Заколдованный замок (сборник) - Эдгар По

И вновь все опустело, призрачный свет погас. Слабое трепетание заглохло. Протекли многие десятилетия. Прах вернулся к праху. Не стало пищи у червей. Чувство того, что я есть, наконец ушло, и взамен ему — взамен всему — воцарились царственные и вечные властители — Место и Время. И для того, чего уже не было, для того, что не имело формы, для того, что не имело ни единой мысли, для того, что не испытывало ощущений, для того, что было бездушно и в то же время нематериально, — для всего этого бессмертного Ничто могила еще оставалась обиталищем, а часы распада — братьями…

Разговор между Эйрос и Хармионой[211]

Я принесу тебе огонь.

Эврипид. Андромаха

Эйрос. Почему ты зовешь меня Эйрос?

Хармиона. Так отныне ты будешь зваться всегда. И ты должна забыть мое земное имя. Зови меня Хармиона.

Эйрос. Значит, это действительно не сон?

Хармиона. Для нас нет больше снов. Но об этих тайнах речь впереди. Я рада, что тебе удалось сохранить подобие жизни и разум. Завеса тени уже упала с твоих глаз. Будь мужественна и ничего не бойся. Назначенные тебе дни оцепенения миновали, и завтра я сама посвящу тебя во все радости и чудеса твоего нового существования.

Эйрос. Это правда — я больше не чувствую оцепенения. Странное недомогание и тьма покинули меня, я больше не слышу того безумного, стремительного, ужасного гула, подобного гулу исполинского водопада. Но чувства мои в смятении, Хармиона, от остроты восприятия нового.

Хармиона. Через несколько дней это пройдет. Но я вполне понимаю тебя и сочувствую тебе. Уже десять земных лет прошло с тех пор, как я испытала то, что испытываешь сейчас ты, но воспоминания об этом все еще не покидают меня. Все страдания, уготованные тебе в Эдеме, уже позади.

Эйрос. В Эдеме?

Хармиона. В Эдеме.

Эйрос. О боже! Пощади меня, Хармиона! Меня подавляет величие всего этого: неизвестного, ставшего известным, и грядущего, слившегося с достоверным и могущественным настоящим.

Хармиона. Не пытайся найти ответы на эти вопросы. Мы будем говорить об этом завтра. Твой ум все еще колеблется, но его волнение уляжется, если ты вернешься к простым воспоминаниям. Не смотри ни вокруг, ни вперед — только назад. Но я горю от нетерпения услышать подробности о том грандиозном событии, что привело тебя к нам. Поведай же о нем. Побеседуем о привычных вещах на старом языке мира, погибшего столь ужасно.

Эйрос. О, ужасно, ужасно! Но ведь это действительно не сон?

Хармиона. Снов больше нет. Скажи, Эйрос, меня оплакивали?

Эйрос. Оплакивали, Хармиона? Неописуемо горько. До самого последнего часа над твоими близкими, подобно туче, тяготело безысходное горе и неотступная печаль.

Хармиона. А этот последний час — расскажи о нем! Ведь я, помимо краткого известия о свершившейся катастрофе, ничего не знаю. Когда, покинув людей, я прошла через могилу в Ночь — в ту пору бедствий, подобных тем, что постигли вас, никто не ожидал. Впрочем, я мало знала о предсказаниях ученых и философов тех дней.

Эйрос. Как ты уже сказала, бедствия, постигшего нас, не ждали; но подобные катастрофы на протяжении долгого времени служили для астрономов предметом обсуждения. Вряд ли стоит говорить тебе, друг мой, что даже тогда, когда ты нас покинула, люди истолковали те места из наших священных писаний, где повествуется об окончательной гибели всего сущего от огня, как относящиеся лишь к земному шару. Но в отношении того, что станет непосредственной причиной гибели, не было никаких мнений с той поры, как астрономы перестали считать, что кометы способны уничтожить нас огнем, и убедились в ничтожной плотности этих небесных тел. Наблюдения показали, что они проносятся между спутников Юпитера, не вызывая ни малейших изменений в орбитах этих второстепенных планет. Мы давно смотрели на этих небесных скитальцев как на крайне разреженные газообразные скопления, неспособные причинить вред нашему массивному земному шару даже в случае столкновения. Но и столкновения мы не опасались, ибо орбиты всех комет были досконально изучены. И то, что среди них может оказаться носитель огненной смерти, много лет считалось смехотворной выдумкой. Но в последнее время всевозможные причудливые фантазии и вера в чудеса широко распространились по свету. Предчувствие грядущей катастрофы нашло благодатную почву лишь в среде людей необразованных, но после того, как астрономы объявили об открытии новой кометы, эта весть была воспринята всеми со смутной тревогой и недоверием[212].

