Чаша терпения - Юрий Медведев

- ЕГО СПАСЕНИЕ - В ИЗВЕЧНОМ СОВЕРШЕНСТВОВАНИИ И НАКОПЛЕНИИ КРАСОТЫ.

ПРИМЕНИТЕЛЬНО К ЧЕЛОВЕКУ МИР СПАСЕТ КРАСОТА ДЕЙСТВЕННАЯ. КРАСОТА ПОДВИГА, БЕЗОТЧЕТНОГО ПОРЫВА. СОСТРАДАНИЯ К БЕДАМ И НЕСЧАСТЬЯМ ВСЕГО ЖИВОГО. ЕГО СПАСЕНИЕ - В ВЕЛИЧИИ ЖЕНЩИНЫ, СУМЕВШЕЙ В УРОДСТВЕ РАСПОЗНАТЬ КРАСОТУ. ПОМНИШЬ, КАК ОНА ВО СНЕ ПРИЖИМАЛАСЬ ЩЕКОЮ К ЛИЦУ ГЕРОЯ, У КОТОРОГО НЕ БЫЛО ЛИЦА... ВСПОМНИ, КАК ОДНАЖДЫ В ДЕТСТВЕ ТЫ ПРОСНУЛСЯ И...

Я проснулся оттого, что у меня по лицу ползал жучок, а может, муравей. "Откуда в конце марта в доме мураши или жучки?" - подумал я и раскрыл глаза.

В снопе лучей утреннего солнца за окном маячил мой друг Юрка по кличке Белый. Оказывается, он сквозь форточку водил по моему лицу длинной камышинкой, какими мы обычно добывали вишни и урюк в чужих садах, если не удавались более простые способы...

- Вставай, соня, все наши небось уже у мельницы.

Да не забудь соли покрупней и картохи сырой - в золе печь будем, - еле слышно шепелявил он с отчаянными гримасами. - Дед твой уже по винограднику шастает, дак ты лучше через забор, ладно?

Я махнул ему рукой - он исчез вместе с камышинкой. Задача осложнялась: хлеб и колбасу я припас еще с вечера, а за картошкой надо было красться на кухню через родительскую спальню. Операция прошла успешно, но на обратном пути я задержался у дверей, нечаянно посмотрев на спящую мать. Ее золотистые косы были расплетены и стекали на отцову грудь. Она так крепко его обняла за шею, как обнимают девчонки березы, вслушиваясь, не зашумел ли в корнях весенний сладкий сок. Я всегда знал, что она очень красива: когда мы шли втроем по городу, все, и мужчины, и женщины, оглядывались нам вслед. На репродукции Боттичелли, висящей в кабинете истории, из пены морской выходила, овеваемая зефирами, моя мать Стеша. Но теперь, в это утро, я увидел впервые ее и отца единым целым, слившимся нераздельно, как сливаются ручьи после дождя. Щекой она прижималась к отцову лицу, вернее, к тому месту, где у него когда-то была левая половина лица.

Да, левой половины лица у него не было, с войны он вернулся обезображенный, и даже на партийном билете снят был в профиль.

"Ничего, Михаил Никифорыч, - говорил дедушка, - за дела твои геройские тебя еще на медалях отольют, помяни мое слово, а в деле медальном - будь ты хоть генералиссимус - профиль потребен, профиль.

Хоть и один у тебя нынче глаз - зато как ватерпас..."

Я столько раз слышал от матери и деда про эти геройства, так свыкся с ними, что запомнил наизусть. Пересказывая отцовы подвиги моим дружкам, я добавлял все новые подробности, и в конце концов мне самому стало казаться, что это не отец, а я попадаю из фашистского концлагеря в итальянский городок Каррару ломать мрамор от темна до темна и однажды сбегаю с напарником Баскаковым Петром в интернациональный партизанский отряд, и уже в отряде Баскакова Петра ранит шальной пулей в живот...

...В девять вечера, как было условлено, он был в городке и тут узнал от связного: совсем было выздоровевший Баскаков арестован по доносу провокатора и препровожден в двухэтажное здание мэрии, где теперь располагалась фашистская комендатура.

- Охрана большая? - спросил он связного.

