Демон из моего кошмара - Лала Луние
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава девять. В Макондо град крупнее, говорят
— Ты в детстве любила страшные истории рассказывать? — спросил Алекс.
— Да, — глупо захихикала Вероника, — но больше я любила слушать. Когда темно, и потом всю ночь можно было не заснуть, ожидая, что кто-то выйдет из шкафа.
— И все время кажется, что по стенам бродят «посторонние» тени, и что-то скребется по стене.
— Хорошо, когда дома еще кто-нибудь, а то так, казалось можно и до утра не дожить.
— А ты знаешь страшилку про «зеленое пианино»?
— Конечно.
— А про «гроб на колесиках»?
— Еще бы. Но моя любимая была про бабушку, которая торговала пирожками с пальцами.
— А моя — про автобус с черными шторками.
— Кстати, слышал про черный-черный лес?
— Нет, расскажи.
— В одном черном-черном лесу. Меж черных-черных деревьев. В вдалеке от всех черных-черных тропинок. В черном-черном доме. С черной-черной дверью. В черной-черной комнате. На черном-черном столе. Лежала красненькая морковочка.
И последнее предложение Вероника произнесла с неподдельно детской интонацией, что оба они начали истерически хохотать. И никто из них так и не поймал себя на мысли о том, что это был разговор двух управляющих крупных компаний.
Проснувшись как-то утром Вероника открыла глаза и поняла, что дождь ослабил свое влияние на этот маленький городок. Он не лил как обычно, а лишь слегка накрапывал.
Было воскресение, и Вероника решила провести его среди своих мягких подушек и уютного одеяла.
Но не тут то было. Раздался резкий звонок в дверь, что заставило девушку быстро распрощаться с блаженной негой. Она небрежно натянула халат и отправилась открывать дверь.
На пороге стояла Анита, и вид у нее был такой, будто она звонила уже около часа.
— Доброе утро! — сказала Вероника.
— Да-да, — Анита прошла в квартиру.
Она села на диван в комнате-студии Вероники, и пристально уставилась на нее.
— Кофе? — спросила девушка, — мне вчера прислали почтой чудесный кофе из Италии. Я его сейчас сварю.
— Не заморачивайся, просто скажи, что там у вас с Алексом?
— Все же я сварю, а то что-то я не чувствую себя проснувшейся.
Вероника, напевая себе под нос, поставила турку на плиту, налила в нее молоко и засыпала кофе. Пока можно было не опасаться, что молоко выкипит, она полезла в шкаф за печеньем и двумя красивыми кружками.
Анита смотрела на все это, и чувствовала, что закипит раньше, чем молоко.
— Так не уходи от темы.
— Алекс. Ты спрашивала о нем?
Анита взяла в руки рамку для фотографий, чтобы успокоить свои нервы.
— Да.
— Ну, с тех пор мы с ним не виделись.
— Созванивались?
— Нет. Я же не дала свой номер.
— Как?!
— Ну, я подумала, что это будет лишним.
— У него вроде были решительные намерения, тебе так не показалось? — немного успокоившись, сказала Анита.
Вероника пожала плечами. Она разлила кофе по кружкам и сама присела на диван.
— Разве тебе он не понравился?
— Понравился, но….
Опять эта философия маленькой девочки, которая всегда некстати прет из Вероники. Анита знала, что сейчас твориться в голове у девушки, и в сто пятьдесят пятый раз обругала себя за то, что согласилась помочь Ди.
— Вероника, оставь все сомнения. Не думай, что ты недостойна его, потому что некрасива, и далее по списку все то, что тебя в себе не устраивает. Ему на это наплевать! Ты понравилась ему, да ты можешь понравиться кому угодно, просто откинь все ложные комплексы и начни, наконец, жить!
— И что делать?
— Он должен был оставить тебе свою визитку.
— Вроде нет.
— А ты проверь в кармане пальто или сумке, может затерялась.
Вероника ушла в прихожую и через секунду вернулась сияющая с маленькой белой картонкой.
— Вот видишь, а теперь звони!
— Но… Что я ему скажу? Да и утро раннее.
— Никакое не раннее. Пол первого. Скажешь: «Привет. В Макондо, похоже, снова появится солнце». Главное начать разговор.
— А ты уверена, что он меня узнает?
— Если нет, то я больше не буду к тебе приставать. Напьемся кофе, посмотрим какую-нибудь ванильную ерунду.
И Вероника взяла телефон и набрала номер.
Туннель плохо освещался факелами, развешанными на стене. Ди шел вперед, не оглядываясь на Луну. Он вспомнил, как казалось совсем не давно, вот так он шел сам не зная куда с Вероникой под Серебряным морем. Тогда все было по-другому. С Вероникой все бы было проще.
Ди хотелось верить, что с тех пор он изменился, но где-то в глубине души, он знал, что это была не правда.
— А ведь ты тогда спас меня от холода, — сказала медленно, как бы раздумывая над каждым словом, Луна.
«Будет сейчас каяться во всех грехах», — подумал Ди, — «что ж надеюсь, она не такая уж бездушная, как мне кажется».
Он даже готов был установить с ней «человеческие» отношения. Но Луна, нахмурив брови, сказала:
— Зря ты это сделал. Я же твой конкурент. И вообще, из-за тебя я оказалась впутана в эту темную историю.
Ди опешил, он вскипел мгновенно, и был готов высказать все, что о ней думает. Он оказывается виноват во всем?!
— Вот еще, стена, — негодующе вскинула руки к небу Луна, — все же я говорила, что Аните и ее подельникам нельзя доверять.
Ди развернулся и увидел, что путь и преграждает свеже выложенная кирпичная стена.
— Нет, Анита, не могла завести нас по ложному следу…
— Значит, это сделал ее дружок Сид.
— Здесь должен быть проход!
Ди стал давить на кирпичи, простукивать их, надеясь, что один из них откроет путь дальше. Но он обшарил всю стену. А затем снова и снова все перепроверил. Он не мог допустить мысль, что его заманили в ловушку, предали, как утверждала Луна, которая как заведенная повторяла: «Какая я дура! Никому нельзя доверять».
— Там был другой ход, — твердо сказал Ди, — сворот налево, идем туда.
И не обращая внимание на нытье Луны, отодвинув ее с дороги, поспешил искать другой путь.
Но и там стена была вынуждена не пускать незваных гостей. И снова Ди проверил и перепроверил все кирпичи.
— Зря стараешься, — раздался из-за спины уже порядком надоевший голос Луны.
— Если тебя что-то не устраивает, то ты могла бы отдать свою тепловую энергию, и закопаться в ближайший сугроб! Тебе же все надоело, я же зря тебя спас! Поверь, мир не много потеряет!
— Нельзя быть таким жестоким!
— Я ангел смерти, черт возьми. Я обязан быть жестоким!
— Ну, тогда мне здесь больше делать нечего, я
