Верь мне - Елена Тодорова

чувствую себя настолько бодрым, что даже ложиться в постель нет смысла. Так и так не усну. Но я все же принимаю душ, чищу зубы, бреюсь и забираюсь под одеяло к своему Солнышку.

Ее и без того нежное лицо липнет от какого-то крема, но я молча терплю это. Утыкаясь носом Соне в волосы, обнимаю ее насколько могу крепко и вдыхаю запах, который, удивительная вещь, на протяжении всех этих лет остается неизменным.

– Ты выпил таблетки, Саш? – беспокоится она.

­– Я выпил таблетки, Сонь, – бурчу я.

Не могу не бурчать, когда она начинает хлопотать надо мной, будто я полоумный старик. Но буквально мгновение спустя вспоминаю, что так проявляется забота, и, спустив пар, примирительно глажу Солнышко по плечу и целую ее в висок.

– Выпил, малыш. Все выпил, – шепчу уже совсем иным тоном.

Лежу с закрытыми глазами, вслушиваясь в тихое дыхание жены, и в очередной раз погружаюсь в пройденное нами.

Раньше думал, что с годами давние события тускнеют. Но теперь знаю, что это не так. Я помню нашу с Соней жизнь с такой ясностью, будто это происходило вчера.

Этот огонек в моей груди, как пламя свечи. Крохотный, но яркий. Защищая его, я мысленно окружаю его ладонями. Вбираю тепло и сохраняю, надеясь, что его хватит до последнего сделанного мной вдоха.

Вспоминаю лето перед рождением нашего первого сына. Какой Соня была красивой с животиком. Ни одной женщине на свете не шла беременность так сильно, как МОЕЙ.

Я уезжал в офис, когда она еще спала, чтобы сделать основную часть своей работы до прихода сотрудников и задать им по приходу адский темп на весь день. Все ради того, чтобы вернуться домой раньше и провести больше времени с Соней. Но, парадокс, именно в этот период наша компания сделала огромный прорыв в доходе, во внедрении крайне смелых идей и реализации глобальных проектов.

Помню, как входил в дом после изматывающего рабочего дня, видел свою беременную Соню, и по всему телу искрящееся тепло разливалось. Вот и сейчас… На одних лишь воспоминаниях этот покалывающий жар ощущаю.

Я трогал ее больше, чем когда-либо. И я хотел ее с пугающей нас обоих поначалу частотой и дикостью. Благо, что и сама Соня во время беременности сходила с ума из-за своего повысившегося либидо. Мы довольно быстро нашли оптимальные варианты, чтобы и ребенку не навредить, и самим не выть на Луну.

Это было чудесное время.

Я любил, я тащился… Я обожал в Соне все!

Это была безумная амплитуда всепоглощающих чувств. От щемящей нежности до животной похоти.

И на роды я, конечно же, пошел вместе со своим Солнышком. Там я понял, что наши провалы в первые попытки дефлорации были не случайностью, а теми самыми звоночками – у Сони оказался очень низкий болевой порог. Ей было сложно, а мне… Еще сложнее. Я там хоть и не умер – не имел права, но именно после родзала появились мои первые седые волосы.

Соня так кричала, будто ее реально разрывало на части. Об этом она мне, естественно, поведала вслух не единожды. Со слезами и судорогами. До сих пор озноб по коже летит, едва только вспоминаю.

Но то, что было потом… Перекрыло по эмоциям даже Сонино истеричное: «Больше никакого секса!», от которого у меня натуральным образом вставали дыбом волосы. Я, конечно, многое обдумывал до родов, чтобы быть в самый важный момент максимально в ресурсе. И все равно оказался не готовым к тому, что почувствовал, когда Соня, наконец, вытужила нашего первого сына. Я увидел у нее на груди орущего ребенка и, мать вашу, банально расплакался.

Это был мой сын, понимаете? МОЙ!

Сейчас я могу сказать, что возможность иметь потомство – это величайший дар Бога людям. А тогда я смотрел на них с Соней и сходил с ума от осознания, что любовь бывает такой сильной!

Вот и сейчас мне сдавило грудь на этом моменте. Пару секунд я не мог дышать. Шевелил губами и ждал, когда эта острая волна чувств спадет, и жизненно важная функция возобновится.

– Я очень тебя люблю, – прошептала мне тогда Соня, продолжая плакать, но захлебываясь уже другими эмоциями. – И я хочу, чтобы нашего сына звали так же, как тебя, Саш… Как у настоящих престолонаследников – Александр II.

Я был так тронут, что не смог ничего ей ответить. Просто кивнул, соглашаясь.

Когда я впервые взял сына на руки, понял, что уже никогда выпускать не хочу. Я осознавал, что настанет день, когда он вырастет и должен будет уйти из нашего дома. И уже тогда предполагал, что буду переживать это разделение крайне тяжело.

Привет, мам… Привет.

Дети – это совершенно иной уровень. Мы с Соней держали этот комок счастья, как бесценное и хрупкое чудо. Часть меня, часть ее – наша любовь сотворила отдельного человека. И между нами после этого стерлись последние границы. Мы будто бы сами стали одним организмом. Одним совершенным механизмом, работающим на то, чтобы наши дети выросли здоровыми и счастливыми людьми.

– Это самая сладкая мармеладная попка, – говорила Соня, зацеловывая хохочущего малыша.

Мы наслаждались каждым мгновением. Даже спал сын с нами, заняв место наглой рыжей морды – у меня на груди. Иногда на спине. Перемещения шли активно всю ночь, кряхтящий колобок часто искал грудь. Но мы быстро к этому привыкли.

Настолько быстро, что едва Саня подрос, приняли решение повторить подвиг и начали работать над вторым ребенком.

– А как же твое предобморочное «Больше никакого секса!», Сонь?

– Ну ты вспомнил, Саш… – смеялась она. – Я же тогда была в неадеквате. Но все быстро забылось.

– Не боишься?

– Боюсь… Но результат стоит той боли.

И да, секс у нас был всегда. И после первого сына, и после второго, и после дочки. Проблем не возникало. Какими бы уставшими мы ни были, находили время и место, чтобы заняться любовью. Иногда это реально происходило в спешке. Нужно было успеть, пока дети спят. Но длительность акта – не показатель вау-эффекта. Соня была всегда влажной, а я всегда был горячим. Когда мы соединялись, закипали вулканы. Кайф достигал тех высот, которые потом еще полдня при воспоминаниях вызывали чувственные спазмы внизу живота.

Говорят, мама троих детей – это, мать вашу, спецназ. И моя Соня в очередной раз показала, какой сильной она может быть. До сих пор в уме не укладывается, как она справлялась