Стрела, монета, искра - Роман Суржиков

Когда в зверинец входит Мира, изумрудный медведь улыбается. И сегодня улыбнулся, даже лизнул собственный нос. Девушка проснулась, когда солнце было очень высоко. Лиша подевалась куда-то, и Мира порадовалась уединению. Оделась, умыла лицо водой из кувшина, и отправилась на прогулку по замку. Хорошо зная это строение, она выбирала наиболее безлюдные залы и коридоры. Люди утомительны, Мира давно обнаружила это. Люди часто задают вопросы, и, что куда хуже, испытывают чувства. Их лица выражают что-то, их голоса меняют тональность. Они говорят слова — значащие излишне много, или, напротив, ничего не значащие. Мира выросла в крохотном форте на северной окраине Империи, и мир людей представлялся ей хаотичным, беспорядочным, непредсказуемым. Маверик — иное дело. Он весьма немногословен, чаще всего говорит лишь: "Аррроооо!" или "Уууурррр". В каждую из этих двух фраз он вкладывает разные смыслы, но Мире всегда удается понять, что имеется в виду.

Замок Клык Медведя огромен и пахнет сосной. В нем высокие тенистые залы, необъятные жерла каминов, перекрестья мечей и алебард на стенах, массивные кресла и несокрушимые столы. Шкуры здесь повсюду — на полах, на стенах, скамьях и креслах, на гигантских кроватях, вроде той, в какой спала сегодня Мира. Залы утыканы охотничьими трофеями. Есть вепри и волки, и лоси, и бронебоки, и даже черепа клыканов. Но не медведи, никогда. Медведь — символ мощи Нортвуда, ни один охотник в этой земле не решится его убить… конечно, если хищник не атакует первым.

Миновав череду залов и переходов, Мира очутилась в зверинце, и Маверик улыбнулся ей. Она уселась перед прутьями решетки и сказала:

— Здравствуй, мой хороший. Как тебе живется? Я надеюсь, ты доволен и сыт.

Маверик подтвердил:

— Уууурррр.

Девушка призналась:

— Немного завидую тебе. А еще, я скучала.

Маверик улыбнулся и лизнул нос.

— Можно, я поглажу тебя по голове? — спросила Мира, хотя и не знала, хватит ли ей смелости на это.

Маверик как-то неопределенно глядел на нее, и Мира поняла, что он не в восторге от предложения.

— Что ж, тогда, потанцуй для меня. Ну, станцуй.

У нее не было лакомства, но Маверик поразмыслил немного, поднялся на задние лапы и закружился, приплясывая. Просто для того, чтобы порадовать Миру. Ему было несложно.

— Ай, молодец!

— Леди Минерва, — позвали ее.

Мира увидела рыжеволосую девушку в сером шерстяном платье. Глория — дочка графини Сибил. Как и мать, Глория была весьма хороша собою. Ее красота складывалась из пышущего здоровьем тела, полных энергии движений, выразительных черт — больших зеленых глаз, золотисто-рыжих локонов, пухлых губ. Несколько портили лишь веснушки на щеках, придающие налет какой-то сельской простоты.

Глория приходилась ровесницей Мире, даже смахивала телосложением, и, по всей теории, девушки должны были сдружиться. Однако, дочь графини слишком рано почувствовала власть в своих детских ручках и сделалась грубовато капризна. Пять лет назад, когда девочки виделись в прошлый раз, любимым развлечением Глории было изводить слуг какими-нибудь идиотскими поручениями, вроде — связать за хвосты трех котов и бросить на обеденный стол среди гостей. Немало удовольствия доставляло ей сделать пакость — разбить что-нибудь, испачкать, сломать — а после смотреть, как графиня наказывает кого-то из горничных. Леди Сибил готова была обвинить кого угодно, только не любимую дочь.

Впрочем, графиня сумела трезво оценить ангельский характер дочери и приняла меры. Глория была отдана на воспитание в девичий пансион при монастыре Елены-у-Озера, где провела четыре года. Это закрытое заведение, практикующее суровую дисциплину, пользовалось славой лучшей школы невест в империи Полари. В отличии от других пансионов, что обучали девушек лишь светским манерам, благородным искусствам, умению вести беседы и смирению, Елена-у-Озера давала ученицам нечто большое: мастерство правителя. Считалось, что выпускницы пансиона Елены способны стать надежной поддержкой своим мужьям не только в домашних и светских делах, но и в политике, дипломатии, управлении землями. Покойная императрица Маргарет обучалась там, как и герцогиня Фарвей-Надежда, и леди Иона Ориджин — дочь великого лорда Десмонда.

Похоже, пансион сделал свое дело. Глория вежливо поклонилась, произнесла без капли былой заносчивости:

— Леди Минерва, я от всей души соболезную вам.

— Благодарю, вы очень добры.

— Матушка ищет вас. Время завтрака, леди Минерва. Не разделите ли с нами трапезу?

Мира была приятно удивлена. Даже то, что дочь графини пришла за нею сама, а не послала слугу — уже красивый жест.

— С удовольствием, леди Глория.

— Минерва Джемма Алессандра рода Янмэй, леди Стагфорт, — провозгласил лакей, раскрыв перед Мирой двери трапезной, и девушка удивилась звуку собственного полного имени. Минерва Джемма — нечто слишком помпезное и золоченное, никто не зовет ее так.

Их ожидали за столом леди Сибил и ее муж. Граф Элиас Нортвуд носил снежно-седые волосы до плеч, перехваченные, по северной традиции, серебряным обручем. Этим исчерпывалось благородство его внешности. В остальных чертах, граф выглядел тощим, желчным, брюзгливым стариком, каковым и являлся. Он был на четыре десятилетия старше жены. Изо всех жизненных явлений Элиаса интересовали только корабли: речные и морские; ладьи, каравеллы и галеоны; их оснащение и ходовые качества. Любыми другими делами, не связанными с судоходством, заведовала леди Сибил, и граф не вникал в них без крайней надобности.

Глория была единственным ребенком Элиаса и Сибил. В год их свадьбы графу исполнилось шестьдесят, в таком возрасте даже один ребенок — уже божья милость. От первого брака граф имел троих сыновей, но все они были сейчас в разъездах.

— Как тебе спалось, дитя мое? — спросила Сибил.

"Дитя" — это я, а не Глория, — поняла Мира, поймав взгляд графини.

— Благодарю, миледи. Я спала хорошо и чувствую себя бодрой.

Сибил предложила ей место напротив себя. Мира села и попросила:

— Я бы выпила кофе, если позволите.

— Так и знала, что ты это скажешь, — графиня улыбнулась. Перед Мирой оказалась чашка пахучего горького напитка, диковинного здесь, на севере. Девушка с наслаждением сделала несколько глотков. Есть две вещи на свете, которые чудесно проясняют мысли: уединение и кофе.

— Миледи, я думала о том, что случилось, — сказала Мира.

— И что же?

— Моего отца убили, миледи. В книгах пишут: нужно судить о намерениях по результатам. Я полагаю, засаду устроили именно для того, чтобы убить отца. Это был не грабеж и не случайная стычка. Кто-то послал головорезов для преднамеренного убийства.