Её тайна (СИ) - Доронина Слава

— Карина, созвонись утром с Бергом, уточни у него про пакет документов на сделку, его юристы вчера внесли какие-то правки. И закажи ещё одну машину с водителем. Я обещал Наташе устроить небольшой шопинг.

— Она будет одна? — уточняет Карина, делая пометки в телефоне, когда мы выходим на улицу.

Они разговаривают так, словно меня нет рядом. И это дико раздражает. До зубовного скрежета. Асадов всем своим видом и холодной интонацией голоса даёт мне понять, что как минимум записал себя в мои отцы. О каждом своём шаге доложи, с мальчиком познакомь, в противном случае сам всё про него узнаю, а если всплывут косяки, то плевать на твои чувства — снова закрою тебя дома. Похож на деспота. Или надзирателя, а не друга семьи. Может быть, всё-таки согласиться на предложение Ильи до возвращения Макса? Всё лучше, чем рядом с Асадовым. Иначе свихнусь.

— Одна? — хмыкает он. — Нет конечно. Ты с ней проведёшь время, пока я буду на встрече с Бергом. А сейчас всё, по номерам расходимся. Мне ещё нужно за ноутбуком посидеть.

На ресепшене нам выдают ключи. Втроём мы поднимаемся на семнадцатый этаж. Карина останавливается у номера 243 и, пожелав нам спокойной ночи, скрывается за дверью, а мы с Динаром идём в конец коридора.

— Почему нельзя было заказать мне отдельный номер, как у неё?

— Зачем? — искренне удивляется он. — Я часто бываю в Вене по рабочим вопросам. И своё личное время, которого не так уж и много, привык расходовать с комфортом. Вид из моего люкса замечательный, ни в каком другом номере такого нет. А ещё здесь есть бассейн. Кажется, ты неплохо плаваешь?

Я смотрю на него снизу вверх. Неужели он помнит о моих увлечениях танцами и плаванием в подростковом возрасте? Похоже, что да. У меня в комнате висело много грамот и дипломов, и он тогда в шутку называл это стеной тщеславия.

— Это в прошлом, — говорю я на тот случай, если он забыл, что я забросила все свои увлечения после смерти отца.

Людям свойственно иногда ломаться. В прямом и переносном смысле этого слова. Именно это со мной и случилось, когда я осталась одна, а травма ноги, которую я получила, неаккуратно упав не тренировке, перечеркнула моё танцевальное будущее.

— Ну плавать же не разучилась? Ноги и руки на месте. К тому же вода отлично успокаивает нервную систему.

Намекает, что с этим у меня есть проблемы? А до них и впрямь недалеко.

— Я всё равно хочу жить отдельно, — настырно заявляю я и останавливаюсь в прихожей, осматриваясь.

Да, я взвинчена, и на то у меня есть масса причин. Не хочу, чтобы он указывал, как мне жить, с кем встречаться и тем более, как проводить свободное время.

— Что-то не так, Наташа? — Динар заносит наши вещи в номер и включает свет, поворачиваясь ко мне лицом.

— Знаешь, у меня сложилось впечатление, что ты намеренно создаёшь для меня все эти условия, похожие чем-то на квест. Пройду или нет? На каком застопорюсь, где вспыхну, как спичка. Это для тебя своего рода забава, да? Ты поэтому хотел добиться надо мной опеки, чтобы было кого контролировать? Может быть, тебе не хватает экстрима в жизни?

Он хмурится. Сильно хмурится, а в его глазах вспыхивает нехороший огонь. По моей спине бежит тревожный холодок. Понимаю, что ступила на тропу войны и сейчас будет очередная словесная порка, но ничего не могу с собой поделать. Меня жутко бесит его контроль. По сути, он мне никто.

— По-твоему, это я того полуобморока мажористого с дурью в кармане тебе подсунул и заставил тебя крутить перед ним задницей в клубе? — На его губах появляется наглая усмешка. — Наташа, я люблю развлечения, но не до такой же степени. И про Ракитина я не пошутил. Если узнаю, что он такой же шаболда, как и Лазарев, то считай, что ты без пяти минут свободная девочка. Сколько ему лет? Двадцать?

— Двадцать один, — сквозь стиснутые зубы говорю я, призывая остатки самоконтроля.

