, где сможешь наконец спокойно поработать. Ты колебался, говорил, что не чувствуешь подъема творческих сил, – если бы я не поддержал тебя тогда, ты бы остался. Но я ободрил тебя, похвалил твое решение!..

– Вот именно, – сказал Шалон. – Этого-то я никогда вам не прощу – ни Глэдис Пэкс, ни тебе.

Он поднялся, подошел к двери и распахнул ее, давая понять, что разговор окончен. Уходя, я успел расслышать следующие знаменательные слова:

– Вы загубили мою карьеру.

– Но всего любопытнее, – заметил Бельтара, – что Шалон был совершенно прав.

Прилив

[9]

– Сбрасывать маски? – переспросил Бертран Шмит. – Вы всерьез думаете, что людям надо почаще сбрасывать маски? А я так, напротив, полагаю, что все человеческие отношения, если не считать редчайших случаев бескорыстной дружбы, на одних только масках и держатся. Если обстоятельства иной раз вынуждают нас открыть вдруг всю правду тем, от кого мы привыкли ее скрывать, нам вскоре приходится раскаяться в своей необдуманной откровенности.

Кристиан Менетрие поддержал Бертрана.

– Я помню, как в Англии произошла катастрофа, – сказал он. – В шахте взорвался рудничный газ, и там оказались заживо погребены человек двенадцать шахтеров… Через неделю, не надеясь больше на спасение и понимая, что обречены, они ударились вдруг в своеобразное публичное покаяние. Представляете: «Ладно, раз все равно умирать, я могу признаться…» Против всякого ожидания, их спасли… С той поры они никогда не встречались друг с другом… Каждый инстинктивно избегал свидетелей, которые знали о нем слишком много. Маски вновь были водворены на место, и общество спасено.

– Да, – подтвердил Бертран. – Но бывает и по-другому. Помню, как во время одной из поездок в Африку мне пришлось стать невольным свидетелем потрясающего признания.

Бертран откашлялся и обвел всех нас неуверенным взглядом. Странный человек Бертран – ему много приходилось выступать публично, но это не излечило его от застенчивости. Он всегда боится наскучить слушателям. Но так как в этот вечер никто не обнаружил намерения его перебить, Бертран приступил к рассказу.

– Вряд ли кто из вас помнит, что в 1938 году по просьбе «Альянс франсез» я объездил Французскую Западную и Экваториальную Африку и другие заморские территории, выступая там с лекциями… Где я только не побывал – в английских, французских, бельгийских колониях (в ту пору еще было в ходу слово «колонии») – и ничуть об этом не жалею. Европейцы в эти страны наезжали редко, и местные власти принимали их по-королевски, или, вернее сказать, по-дружески, что, кстати, гораздо приятнее… Не стану называть вам столицу маленького государства, где произошли события, о которых пойдет речь в моем рассказе, потому что действующие лица этой истории еще живы. Мои главные герои: губернатор, человек лет пятидесяти, седовласый, гладко выбритый, и его жена, женщина значительно моложе его, черноглазая блондинка, живая и остроумная. Для удобства повествования назовем их Буссарами. Они радушно приютили меня в своем «дворце» – большой вилле казарменного типа, расположенной среди красноватых скал и весьма оригинально обставленной; там я два дня наслаждался отдыхом. Посредине гостиной лежала тигровая шкура, на которой стоял столик черного дерева, а на нем я обнаружил «Нувель ревю франсез», «Меркюр де Франс» и новые романы. Я выразил восхищение заведенными в доме порядками молодому адъютанту губернатора лейтенанту Дюга.

– Я тут ни при чем, – заявил он. – Это мадам Буссар… Цветы и книги по ее части.

– А что, мадам Буссар – «литературная дама»?

– Еще бы… Разве вы сами не заметили?.. Жизель, как мы ее непочтительно зовем между собой, окончила Эколь Нормаль в Севре. До замужества она преподавала литературу в Лионе… Там губернатор вновь увидел ее во время отпуска… Я говорю – увидел вновь, потому что он был с ней знаком раньше. Жизель – дочь одного из близких друзей моего патрона. Он влюбился в нее, и она согласилась поехать за ним сюда. Как видно, она тоже давно его любила.

– Несмотря на разницу в возрасте?

– В ту пору губернатор был неотразим. Те, кто встречал его до женитьбы, говорят, что он пользовался громадным успехом у женщин… Теперь-то он постарел.

– Такие браки плохо сказываются на здоровье.

– Ну, тут дело не только в браке. Патрон прожил трудную жизнь… Тридцать лет службы в Африке. В этом климате, в вечных тревогах, работая как вол… Патрон – человек, каких мало… Сюда он приехал десять лет назад. В этих непроходимых дебрях жили дикие племена. Они подыхали с голоду. Жрецы науськивали их друг на друга, подстрекали к убийствам, к похищению детей и женщин, к человеческим жертвоприношениям… Патрон усмирил, объединил все эти племена, научил их выращивать деревья какао… Поверьте мне, это нешуточное дело – убедить людей, которым неведомо само понятие «будущее», сажать деревья, начинающие плодоносить лишь через шесть лет.

– А дикари не жалеют об утраченной свободе, о безделье? Как они относятся к губернатору?

– Они его любят или, вернее, почитают… Как-то раз мне пришлось сопровождать губернатора, когда он посетил одно из здешних племен. Вождь дикарей преклонил перед ним колена. «Ты обошелся со мной как отец с ленивым сыном, – сказал он. – Ты сделал доброе дело… ты вразумил меня… Теперь я богат…» Эти люди очень умны, вы в этом убедитесь, их легко просвещать, если уметь к ним подойти… Но чтобы внушить им уважение, надо быть чуть ли не святым.

– А губернатор – святой?

Молодой лейтенант взглянул на меня с улыбкой.

– Смотря по тому, что понимать под словом «святой», – сказал он.

– Ну, не знаю… человек абсолютно безгрешный.

– А-а, ну что ж, патрон именно таков… Я не знаю за ним никаких пороков, даже слабостей, разве что одну-единственную… Он честолюбив, но это не мелочное тщеславие, а желание принести пользу делу… Он любит управлять и хотел бы, чтобы его попечению вверяли все более обширные территории.

– Совсем как маршал Лиотей, который воскликнул: «Марокко? Да ведь это деревушка… А мне подавайте земной шар!»

– Вот именно. Патрон был бы счастлив, доведись ему управлять нашей маленькой планетой. И, поверьте мне, он справился бы с этой обязанностью лучше других.

– Но ваш святой был когда-то донжуаном?

– Велика беда – святой Августин начал с того же. Что поделаешь – грехи молодости… Зато, женившись, губернатор стал примерным мужем… А ведь вы сами понимаете, в его положении случаи представляются на каждом шагу… Уж на что я – всего только тень губернатора, и то…