Времена смерти - Сергей Владимирович Жарковский

я на всякий случай тогда сделал. Помню-помню. Если, значит, меня «Туча на солнце» не воскресит. Ну что ж, правильно, хобо, запас карман не тянет. Но я и воскрес, и не тянет меня сейчас через две с половиной задницы открывать авторизованный протокол, как сваливают дерьмо с больной головы на мою почти ещё здоровую… при свидетельстве сли Ейбо и марсианина Блэк-Блэка…

Такое и так не забудешь. А уж как несло по клубу смертной вонью от старины Хендса! Почти как сегодня. Ну, ладно.

Аб проверил, не вернулись ли самовзводом в актив гиперссылки на видео– и аудиофайлы в крайних главах «Времён Смерти», и начал просматривать «Переговорный процессор». Аб был благодарнейшим читателем своего мемуара! Запах снега он почувствовал мгновенно, едва открыв первый экран главы. Навалило за ту ночь – выбелило весь Эдем…

«А на небе не было ни тучки. Мы вышли на „веранду“ ЭТАЦ – Порохов, я, Хич-Хайк и Ейбо. Молчали. Смотрели на снег. На следы Блэк-Блэка – его отпустили час назад. Между следами было расстояние метра по полтора – бежал марсианин сломя свою лысую голову… Надо было прощаться. Мне не хотелось прощаться с Пороховым, а с Хайком я обнялся в клубе, десятью минутами раньше, сильно стукнувшись лбом о шлем трансляторного устройства, надетый на него… Но Порохов протянул мне руку. И я пожал её… Мы не разговаривали. А, нет, разговаривали. Ейбо проговорил: „Там это… Судья, слышь? Там Лодия моя… Найди крайнюю минутку. Сожги её, что ли…“ И Порохов кивнул и ответил: „Конечно, десантник. Сделаю. Только, как бы, я уже не Судья. Вот тебе Судья!“ – и в последний раз крепко тряхнул мою руку…»

Слово «последний» слишком глубоко вошло в мой словарь, подумал Аб. Вросло в него, суко, как дерево. Как там и было.

Конечно. Часть третья Главы 28 —

…

…

3. Без комментариев

Из памяти выпало и позднее так и не вернулось в строй: решил ли я следовать советам Яниса Порохова сразу? Я ведь именно о его советах размышлял в те последние минуты нашего личного знакомства, докуривая в портале шлюза ЭТАЦ дарёную сигарету Camel… и Хайк был – протяни руку и потрогай, и сам Порохов курил с о мной дуэтом… Но принял ли я какое-то решение? И какое, если принял? Начисто не помню. Одна из немногих, но самая кромешная дыра в памяти. Во всяком случае, советы № 4 и № 5 («никогда не оглядывайся: где прошёл, там чисто» и «никогда не воображай невесть что: всё именно так, а не иначе») я нарушил моментально, несколько десятков шагов спустя. У меня ни лицо не успело замёрзнуть, ни рука, обожжённая последним рукопожатием Порохова.

Так вот, я оглянулся, и позади было чисто. Ни Яниса Порохова, ни моего Хич-Хайка. Они скрылись от меня, плита люка, сильно нездорово подрагивая, заходила на место. Выходные огни погасли. Снег посинел, ровно в тон утреннему небу, сжатому надо мной стенами ущелья в широкую неровную полосу… Сквозь купол просвечивали несколько десятков звёзд. Одна сияла особенно электрически. Я усмехнулся ей. Вряд ли разрешение телескопа DTL даст разглядеть выражение моего лица. Но какая суета сейчас на Птице – представить приятно. Может быть, за воротами ущелья ожидает нас с Ейбо «Нелюбов»? Жаль, что выход за поворотом. Я посмотрел вниз. Снег. Я присел, набрал пригоршню. Задумчиво полизал, невесть какого вкуса ожидая. Был только холод и были иголки. Позади всё чисто. Снег, камни, железо рудного комплекса и двух роботов – и я, с моим отсроченным долгом Хич-Хайку… десятком марсиан, караулящих меня неподалёку… землянами… и сокровищами царей земных в мешке, прикрученном стропами к боку БТ. Фасад ЭТАЦ, весь в многочисленных разновеликих синих мохнатых бровях над многочисленными закрытыми глазами – снег подчеркнул и обозначил карнизы и выступы. Вдруг я понял, что это лицо. Да-да, морщинистое живое лицо. Старое, как у Яниса Порохова, гнора, гнора, никогда не читавшего Грина… Огромная отрубленная голова перегораживала ущелье в плече Крестовой горы, голова богатыря-ветерана, плохо выбритый подбородок, синие огромные бакенбарды, брови… в шлеме с шариком на шипе. Отрубленная, но живая голова, спящая, преградившая мне путь к отступлению. Я всерьёз рассматривал вариант – уйти по руднику на ту сторону, в лес, скрыться, спрятаться. Но спящая голова преграждала вариант, дурацкий ещё и по сотне других причин. Руслан и Людмила, подумал я, доел снег, вытер мокрую ладонь о колено и выпрямился. Похоже, что «нереальности», о коих и «не надо воображать невесть что», поскольку «всё так, а не иначе», – действительно со мной отныне навсегда. И действительно, придётся как-то научаться отличать «нереальности» от бытовых галлюцинаций, и чем скорей научусь – тем полезней будет мой личный коэффициент…

Чушь, мистика, кино! Окончательная реальность – мистика?! Этат твою колбу! Стоило жить и не сдаваться! Был ли я вообще когда-нибудь пилотом Марком Байно? Живым здравомыслящим человеком? (Ах, простите-простите – живым здравомыслящим приком, согласно последним полученным данным, конечно, поправляюсь.) Не лежу ли я сейчас в изоляторе с системной насадкой на локте и катетером в (…)[113]?

Бройлеры не люди? Так и мы, прики, – тоже не. Открытие нашего космического столетия! Главное открытие. Прики. Мы. Расходуемые материальные духовности. Мы. Пенетраторы, невозвращаемые. Мы, колбы наши раскатить по лабу! «Никогда не оглядывайся». «Никогда не воображай». Да, реябта: позади у нас Земли нет. Именем Императора.

Ладно, прик, ладно, хобо. Ладно, Судья. Судья? Решение принято?.. Да ведь ну бред же, бред, я брежу, это же всё не может не быть бредом! (Я чуть не закричал это.) Гарнитура жала голову – со лба и затылка. Я снял её (БТ-Я зажёг сигнал BREAK на головогруди), покрутил штифты, примерил, снова снял, подкрутил ещё, примерил, оставил. Спустил на глаз монокль. Когда-то, когда я был живой, я не худо водил БТ, много выигрывал на Днях Бройлера. Конкретно эта БТ-пара, судя по недлинным логам, в праздничных поединках участвовала только раз, пара была совершенно новая, из состава «Сердечника-16», но участвовала в командном варианте, и блок ПРИВАТ в контур пары был введён, и настраивал его Славочка Боборс, кривые руки – золотые мозги. Поэтому БТ-Я и косил на бок, но ПРИВАТ был отстроен блестяще, и мы с Ейбо могли невозбранно кодировано общаться на дистанциях до двух кило. Такая вот дополнительная функция. Полезней сейчас и представить трудно.

– СЛУШАЙ, БАЙНО, Я МЁРЗНУ, – прервал молчание Ейбо глубоко у меня в ухе. «SAM» войс-агента даже немного похоже имитировал голос Ейбо, каким я