— Двадцать один, — задумчиво повторяет Динар и хмыкает. — Я помню себя в этом возрасте. И папы, который обеспечивает мне будущее, покупает дипломы, машины и отдых за границей, у меня не было. Ерундой некогда было заниматься, травку курить по клубам, наркотой баловаться и девочек снимать, принуждая их к сексу. А твой Ракитин с Лазаревым примерно из одного теста сделан. Буду рад, если ошибаюсь, но отец твоего мальчика не вызывает у меня особого уважения своей алчностью и презрением к тем, кто ниже его по социальному статусу. Что он может привить своему сыну с таким отношением к людям и жизни? Ты хочешь постоянно ему доказывать, что достойна быть членом такой семьи, пресмыкаться перед его родителями, когда за глаза тебя всё равно будут презирать и поливать грязью?

Меня сильно задевают его слова и тон, которым он их произносит. А ещё масла в огонь подливает тот факт, что он привёз меня сюда, как ручного зверька, и снова учит жизни. Да, возможно, он говорит правду. Он практически всегда её говорит, но сейчас особенно неприятно её слышать, когда все чувства и эмоции в полном раздрае.

— Если ты не в настроении и устал, то я здесь при чём? Фактически ты мне никто. А с Ильёй мы давно встречаемся. Пока меня всё устраивает.

— Что именно устраивает? — уточняет он, облокотившись о стену, всё с тем же уничижительным взглядом. — Что ты ходишь по клубам и тебя снимают парни, засовывая в рот таблетки, чтобы оттрахать в дешёвом отеле на окраине города или в квартире, снятой на сутки? Это такая твоя самостоятельность и его чувства к тебе? И где был Ракитин, когда тебя чуть не изнасиловали? Мне казалось, ты разумнее своих лет с учётом всего, что пережила в прошлом. Какие-то жизненные уроки лучшего всего извлекать на примере чужих ошибок, а не на собственном опыте. Но у тебя, похоже, другое мнение на этот счёт, раз ты по своей инициативе лезешь в гущу дерьма?

— Меня обижают твои слова и тон, которым ты всё это говоришь, — вздёргиваю я подбородок, выдерживая взгляд чёрных глаз. — Ты хочешь прогнуть меня под себя, чтобы я испытывала чувство вины и сидела тихо, как мышка? Но я знаю цену себе и всему, что было в моей жизни. От ошибок никто не застрахован. И тебе прекрасно известно, что я редко хожу по клубам, прилежно учусь и работаю, чтобы не просить у тебя денег сверх лимита. И да, мне девятнадцать, а не сорок. В этом возрасте хочется веселиться, иногда совершать глупости. Что, собственно, я и буду делать, и ты мне не будешь в этом мешать. Нет моей вины в том, что у мальчиков от дури срывает тормоза и они не могут вовремя остановиться. Да что там у мальчиков? У взрослых мужчин, оказывается, тоже бывают такие моменты, да? — ехидничаю я. — Начни с себя, Динар, а наставления оставь для своих любовниц, которые будут заглядывать тебе в рот. Я рада, что Камыцкая отбрила тебя в тот раз и я осталась в детском доме, иначе рядом с тобой превратилась бы в затюканную принцесску. А так хотя бы могу за себя постоять!

Глаза Динара темнеют, на губах появляется волчий оскал. Он вдруг делает ко мне шаг, резко сжимает моё запястье и толкает на себя. Я вжимаюсь в его грудь, ноги тут же слабеют, а внутри вспыхивает странное чувство, которое отдаётся спазмом внизу живота.

— Знаешь, в чём разница между мной и твоими понторезами? В нужный момент я включаю мозги и могу остановиться, отключить эмоции, когда того требует ситуация. Не будь ты сестрой Макса, я трахнул бы тебя тем утром, оставив потом денег на такси, а сам уехал бы на работу как ни в чём не бывало. Отдал бы распоряжение охране, чтобы проследили, что моя гостья покинула дом к моему возвращению. Ты же обыкновенная смазливая девчонка, никому на хер не нужен твой богатый внутренний мир и все твои чувства вместе с переживаниями. Именно так с тобой поступил Лазарев. И Ракитин от него далеко не ушёл, когда забил на тебя, а я дрессированным псом кружил возле твоей кровати три ночи подряд. Кстати, тебе не противно было идти к своему мальчику на встречу и позволять себя трогать после того поцелуя? — Он выжидающе смотрит на меня и насмешливо приподнимает бровь. — Ну же, Наташа? Противно или нет?

Я едва сдерживаюсь, чтобы не залепить ему пощёчину. Меня трясёт, и я не могу понять почему: из-за его слов или из-за того, что он прижимает меня к себе так тесно, что невозможно сделать вдох.