Элементы орбиты этого странного небесного тела были немедленно вычислены, и все наблюдатели признали, что его прохождение через перигелий приведет его в тесное соседство с Землей. Нашлись также несколько астрономов, категорически утверждавших, что столкновение двух небесных тел неизбежно. Я не могу достоверно передать тебе впечатление, которое это сообщение произвело на толпу. В течение нескольких дней никто не хотел верить в то, чего не мог принять разум, постоянно погруженный в повседневное и обыденное. Но правда о вещах жизненно важных быстро находит путь даже к самым закосневшим умам. В конце концов все убедились, что астрономия не лжет, и принялись ждать комету. Ее приближение на первых порах не выглядело слишком стремительным; да и облик ее ничем не поражал воображение. Она выглядела как тускло-красное туманное пятнышко с едва видимым хвостом. В течение семи или восьми дней ее диаметр почти не увеличивался, и лишь цвет хвоста слегка менялся. Между тем люди забросили повседневные дела; всеобщий интерес был направлен исключительно на обсуждение природы кометы, начало которому положили те, кому был не чужд философский склад ума. Даже полные невежды напрягали свои скудные умственные способности, рассуждая о комете. Теперь ученые больше не тратили времени на то, чтобы рассеять опасения или отстоять собственную теорию. Выбиваясь из сил, они искали истину и мучительно добивались точности. И наконец истина явилась во всем своем беспредельном величии, и мудрые благоговейно склонились перед ней.

Мнение, будто земному шару и его обитателям будет нанесен серьезный ущерб от предполагаемого соприкосновения с кометой, с каждым часом теряло сторонников среди мудрых — тех, кто теперь властвовал над разумом и фантазией толпы. Было доказано, что плотность ядра новой кометы значительно ниже плотности самого разреженного из наших газов; астрономы снова и снова подчеркивали факт прохождения подобного небесного гостя среди спутников Юпитера, не имевший никаких последствий, и это способствовало уменьшению паники. Богословы же с рвением, вызванным страхом, обращались к библейским пророчествам и толковали их с такой прямолинейностью и простотой, какой прежде избегали. Представление о том, что Земле предназначена окончательная гибель от огня, внедрялось с настойчивостью, убеждавшей всех, а тот факт, что кометы состоят не из пламени (об этом к тому времени знали все), значительно ослабил всеобщее напряжение и отодвинул на задний план предчувствие беды. Даже обычные суеверия и заблуждения простонародья относительно эпидемий и войн, предвестием которых служит появление новой кометы, угасли. Разум как бы неким судорожным усилием низверг темные суеверия с их престола, и даже слабый и неопытный рассудок черпал силы в обостренной любознательности.

Однако о некоторых неприятностях, которые могут последовать за столкновением с небесным телом, говорилось тщательно и подробно. Ученые рассуждали о незначительных геологических сдвигах, о возможных изменениях климата, а значит, и растительного покрова, о вероятных магнитных и электрических феноменах. Многие утверждали, что никакого видимого или ощутимого воздействия встреча Земли с кометой не произведет. Но пока все эти дискуссии шли своим чередом, предмет обсуждения постепенно приближался, становясь все лучше видимым в диаметре, а его яркость и блеск постепенно усиливались. И по мере приближения кометы возрастала тревога человечества. Все обычные дела приостановились.

Настало время, когда комета наконец достигла такой величины на небосклоне, что превзошла размеры всех ранее наблюдавшихся блуждающих небесных тел. Теперь люди, отбросив всякую надежду на ошибку астрономов, убедились, что беда неотвратима. Ужас утратил свою призрачность. И сердца даже самых отважных бешено застучали. Нескольких дней оказалось достаточно, чтобы превратить эти ощущения в чувства еще более непереносимые. Мы не могли более подходить к неведомой комете с какими-либо привычными мерками. Всякие исторические признаки исчезли. Она мучила нас ужасающей новизной внушаемых ею чувств. Каждый видел в ней не астрономический феномен, но сумрачную угрозу, недоступную разуму. С невероятной стремительностью она превратилась в гигантскую мантию разреженного пламени, распростершуюся от горизонта до горизонта.