Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 9 - Вальтер Скотт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я все равно принимаю его как заложника и буду соответственно с ним обращаться, — объявил граф Мерри. Но Фостер отвернулся и, отдавая приказания Болтону и его людям, притворился, что не слышал этого заявления.
— Вот едет верный слуга своей прекрасной самодержавной повелительницы, — сказал вполголоса Мерри, обращаясь к Мортону. — Счастливец! Он знает, что выполнение ее приказаний может стоить ему головы, но невыполнение этих приказаний наверняка навлечет на него бесчестье и смерть. Не позавидуешь счастью тех, кто зависит от прихотей госпожи Фортуны и отвечает за них перед такой капризной и привередливой государыней, как его своенравная госпожа.
— У нас на престоле тоже женщина, милорд, — заметил Мортон.
— Это правда, Дуглас, — отозвался граф, подавляя вздох, — но неизвестно, как долго может женская рука удержать бремя правления в столь необузданной стране. А сейчас поедем в обитель святой Марии и сами посмотрим, в каком состоянии дела аббатства. Глендининг, присмотри за этой женщиной, позаботься о ней. Да что за дьявольщина! У тебя в руках ребенок, клянусь жизнью! Как угораздило тебя найти его сейчас, и на поле боя?
Хэлберт вкратце рассказал, что произошло. Граф подъехал к месту, где лежало тело Джулиана Эвенела, рядом с которым, все еще обнимая его, покоилась несчастная молодая женщина. Так гирлянды плюща не покидают могучий дуб, когда буря сразила его и вырвала с корнем. Оба тела уже окоченели. Мерри был растроган, как никогда, может быть вспоминая о своем собственном рождении.
— Дуглас, — сказал он, — нельзя прощать тем, кто отвечает жестокостью на самые нежные чувства, не правда ли?
Граф Мортон, не найдя счастья в браке, вел разгульную жизнь.
— Предложите этот вопрос Генри Уордену, милорд, или Джону Ноксу. Я плохой советчик в женских делах.
— Вперед, в аббатство, — скомандовал Мерри. — Пусть трубят поход. Глендининг, передай младенца той женщине в рыцарском плаще, пусть она о нем позаботится. Присмотри, чтобы не было надругательства над телами павших; прикажи немедленно увезти их или предать земле. Вперед, друзья мои!
ГЛАВА XXXVII
Жениться хочешь? Так войну кончай!
«Король Иоанн»Известие о поражении быстро разнеслось по всей окрестности и вызвало величайшее смятение среди жителей деревни и в монастыре. Ризничий и другие монахи советовали искать спасения в бегстве, казначей предлагал пожертвовать церковными сосудами и отдать их в качестве взятки английскому военачальнику; один аббат сохранял бесстрашие и твердость.
— Братия, — сказал он, — если господь не даровал нашим людям победы в бою, то, значит, он требует от нас другой победы, которая заключается в приятии мученического венца. Лишь наши собственные малодушие и трусость могут помешать нам выйти победителями в подобной борьбе. Облачимся же в доспехи веры и приготовимся погибнуть, если это необходимо, под развалинами святого храма, в коем мы посвятили себя служению вседержителю. Высокая честь выпала на долю всех нас, призванных к сему великому подвигу, начиная с нашего дорогого брата Николая, сединам которого предназначен почет мученического венца, и кончая моим возлюбленным сыном Эдуардом: хоть он пришел в наш вертоград последним, однако ж удостоен такой же награды, как и те, кто трудился в нем с самой зари. Мужайтесь, дети мои! Я не смею, подобно моим святым предшественникам, обещать вам, что вы будете спасены чудом; и я и вы равно недостойны того особого вмешательства, которое в былые времена обращало святотатственный меч против самих тиранов, его подъявших, устрашало чудесами очерствевшие сердца еретиков и ниспосылало сонмы ангелов для защиты алтарей, воздвигнутых во славу господа и пречистой девы. И все же, с божьей помощью, вы ныне узрите, что ваш аббат и отец не обесчестит митры, возложенной на его чело. Удалитесь же в свои кельи, дети мои, и предайтесь молитве в тиши. Облачитесь затем в стихари и сутаны, как для самых торжественных празднеств, и будьте наготове. Когда большой колокол возвестит своим звоном о приближении врага, выходите величавой процессией врагу навстречу. И пусть церковь откроет свои врата и станет убежищем для тех из наших вассалов, кто из-за участия своего в сегодняшней несчастливой битве или по другим причинам должен особенно опасаться ярости насильников. Скажите сэру Пирси Шафтону, если он спасся…
— Я здесь, высокочтимый аббат! — откликнулся сэр Пирси. — С вашего соизволения, я соберу воинов, уцелевших в сегодняшней схватке, и мы снова будем биться, не жалея своей жизни. Вам, разумеется, все расскажут, какое участие принял я в последних злосчастных событиях. Если бы Джулиан Эвенел соблаговолил последовать моему совету и несколько отвел свои главные силы в сторону — подобно тому, как вы, может быть, заметили, цапля ускользает от стремительно несущегося вниз сокола, стараясь подставить ему свой клюв, а не крыло, — то, мне представляется, дело приняло бы другой оборот и мы смогли бы с большим пылом противостоять натиску врага. Но тут я хотел бы, чтобы меня правильно поняли: я не умаляю заслуг Джулиана Эвенела, который у меня на глазах мужественно сражался и пал, обратив лицо к врагу. Его отвага заставила меня забыть неподобающее выражение «несносный вертопрах», которое он изволил употребить несколько опрометчиво по моему адресу в благодарность за мои советы, так что, если бы всевышний соизволил продлить жизнь этого достойного дворянина, я принужден был бы по долгу чести предать его смерти моею собственной рукой…
— Сэр Пирси, — прервал его аббат, — сейчас не время обсуждать то, что могло бы случиться.
— Вы правы, высокочтимейший аббат и отец, — ответил неисправимый эвфуист, — прошедшее время, как оно именуется в грамматике, менее значительно для смертного человечества, нежели будущее. Главным же образом наши помыслы устремлены на время настоящее. Короче говоря, я готов стать во главе всех, кто пожелает за мной следовать, и буду стоять насмерть, дабы воспрепятствовать англичанам проникнуть в глубь страны, хоть они и приходятся мне соотечественниками. Заверяю вас, что Пирси Шафтон отмерит на земле пять футов десять дюймов своего роста, но не попятится на два ярда, с коих обычно начинается позорное отступление.
— Благодарю вас, сэр рыцарь, — сказал аббат, — не сомневаюсь, что вы сдержали бы слово, но небу неугодно, чтобы мы прибегли к вещественному оружию. Мы призваны терпеть, а не сопротивляться, и не можем допустить напрасного пролития крови наших ни в чем не повинных вассалов. Бесплодное сопротивление не приличествует нашему званию. Я отдал распоряжение бросить мечи и копья. Господь и пречистая дева не благословили нашего знамени.