- Вместе с комендантом-пятеро. Остальные уехали на облаву.

- Когда вернутся?

- Как обычно, часам к девяти. А завтра всех после восхода солнца сгоняют в каменоломню. Расстреляют н Баскакова, и всю семью, что его выхаживала.

"Пока солнце взойдет, роса кой-кому очи выест", - сказал он загадочную для связного фразу и сквозь плети сухой ежевики начал пробираться к комендатуре.

Когда окончательно стемнело, он, боясь хрустнуть сучком, забрался на пинию напротив кабинета коменданта. Тот разглядывал открытки в толстом альбоме, время от времени ухмылялся. "Ты у меня сейчас поухмыляешься, стервятник", - с холодной яростью подумал он и, перебирая руками по толстой ветке, добрался до балкона. Поскольку балконная дверь оказалась закрытой, он выдавил стекло плечом и приставил вальтер к боку коменданта, тот потерял сознание или притворился, что потерял, но после воды из графина, вылитой на голову, пришел в себя. Довольно твердым голосом герр комендант объяснил двум прибежавшим на шум автоматчикам, в чьих руках его жизнь, хотя все было ясно и без объяснений.

- Пусть автоматы положат на кресло, а сами в угол, к окну! скомандовал он коменданту. Все было исполнено без осложнений. Автоматчиков он запер в огромный сейф, автоматы закинул на плечо и повел коменданта в подвал, где в одной из трех камер юноша-немчик, почти еще мальчик, с помощью двух трясущихся от страха и отвращения итальяшек-карабинеров и школьной динамо-машины неумело пытался выведать у обнаженного и связанного Баскакова сведения про партизан. Наверно, лицо незнакомца, кровоточащее от игл ежевики и битого стекла, вывело юношу из равновесия, он не смог трезво оценить ситуацию, рухнур с пулей в голове на чистый кафельный пол, а дуло вальтера снова уперлось в податливый комендантов бок.

- Развязать! Одеть! - цедил он'сквозь зубы,-ощущая железом вальтера содрогание этого тестообразного жирного бока. - Где семья Беллоке? В соседней камере? Шагай туда, борсз, это тебе пе альбомчики разглядывать!

Из соседней камеры вышло восемь человек, из них пятеро малолеток и одна девушка с черными кругами под глазами.

- Не надо Стефанию трогать, синьоры, - сказала плачущая мать девушки. - - Умоляю, ей нет еще и шестнадцати...

- Бери автоматы, Петр, сажай их в грузовик, он во дворе, и чеши сам знаешь, куда, - сказал он по-русски. - Прикрытие обеспечу.

- Я без тебя, Миха, ни шагу. Пусть хоть снова пытают, - отвечал Баскаков тоже по-русски, потому как никаких других языков в отличие от нагрянувшего друга с окровавленным лицом он не знал, и щека у него задергалась.

- А об этой куче мале кто позаботится, Баскаков?

Я тебе приказываю как старший по званию: уезжай.

Да не забудь потом машину столкнуть в пропасть. А я как-нибудь выкручусь. Где наше не пропадало!.. Времени у тебя в обрез. Того и гляди вернется с охоты вся их разношерстная команда. Давай! Бог не выдаст, свинья не съест. Проверь бак с бензином, понял?

- Да я без тебя... - начал было опять тянуть резину Баскаков, но тут его спаситель так посмотрел, что Петр лишь махнул рукою с досады. Семья Беллоне быстро погрузилась в грузовик, и вскоре шум мотора затих за холмом...

Дальше в моих рассказах друзьям был пропуск.

Сколько ни пытался я узнать у отца, чей кончился тот вечер, как он умудрился задержать возвратившихся с облавы фашистов на несколько часов, отец молчал.

Одно известно: в партизанский отряд его через неделю принесли на самодельных носилках два пастуха. Обезображенного. В беспамятстве. В бреду. Уже и война окончилась, и друзья подались кто куда - от Испании до России, а он все в сознание не приходил. А когда пришел - увидел над собою единственным глазом прекрасное и заплаканное лицо девушки. Той, что вышла тогда из камеры и вскоре растворилась с Баскаковым Петром в спасительной тьме ущелий...